Проблема заключалась в следующем. Как-то так получилось, что у мамы было очень мало живых денег, только акции, с которых понемножку поступали деньги, и на них она и жила. Акции там и сям она продала, и другие акции она тоже продала, а акции «Деталей машин Вогел» она продать не могла, потому что получила их при разводе вместо алиментов. Но она получила акции того подразделения, которое долгие годы едва держалось на плаву, и они никогда особенно много не стоили, и теперь, когда другие подразделения страдали от рецессии и не могли помочь, ДМВ опустилось на дно и практически перестало существовать.
Несмотря на богатый опыт – мать ее не любила, школа-пансион, где не приветствовалось воображение, исключение оттуда за хорошее воображение, брак с иконоборцем, – мама оказалась не готова к такому необыкновенному повороту событий, ей, как и многим представителям ее класса, и в голову не приходило, что с ней вообще может произойти что-то плохое.
Она заложила наш дом, чтобы помочь Чарли закончить отделку домиков, и когда деньги ДМВ перестали поступать, мама вдруг в буквальном смысле осталась ни с чем.
Мистер Лонглейди заходил к нам всю следующую неделю и просматривал документы, папку за папкой, и даже поговорил с банком в качестве маминого представителя и рассказал ей о возможных вариантах. Мистер Лонглейди сказал, что один вариант – перезаложить дом, а другой – продать дом и купить менее дорогой. Мама кивнула. А потом вдруг ему потребовалось ехать в аэропорт – встречать жену и дочерей.
Мама поблагодарила его, она даже сказала, что он сделал все возможное и невозможное и она не знает, как его благодарить, и дала ему тюбик геля для лечения язвочек во рту, который она купила в аптеке, где ей выдавали лекарства по рецепту. После того как мистер Лонглейди ушел, мама некоторое время сидела, театрально обхватив голову руками.
– Ты перезаложишь дом? – спросила я, дабы напомнить о ключевой части рекомендаций мистера Лонглейди.
– Я уже это сделала, – сказала мама, – я просто не показала ему эти бумаги. Думаю, нам придется продать дом, это практически то же самое, только нам еще придется переехать.
Пока мистер Лонглейди разбирался со счетами, Крошка Джек несколько раз заявил, что ничего не слышит с закрытыми глазами, и слова его вызвали у нас серьезное беспокойство, и все ужасно занервничали. Это происходило уже не впервые. Например, когда мама читала нам из «Хоббита» и мы с сестрой засыпали, убаюканные ее заплетающимся от выпитого голосом (он даже ее убаюкивал), Крошка Джек внимательно смотрел на маму.
– Укройся одеялом, – говорила мама, – закрой глаза и представляй.
И он отвечал:
– Но с закрытыми глазами я ничего не слышу.
Поэтому, когда в сковородке, где жарился омлет, произошел небольшой пожар и мистер Лонглейди всполошился и закричал, что ради предосторожности нужно всем покинуть дом, и мы стали звать Джека, который лежал на диванчике и покачивал ногой, а значит, точно не спал, но ничего не слышал, мистер Лонглейди, сражавшийся с крошечным огнетушителем, спросил:
– Он что, глухой?
И в конце концов сестра вылила на Крошку Джека воду из стакана и Джек подпрыгнул.
– Я н-не слышал, – сказал он. – У меня глаза были закрыты.
На следующей неделе мама отправилась в магазин «Сокровища для кухни от Диггори», чтобы купить новую сковородку для омлетов, и смотрела на красивую стеклянную посуду, которую она вдруг не могла себя позволить (прозрачные бокалы с разноцветными ножками), и тут внезапно осознала всю серьезность заявлений Джека. Она выскочила из магазина и кинулась к доктору Кауфману, чтобы проконсультироваться.
По дороге сестра проводила с Джеком различные акустические эксперименты, пытаясь его подловить. Но нужно признать, Крошка Джек ни разу не прокололся. И, что важнее, он ничего не придумывал.
Нас пустили к доктору Кауфману на этот необычный прием только при условии, что мы поклянемся вести себя тихо, так как для проверки слуха могут понадобиться лабораторные условия.
Но мы провели у доктора Кауфмана всего минуту, потому что он просто выписал направление в Королевскую больницу Лестера. Он даже позвонил туда и записал Джека на следующую неделю.
Когда Мелоди Лонглейди вернулась в школу из своего путешествия в США, она подготовила небольшой доклад для класса под названием «Мое путешествие в США». Не чтобы повыпендриваться, просто миссис Кларк сказала, что она должна это сделать, после того как две недели шлялась по Америке, в то время как остальные «писали контрольную за контрольной и терпели тяготы обычной жизни».
Я была рада возвращению Мелоди, потому что мы были тайными подругами и с ней было очень удобно возвращаться из школы. И весь класс с нетерпением ждал доклада о США. Нас не так уж интересовал рассказ о чужих каникулах мечты, но когда наблюдаешь за мучениями несчастного, стоящего перед всем классом, это и зачаровывает, и вызывает сочувствие.
Миссис Кларк стала нашей учительницей в новом учебном году, и она была настолько же милой, насколько мисс Торн противной. Полная энтузиазма, но при этом строгая.
Мелоди очень стеснялась и просто зачитала вереницу фактов, которые никто не мог запомнить или хотя бы расслышать, о том, что Бостон и Нью-Йорк находятся на Восточном побережье США, а их население составляет столько-то человек. В конце миссис Кларк поблагодарила Мелоди и предложила нам задать ей вопросы, чтобы узнать о ее личных впечатлениях. Со стороны миссис Кларк это было очень прозорливо, потому что Мелоди перестала стесняться и рассказала кое-что интересное.
Я все еще помню первый вопрос и ответ, они произвели на меня глубокое впечатление.
Миссис Кларк: «Мелоди, скажи, что больше всего впечатлило тебя в Америке?»
Мелоди: «Дружелюбие американцев».
Мелоди развила тему и рассказала, что в начале путешествия семейство Лонглейди несколько тревожили все эти улыбки, и дружелюбие, и люди, которые здоровались и спрашивали «как ваши дела?». Непривычные к такой теплоте, первые несколько дней они не знали, куда от нее деваться, и все боялись, что вот-вот их застрелят.
За все путешествие им встретился только один раздраженный тип, это был коротышка, который сказал что-то неприятное о Северной Ирландии, и мама Мелоди в ответ напомнила ему о Вьетнаме, и им пришлось удирать, пока не случилось чего. Они вскоре привыкли к бесконечной доброте и любезности, и им даже стало нравиться, а когда они вернулись в Великобританию, все тут показались им ужасно холодными и грубыми.
– Кто-нибудь еще хочет задать Мелоди вопрос об Америке? – спросила миссис Кларк.
Я подняла руку.
– Да, Лиззи.
– А еда вкусная была? – спросила я.
Мелоди, кажется, пришла в восторг от моего вопроса и принялась перечислять всю ту вкуснейшую еду, которую они ели.
В самый первый день они приехали в отель очень уставшими – или, как говорят американцы, ухайдокавшись, – но не особо голодными и решили не идти на ужин, а заказать еду в номер. Они заказали сэндвичи с говядиной и чай, намереваясь поесть перед телевизором, где показывали выступление комиков Эбботта и Костелло.
Они думали, что им принесут несколько сухих треугольничков хлеба и блюдечко горчицы – возможно, с салатом. Но получили они по полкоровы (каждый) сочных ломтиков ростбифа, корзинку с солеными чипсами, какие-то экзотические листья, крошечные помидорки, кусочки авокадо и расплавленный сыр, все это на серебряном подносе с разнообразными майонезами и горчицами. И чай тоже был не простой чай в чашке, а пинтовые бокалы, полные сладкой оранжевой жидкости, налитой поверх колотого льда, листьев мяты и ломтиков лимона. Описание напомнило мне мамины ужины до того, как они с папой охладели друг к другу.
Класс охнул, услышав, что каждому досталось по полкоровы, и Мелоди продолжила рассказ об американских блюдах, которые каждый раз оказывались куда больше и вкуснее, чем они рассчитывали.
После школы я пошла домой с Мелоди. Я спросила – из вежливости, – как ее умирающая тетушка, умерла ли она или по-прежнему цепляется за жизнь, и выяснилось, что они с ней не встретились, потому что тетушка уехала на курс рисования акварелью, который совпал с их поездкой.
Я сказала Мелоди, что хотела бы эмигрировать в Нью-Йорк, где так вкусно готовят, все такие дружелюбные и вообще весело.
– Как бы я хотела, чтобы моя семья переехала жить в Америку, – сказала я.
– Не думаю, что твоя семья там бы вписалась, – сказала Мелоди.
– Почему? – спросила я.
– Там нужно быть абсолютно нормальным, нельзя вести себя странно или необычно, они этого не любят, за это могут застрелить.
Так что я отказалась от фантазии об эмиграции, да и к Мелоди немного охладела.
22
Несколькими месяцами ранее Крошка Джек участвовал в национальном конкурсе, где можно было выиграть велосипед. Он с легкостью ответил на несколько вопросов о безопасности при езде на велосипеде, написав, что нужно не забывать о тормозах и показывать жестами, что поворачиваешь, и так далее, но завис на придумывании рекламного слогана, потому что в рекламе Крошка Джек был не силен, и он обратился к маме.
И вот что придумала мама:
Хлеб, картошка, яйца, сок,
К чаю сладкий пирожок,
Если свежесть ищешь ты,
В «Кооператор» поспеши.
Мама выдала стишок не задумавшись. Но Джеку не понравилось:
– Это слишком длинно, это стихотворение, им нужен только слоган.
И Джек придумал сам: «“Кооператор” – твой свежий друг».
Это был хороший слоган, но он бы никогда до него не додумался, если бы мама не упомянула свежесть в своем стихе.
Мы совсем забыли о конкурсе, но оказалось, что свежесть и в самом деле вела к успеху, и на этой неделе (неделе бухгалтерских прозрений) мы узнали, что Крошка Джек выиграл приз. Джек сам не мог получить его, потому что участвовать в конкурсе можно было только лицам старше 18 лет, поэтому маме пришлось явиться на церемонию, где ей прилюдно должны были вручить один из трех возможных призов – велосипед или одну из двух корзин: первая с разнообразными сырами и светлым пивом, а вторая с чатни, джемами и консервами.