Сестра закричала «Боже, мама» или что-то в этом роде, и мама объяснила, что у нее не было других вариантов и что водитель розовой машины только что доказал широко известный факт, что слишком медленная езда опаснее слишком быстрой.
– Куда мы едем? – спросила сестра.
– На Уорф-уэй, – ответила мама.
Уорф-уэй – промышленная зона на окраине города, куда ездили за новой выхлопной трубой или когда хотели выбросить что-то ненужное в канал.
– А зачем? – спросила сестра.
– Потому что Чарли в опасности, его убьют, если он не вернет долги, – сказала мама, теряя самообладание, и сестра поняла, что лучше не продолжать.
Мы приехали, и мама припарковалась с видом на канал, и мы некоторое время сидели молча, пока она рылась в сумке. От вида неподвижной темной воды мне стало холодно. Оказалось, что для чего бы мы сюда ни приехали, мы приехали слишком рано.
– Черт, мы рано приехали, – сказала мама.
Машина заполнилась сигаретным дымом, и никто не соглашался открыть окно.
– На улице холодно, – сказал Джек.
– Но я не могу дышать, – сказала я.
– Ох, заткнитесь, пожалуйста, – сказала мама. Она посмотрела на часы. Потом разгладила бумажку, на который накорябала адрес. – О боже, думаю, мы не туда приехали… – Она посмотрела в окно, а потом на бумажку, а потом на часы. – Невис, Невис, Невис, – нараспев произнесла она и снова посмотрела на бумажку.
Я вылезла из машины и оперлась на капот. Было очень холодно и ветрено, я уже собиралась вернуться в машину, когда сестра присоединилась ко мне.
– Это безумие, – сказала она, и ветер дул так сильно, что мы встали против него и засмеялись.
– Залезайте, – крикнула мама.
– Нет, там слишком накурено, – крикнула сестра.
– Залезайте, надо ехать! – еще громче крикнула мама.
– Куда? – крикнула сестра. – Что мы здесь делаем?
Мы продолжали стоять против ветра, и я вдруг увидела слово «Невис», написанное сбоку здания, и собиралась указать на него маме, как машина вдруг уехала. А мы оставались стоять где стояли. Мы с сестрой переглянулись, не веря в происходящее. Мы находились в кошмарном месте, за нами темнела пугающая вода, и ветер трепал наши волосы. Я ударилась в настоящую панику. Показала сестре на слово «Невис», и мы побежали, борясь с ветром, к зданию.
Тут, я должна вас предупредить, дело принимает неприятный оборот.
Мы добежали до здания «Невис» и обошли его кругом. Ветер сорвал гигантское объявление «ПРОДАЕТСЯ» и носил его по пустой парковке, а потом на нас покатилась металлическая урна, и я почувствовала, что нас атакуют. Было разумно войти в здание через хлопающую на ветру дверь.
Мы очутились в огромном помещении. Внутри было пусто, только стояли несколько коробок да по углам валялся мусор. На крутом сводчатом потолке высотой не менее двадцати футов висели ряды люминесцентных ламп, но ни одна не горела. И кроме шума мусора, носимого ветром снаружи, слышалось лишь слабое гудение электричества. Как будто бы чайник кипел, только погромче. Я решила проверить, что там на лестнице, и поднялась на пол-этажа, сестра двинулась следом. Мы замерли, увидев какие-то силуэты.
На расстоянии пятидесяти ярдов от нас за низкой перегородкой в помещении вроде кухни стоял Чарли Бэйтс, чуть поодаль мистер Ломакс наливал в чашку кипяток из чайника.
Мы юркнули за коробки, что громоздились друг на дружке. Сейчас мы увидим драку. Другую драку в другой кухне. В сравнении с этой дракой в кухоньке на складе «Невис» разборка со швырянием яичницы и воды, датированная 1970-м годом, покажется почти милой в своей старомодности.
Чарли стоял, опершись на раковину, а мистер Ломакс попивал горячую воду из чашки с надписью «Дерби Каунти». Чарли ругал мистера Ломакса, но из-за ветра было не слышно, что тот ему отвечает.
– Мне пришлось все делать самому, – сказал Чарли. – Просто все, нахер!
Мистер Ломакс посмотрел в пол и произнес что-то неразборчивое.
– С самого начала все делал я! – орал Чарли. – Я должен был туда ходить, и врать, и врать, а ты, хмырь, пялился в карты и поглаживал лошадку. А я думал, ты все устроишь.
Мистеру Ломаксу, похоже, было стыдно.
– Ну, она здесь будет с минуты на минуту. Мне нужно выглядеть так, как будто на меня натравили бандитов, – сказал Чарли. – Так что ты лучше вмажь мне чуток.
Мистер Ломакс снова что-то сказал, но мы не услышали.
– Дай-ка мне в зубы.
Мистер Ломакс дал Чарли легкую пощечину.
– Это еще что за херня такая? – яростно выкрикнул Чарли.
Мистер Ломакс снова дал ему пощечину, на этот раз посильнее, и Чарли влепил ему пощечину в ответ.
– Да не ладонью бей, а кулаком, ну! – И Чарли снова влепил мистеру Ломаксу пощечину. – Ты должен вмазать мне (тут он показал на свой рот) в зубы.
Мистер Ломакс дал Чарли в зубы. Чарли пошатнулся и потрогал губу.
– Так-то лучше, – сказал он. – Давай еще.
Мистер Ломакс еще несколько раз слабо его ударил. Чарли посмотрел на часы, а потом оглядел свое отражение в зеркальном кухонном фартуке «Невис». Он растрепал волосы и привел одежду в беспорядок.
– Думаешь, сойдет? – спросил он.
Мистер Ломакс сказал что-то неслышное, и Чарли спросил:
– Достаточно я избитый с виду?
– Сгодится, – сказал мистер Ломакс.
Чарли еще несколько раз поглядел на свое отражение, театрально вздохнул и взял с сушилки металлическую лопатку. Он начал наносить себе удары по лицу и голове, снова и снова. При этом он хрюкал и орал, а потом схватил разделочную доску и стал бить себя по голове.
Мистер Ломакс отвернулся, засунул в рот кулак и заскулил. Чарли брал с сушилки разные предметы и бил себя ими, а потом бросал на пол. Наконец мистер Ломакс кинулся вперед, обхватил Чарли руками и закричал:
– Хватит!
И они вместе навалились на раковину, тяжело дыша. Мистер Ломакс осел на пол. Чарли снова погляделся в зеркальную плитку.
– Ха, так-то лучше, – прошамкал он, смеясь, и на его красивых губах запузырилась кровь.
Мистер Ломакс встал и привалился к стене.
– Иди к машине, я с тобой встречусь с той стороны.
Мистер Ломакс не сдвинулся с места.
Мы услышали машину, это была мамина машина, я узнала визг вентиляционного ремня. Чарли выглянул из окошечка.
– Окей, наш выход, индеец, – сказал он и застонал, взглянув на мистера Ломакса.
Чарли вышел через пожарный выход. Мистер Ломакс вытер лицо и шею тряпочкой и пошел за ним.
Пожарная дверь захлопнулась. Мы на цыпочках подбежали к ней, выглянули в щелку и увидели, как Чарли, хромая, идет по никому не нужному газону. Видно было плохо. Не знаю, как изменилось мамино лицо, когда она увидела, в каком он состоянии, а из-за порывистого ветра трудно было истолковать жесты. Но я разглядела, как она в ужасе закрыла лицо одной рукой, а другую запустила в сумочку.
Внезапно сестра схватила валявшийся на полу сломанный зонтик и выскочила за дверь. Я хотела побежать за ней, но дверь наподдала мне сзади, и я упала на колени. Я увидела, как мама нежно обнимает Чарли, как сестра внезапно набрасывается на него, выставив перед собой скелет зонтика. Мама завопила и ловким движением вывела Чарли из-под огня, но сестра прыгнула ему на спину. Мама схватила сестру и оттащила назад, но та с размаху лягнулась и угодила ему в висок. Чарли ухромал в темноту, точно раненое животное.
Мама хотела кинуться за ним, но сестра вцепилась в нее. Они рыдали, словно персонажи полицейской драмы, и их волосы переплетались на ветру.
– Нам нужно выбираться отсюда, – сказала я, но ветер унес мои слова, и никто меня не услышал. – Нам нужно выбираться отсюда, – попробовала я снова, но они так и продолжали стоять. – Садитесь в машину, нам нужно домой! – завопила я и, должно быть, произвела на них впечатление, потому что мы все сели в машину и мама завела мотор.
Крошка Джек безмятежно спал на заднем сиденье, мне пришлось его подвинуть.
– Ты вести-то сможешь? – спросила я маму.
– Да, – сказала она.
Утерла лицо рукавом и осторожно повезла нас домой.
Дома Джек рано ушел спать, прихватив чашку с горячим шоколадом, а сестра дважды спросила маму, не позвонить ли нам доктору Кауфману. И через некоторое время сама позвонила доктору Кауфману. Он пришел, проговорил с мамой семнадцать минут и удалился. Уходя, он сказал нам с сестрой:
– Очень тяжело, когда люди ведут себя недостойно, в особенности люди, которым мы доверяем. Будьте с ней очень добры.
И мы пообещали быть с ней очень добры.
Но на самом деле я не была очень добра. Я сердилась на маму, презирала ее, считала ее полной идиоткой. Поэтому я просто не замечала ее, брала деньги из ее кошелька во фруктовой вазе и бродила по улице, поедая конфеты, а если шел дождь, играла гаммы, чтобы приглушить все прочие звуки. Но через пару дней я почувствовала себя виноватой, раскаялась в своем поведении и снова стала нормальной.
Я пошла в мамину гостиную и плюхнулась на диван. Она сидела на полу, читая бумаги, губы у нее были белые, как у призрака, и сухие, она выглядела так, словно перележала в горячей ванне или умерла.
– Прости меня, – сказала я.
– Тебе не за что просить прощения, Лиззи, – сказала мама и погладила меня по голове.
А затем, поскольку я снова стала нормальной, пришел черед моей сестры плохо себя вести, и она бродила по улице, и неодобрительно встречала любую мамину реплику, и брала деньги из ее кошелька, и так далее, но, к счастью, это продолжалось всего один день. А потом, когда и она преодолела свою недоброту, мы втроем взяли большой пакет арахиса и все обговорили.
Хотя мама выглядела как героиня фильма ужасов, она казалась вполне спокойной и разумной.
– Ну, я совершенно все испортила. Я была так глупа и слепа… а теперь нам нужно подумать о будущем.
Только в этот момент, и не раньше, мне пришло в голову, что она сейчас скажет: «Мне очень жаль, но придется отдать вас на попечение государства». Сестру словно гром поразил, я поняла, что и она подумала о том же самом.