– Я не против. – Барда улыбнулся и заказал арманьяк «Шато де Лобад».
Он сменил свою обычную белую рубашку на темно-синюю и закатал рукава.
– Вы что, что-то пролили на себя? – поинтересовалась Конни.
– Мне показалось невежливым явиться в той же рубашке, в которой я проходил предыдущие четырнадцать часов, – ответил инспектор.
– Вот уж не думала, что вы из тех, кто закатывает рукава. Что, вы решили расслабиться? – Конни улыбнулась.
– Мы что же, опять вернулись в «Аббатство Даунтон»? – Барда поднял свой хрустальный бокал, и они чокнулись.
– У меня проблемы с хронологией. – Конни склонила голову набок. – Возможно, я перепрыгнула на пару веков вперед. Как звали того парня, который вышел из озера в том фильме по роману Джейн Остин? Того, который либо вообще не говорит, либо говорит так вежливо, что просто жуть.
– Ради всего святого, сегодня и впрямь был тяжелый день. «Парень, который вышел из озера»? Вы говорите о Фицуильяме Дарси.
– Я вас умоляю. Я изучала психологию, а не литературу с начала времен. И да, вы точная копия этого самого Дарси.
Конни подняла свой бокал и вознаградила себя еще одной порцией водки.
– В устах другого человека это было бы комплиментом. Как вы умудряетесь быть полной противоположностью всех остальных?
– Практика. И особенность самого Дарси в этой книге…
– «Гордость и предубеждение».
– Да, его особенность состоит в том, что он эмоционально закрыт.
– Я знаю, – улыбнулся Барда.
– Читатель должен сам додумывать его чувства. Это происходит вне его поля зрения… У вас даже такие же кудрявые волосы, как у Дарси в фильме, и такие же серьезные глаза. Кстати, какого цвета ваши глаза? – поинтересовалась Конни.
– Карие, – вздохнул Барда.
– Нет, так не пойдет, – замотала головой Конни. – Как вы думаете, сколько есть оттенков зеленого?
– Понятия не…
– Я тоже, но их много наверняка. Зеленый – это не один цвет, а целая гамма цветов. Вам надо быть более креативным. Послушайте, у меня в телефоне есть приложение с перечнем оттенков цветов. – Конни включила экран. – Вот названия цветов с оттенками и маленькими образцами. Выберите тот, который соответствует оттенку ваших глаз.
– Хорошо. Жженая умбра. Это и вправду помогает?
– Это система координат. Иногда от наблюдения за выражениями лиц людей у меня случается умственное переутомление. Другие вещи начинают делаться менее заметными, это, например, относится к одежде. А также к выражениям лиц, мимика при отсутствии цвета превращается в движение линий. И эти линии образуют узнаваемые шаблоны. Когда кто-то пытается изобразить ту эмоцию, которой не испытывает, то он тоже следует шаблону.
– Значит, вы можете определить, когда люди лгут? – спросил Барда.
– Такая формулировка не учитывает нюансов. Иногда люди говорят полуправду, то есть скрывают какую-то важную деталь. Эмоции считаются абсолютными, именно этому мы учим детей. Нарисуй веселую рожицу, печальную рожицу, нарисуй злой рот или добрые глаза… Лучший пример неоднозначности – это горе, смешанное с облегчением, когда умирает близкий тебе человек, который долго тяжело болел. Глаза, лоб и верхняя часть щек выражают горе, в то время как нижняя часть – особенно рот – демонстрирует облегчение, – объяснила Конни.
– Судя по всему, это полезный навык, – заметил Барда, отпив из своего бокала.
– Вы бы от этого взвыли, – усмехнулась Конни. – Это все равно как постоянно иметь в ухе скрытый микрофон. Мне легче говорить с людьми по телефону, лишь бы не видеть их лица. Моему мозгу необходим отдых.
– Вы не замужем? – спросил Барда.
Конни засмеялась:
– Да, не замужем, и спасибо вам за то, что вы здорово перескочили вперед на том минном поле, в которое превратился наш разговор. Мне тяжело удерживаться от чтения по лицам тех, кто близок мне. Это похоже на прослушку, которую ты не можешь отключить.
– Да, когда вовлечены твои эмоции, это осложняет дело, – согласился Барда.
– А вот общение с вами, напротив, стимулирует благодаря вашему природному умению владеть собой и сдержанности. Сегодня я провела некоторое время с мужем Анджелы Ферникрофт. Он впервые явился в их дом после того, как она была убита. Вы когда-нибудь пили замороженную водку? Она густеет, что должно бы сделать ее противной, но на самом деле из ее букета уходит резкость, и ты можешь по достоинству оценить ее вкус. Вот.
Конни на фут отодвинула от себя бокал, и Барда взял его и немного отпил.
– Неплохо, – согласился он. – С вами все в порядке?
– Нет, но я справлюсь. Тяжело наблюдать, как люди страдают, даже если тебя учили оставаться отстраненной. Расскажите мне, как идет расследование дела о похищении той девочки.
– Я помог местным полицейским, как сумел, но моя задача – это поиски Элспит Данвуди. Я не могу отвлекаться. Есть протоколы, и в полиции Шотландии служат грамотные люди. Очень важно было сделать стартовый рывок. Спасибо за то, что вы разговорили свидетельницу. Описание преступника, которое она дала, весьма поможет в расследовании.
– Да, двойник Джека Скеллингтона. Это странно. Ведь этот малый должен бросаться в глаза, не так ли?
– Я не знал, как выглядит герой этого фильма, хотя потом посмотрел фотографии, – сказал Барда.
– У вас есть дети, но вы не смотрели «Кошмар перед Рождеством»? Потрясающе. Дело в том, что, в сущности, Джек Скеллингтон – хороший парень. Он просто не может правильно просчитать ситуацию.
– Например, засовывает в свой багажник девочку и увозит ее? – спросил Барда, сделав знак бармену налить им еще.
– На этом сходство между ними заканчивается. А что вы узнали о матери Мэгги?
– Она живет в Гернси, и у нее железное алиби. Кармен – мачеха Мэгги – утверждает, что кто-то намеренно вывел ее машину из строя, так что она не могла поехать в школу, чтобы забрать Мэгги. Мы не знаем, что это – совпадение или Кармен замешана в этом деле.
– Бедная девочка, – вздохнула Конни. – Утром мне надо вернуться в студию йоги, где занималась Элспит, и поговорить с ее инструкторшей. Они были знакомы несколько лет. Если за Элспит следили или она опасалась идти от студии к своей машине, ее инструкторша, возможно, что-то заметила.
– В ее показаниях не было ничего такого, – заметил Барда.
– Знаю. Возможно, сотрудник, опрашивавший инструкторшу, не увидел в ее показаниях ничего ценного, но нам бы не помешало поговорить с нею еще раз. Когда я читала ее показания, что-то меня напрягло.
– Затем нам надо будет поехать к семье Элспит и поговорить. Они хотят услышать, что есть хоть какие-то подвижки, а поскольку новых зацепок у нас нет, думаю, нам нужно вернуться к самому началу и посмотреть, не пропустили ли мы чего-нибудь.
– Согласна. Хотя мне тошно от ощущения того, что мы толчемся на месте, отсюда и моя попытка оттянуться. Я сделала все, чтобы погрузиться в детали этого дела. Но пока что двух жертв связывает только одно: и Анджела, и Элспит регулярно водили своих детей в парки.
– Как и миллионы других родителей, – добавил Барда.
– Знаю, – кивнула Конни. – Но это все, что у меня есть. Так что мне надо отвлечься и на несколько часов занять свои мысли чем-то другим.
– Например, водкой? – Барда улыбнулся.
– Точно. Расскажите мне о своей фамилии. Откуда у вас фамилия Барда? – спросила Конни.
– Мой отец был голландским послом в Соединенном Королевстве. Здесь он и познакомился с моей матерью. Они поженились, и он так и не уехал. Моя мать была светской львицей. Они как нельзя лучше подходили друг другу. У меня были сестры-двойняшки, они были на три года старше меня. Когда мне было одиннадцать лет, девочки отправились на вечеринку, в том доме случился пожар, и они обе погибли. Я тогда только что поступил в Итон и долго не приезжал домой. На каникулы меня отправляли к родственникам. Моя мать так и не оправилась, а отец задерживался на работе все дольше и дольше. В конце концов его направили в Восточную Европу, а моя мать превратилась в тень самой себя. Если я бывал дома, что случалось редко, за мной присматривали экономка и слуги.
Конни молча смотрела на инспектора.
– Вы сказали, что хотите отвлечься. – И Барда залпом осушил свой бокал.
– Я даже представить себе не могу, каково это – потерять брата или сестру в таком возрасте. Я обожаю своего старшего брата. Он был единственным, кто… постойте, вы рассказали мне это, чтобы что-то доказать?
– Вы многое знаете обо мне. В моей жизни нет ничего тайного. Я не вижу смысла в том, чтобы что-то скрывать, это нагоняет на меня скуку. Интересно другое – сами вы мало что сообщаете о себе. Я знаю, что вы американка, что вы не можете различать цвета и что вы умеете читать по лицам, но не знаю о вас ничего личного.
– А что бы вы хотели узнать?
– Почему вы делаете свою работу вот так.
– Я психолог. Мы не работаем по шаблону, установленному раз и навсегда. Это не похоже на правила работы полицейских.
Конни взяла с подноса проходящего мимо официанта блюдце гороха, покрытого васаби, и бросила несколько горошин себе в рот.
– Я работал с несколькими психологами. Но ни одного из них никогда не заставали в мертвецкой за обниманием трупа.
Барда повернул свой барный стул на девяносто градусов и уставился на профиль Конни.
Она оперлась подбородком на руку, поставив локоть на стойку, и посмотрела инспектору в глаза:
– Значит, доктор Лэмберт сказала вам.
– Ей надо было кому-то сообщить об этом на тот случай, если начнутся расспросы. И хотите – верьте, хотите – нет, но, по-моему, она восхищается вами.
– Я могу сказать вам только то, что сказала судмедэксперту. Речь идет об углах зрения. Об угле зрения убийцы, об угле зрения жертвы. Это работает, только если вижу и чувствую то, что видели и чувствовали они. Создавать приблизительный профиль – это все равно как пускать в ход бейсбольную биту, чтобы открыть замок. Убийца белый и вряд ли выйдет за пределы своей собственной расовой группы. Ему от двадцати пяти до пятидесяти пяти лет – об этом нам говорит статистическая вероятность, – к тому же ему нужно иметь дом, машину, деньги. Его дом находится в Эдинбурге или его пригороде. Он следил за своими жертвами, а для такого слежения необходимо жить где-то неподалеку. Его интеллект не ниже среднего, поскольку он ничем себя не выдал и поскольку он умеет адаптироваться к ситуации и убеждать. Все это составляет хороший базовый профиль, но где преступник сейчас? Что он делает в эту минуту? Убил ли он Элспит? Если нет, то что он говорит ей? Чего требует от нее?