В чем тогда смысл?
Мы с сестрой в этом отношении очень отличались (и отличаемся). Для нее главное – побывать в зоопарке и увидеть редких, экзотических и опасных животных, а после она положит воспоминание в коробочку вместе с другими интересными воспоминаниями.
А я даже не хочу, чтобы со мной происходило что-то интересное, если об этом нельзя рассказывать.
Мама ужасно обрадовалась, когда мы с сестрой позвонили из телефона-автомата на вокзале и сообщили, что вернулись в Лестер. Мы отсутствовали дольше, чем она рассчитывала, и мама вбила себе в голову, что мы сбежали, как ее троюродная сестра Марго Фентон-Холл, которая в пятьдесят каком-то году в возрасте четырнадцати лет отправилась в Лондон, где с нее должны были снять мерку для изготовления пуантов, и не возвратилась, только прислала родителям записку: «Я не вернусь домой, не ищите меня».
Она даже не появилась в обувной мастерской, и родители увидели ее только годы спустя в мыльной опере, где она играла секретаршу в мотеле. Мамины тетя и дядя написали Марго – у которой теперь было новое имя – на адрес передачи, умоляя ее связаться с ними, но она так и не позвонила, и им пришлось мучиться и каждую неделю смотреть по телевизору ужасный сериал, в котором снималась их дочь. К тому же эта ерунда шла даже не по Би-би-си, что их особенно раздражало. Но не смотреть они не могли.
Мама сомневалась, что актриса, игравшая секретаршу, на самом деле ее троюродная сестра. А это куда грустнее, чем если бы так оно и обстояло. Я так думала.
Как бы то ни было, мама обрадовалась и нашему возвращению из Лондона, и тому, что нас не будут показывать по местному телевидению, потому что, по ее мнению, это неправильный карьерный выбор для нас обеих. Она рассчитывала, что сестра станет ветеринаром – если той удастся преодолеть свой страх перед научными опытами, – а я учительницей или писательницей. Кем станет Крошка Джек, она понятия не имела, но чувствовала, что кем-то «необыкновенно важным». Она прямо так и сказала, но Джек, наверное, не поверил, что она и в самом деле так думает. Я не поверила.
8
Пока мы были в Лондоне – бродили по зоопарку, и плакали на Девоншир-плейс, и забирали таблетки, – Крошка Джек, согласно плану, должен был посетить папу, самостоятельно, и никому из нас этот план не нравился. И визит пошел не по плану.
Папа Джеку нравился, но в его новом доме с новой женой и ребенком мы всегда себя чувствовали как-то неловко. От такой неловкости и голова может разболеться, и эмоции начинают захлестывать.
Джек заявил, что он не понравился младенцу. А родители младенца обожали. Волосы у него были светлые, а глаза карие – видимо, необычное сочетание, потому что родители все время твердили, какой их младенец милый.
– Посмотрите, как прекрасно сочетаются его светлые волосы с карими глазами.
Вот так они говорили.
Конфликт Джека и младенца начался пару месяцев назад, когда мы с Джеком были у папы вдвоем. Нас пригласили на воскресный обед, и Джек сказал, что не хочет есть. Он возил еду по тарелке и целую вечность жевал какой-то кусочек, так что папа сказал, что Джек должен пользоваться приборами правильно.
Меня это взбесило. Я подумала, что если уж ты решил бросить детей, отлично, но тогда у тебя нет права запрещать им сгребать еду вилкой, как европейцы, только потому, что ты держишь приборы по-другому.
Я так взбесилась, что даже заговорила об этом.
– Папа, – сказала я, – сейчас так принято. Если бы мы ели, как ты, протыкая каждую горошину вилкой, в школе бы на нас смотрели как на идиотов, все сгребают еду вилкой.
Папа слегка наклонил голову и сказал:
– Спасибо, что поделилась. – И рассказал историю о невероятном гении, которого не повысили в должности, потому что все знали, что он очень неряшливо ест. А после снова переключился на Крошку Джека: – Джек, надо есть горошек с морковью.
Тут-то и наметилась пропасть между малышом и Джеком, потому что не успел папа произнести эти слова, как малыш произнес «исё», и это означало, что он желает еще горошка и моркови. Прежде мы от младенца никаких слов не слышали, так что притвориться, будто не заметили, было невозможно.
И гордая папина жена положила в его мисочку еще размятого горошка и моркови. И, не отрывая взгляда от Джека, младенец все сожрал и снова потребовал «исё».
У меня за тем воскресным обедом случился личностный кризис. Я говорю «кризис», хотя это скорее были философские метания. Я спрашивала себя, как это наш симпатичный высокий папа вдруг стал мужем новой женщины и отцом целого нового отдельного младенца, который уже не только умеет говорить «исё», но и обставил Крошку Джека по части овощей. Я сверлила взглядом белобрысого ребенка и спрашивала себя: «Как он будет нас воспринимать по мере взросления? Как братьев и сестер, которые приходят раз в месяц или два, едят запеченное мясо (нехотя), которых учат, как вести себя за столом, а они еще раздражаются из-за этого?» Младенец явно вырастет специалистом по застольным манерам и гармоничной личностью, а как может быть иначе, если у руля в его семье – наш респектабельный и щепетильный отец. Вот такие мысли метались в моей голове, и поднималась волна сочувствия к моему маленькому наполовину родному брату. Только представьте себе, его папа когда-то был отцом других детей, и каждые три месяца за воскресным обедом ему приходится видеть неуправляемых отщепенцев, которые едят похуже мартышек, это же просто ужас вопиющий, просто бесит. Мне стало его жалко, и я взмолилась, чтобы у нового человека у руля, когда нам удастся его заполучить, ничего подобного не было. Я упала духом при мысли, что к нам на обед явятся брошенные бывшие дочери или сын, позабывшие манеры, которым он их обучил в прошлой жизни. Что они будут разбрасывать крошки и чавкать за столом в нашей кухне, тогда как мы будем наслаждаться счастливой новой жизнью, поедая собственного приготовления ананасы в кляре или прочие любимые блюда человека у руля.
Ну ладно, вернемся к тому воскресному обеду. Выглядело все так, будто младенец нарочно изводил Джека. Я не знаю, в каком возрасте младенцы обычно начинают себя так вести, но этот младенец как будто говорил «Я люблю овощи», и Джеку от этого делалось больно, потому что раньше он был единственным папиным сыном, а теперь его понизили до статуса «один из сыновей», и к тому же он любит пироги, а теперь этот новый ребенок, который и ходить-то не умеет, съедает за обедом уже поболее Джека.
Так оно все и шло: сплошная неловкость, никакого веселья и пропасть, разраставшаяся между младенцем и Джеком. Как результат, в тот день – день, когда мы с сестрой отправились в Лондон, – по дороге в папин дом Крошка Джек, которого вез Кеннет, воспользовался остановкой на заправке у моста в Бэгшоу, выскочил из машины и кинулся бежать, и Кеннету пришлось бросить «даймлер» на заправке и помчаться за ним.
Кеннет искал его повсюду, сначала пешком, потом стал курсировать по улицам в «даймлере» и, наконец, вернулся к нам домой, где сказал маме, что Джек сбежал. Мама поблагодарила его за труды и сказала, что Джек благополучно вернулся домой и смотрит телик.
В тот вечер, пока мы ждали в китайском ресторанчике, где готовили еду навынос, мама кратко рассказала о событиях дня. Сначала Дебби выскользнула через открытые ворота и украла из булочной «Рингроуз» пирог, приготовленный на крестины, потом сбежал Джек, и, как будто бы этого мало, мы с сестрой провели в Лондоне куда больше времени, чем она рассчитывала, а на закуску Дебби весь день какала изюмом.
– Ну и денек! – сказала мама. – Ну и денек! – снова сказала она, закуривая очередную сигарету в ожидании еды.
Как выяснилось, мама могла сказать «ну и денек» по-древнегречески, по-латыни и по-немецки, но не всегда это выражение имело то же значение. То есть «ну и денек» по-английски значит «что за странный день», но на других языках нужно добавлять слово «странный», чтобы это выражение обрело смысл. Женщина за прилавком сказала ей, как это будет по-китайски.
Если честно, когда мама говорила «ну и денек» на всех этих языках и подробно рассуждала о значении этого выражения, она немного манерничала, но не могу отрицать, что день и в самом деле выдался престранный.
Вскоре после того странного дня к нам зашла миссис Айрис Лонглейди – подтвердить неопределенное приглашение на чай, которое она сделала, когда мы только переехали в деревню. Из-за того, что визиты нам никто не наносил, к гостям мы не привыкли и не знали, что делать, так что просто таращились на нее. Поначалу миссис Лонглейди ничего не сказала про приглашение на чай, свой визит она начала с жалоб на одного из наших пони, который на общественной дороге наступил на ногу ее дочери Мелоди. Мама посочувствовала, но тут же принялась рассказывать историю про Крошку Джека, который раздулся как шар, когда его укусила одна из пчел семьи Лонглейди.
Похоже, они достигли паритета, потому что миссис Лонглейди пустилась болтать, да так, что ее было не остановить. Но, судя по всему, вскоре сообразила, что маме ее болтовня неинтересна, потому что быстренько переключилась на меня, уставилась прямо мне в глаза и молола и молола языком, в основном о своих близняшках. Разумеется, я уже познакомилась с ними в школе. Одна вполне симпатичная, другая не вполне. Мелоди (симпатичная) и Миранда (не вполне). Вообще-то мы с Мелоди втайне подружились. Она хранила нашу дружбу в секрете, потому что ее мама не одобряла нашу маму и у нас не было человека у руля. А я хранила нашу дружбу в секрете, потому что официально нам девочки Лонглейди не нравились. Моя сестра с Мелоди знакома не была и считала, что она такая же, как и ее не вполне симпатичная близняшка Миранда, с которой сестра как раз была знакома.
Мы с Мелоди заранее договаривались о том, чтобы встретиться по дороге в школу, а возвращаться вместе мы могли на вполне разумных основаниях, поскольку учились в одном классе и жили по соседству.
Другая тайна, известная только мне и семейству Лонглейди, заключалась в том, что по вторникам Мелоди оставляли дома одну, запирая на ключ, – в этот день у ее родителей были дела за пределами деревни, а Миранда ходила в спортивную секцию. Я частенько прокрадывалась в дом Мелоди на полчасика, или она тайно покидала дом вместе со мной и смотрела на пони, так и получилось, что шетлендский пони наступил Мелоди на ногу. Дело в том, что все, кто умеет обращаться с лошадьми, знают, что делать, если пони наступит вам на ногу, – нужно пихнуть его в плечо, прежде чем пони наступит всем своим весом. Но люди, не умеющие обращат