всем готов, поэтому доктор расположился в доме номер 16, который до того предназначался одной даме (но она сама была не совсем готова).
Миссис С. Борода услышала, что мы посетили доктора Нормана, перешла через дорогу и сообщила нам дополнительную информацию – все, что ей удалось узнать. Во-первых, после того как доктор Норман и его жена перестали вести себя друг с другом как разумные люди, доктору Норману пришлось покинуть дом, где он раньше проживал с супругой, в некоторой спешке. Кроме того, новая должность требовала от него выезжать на вызовы. А еще у него есть девушка, раньше она была его пациенткой или, может быть, медсестрой, в любом случае что-то тут было не совсем чисто. А во-вторых, доктора-женщину очень удобно звали доктор Гёрли.
Тем же днем сестра написала доктору Норману.
Дражайший доктор Норман!
Приглашаю Вас на чашку кофе или чая (или любого другого напитка по Вашему вкусу), чтобы мы могли толком отметить Ваше новоселье. Не стесняйтесь приводить с собой своего девятилетнего сына.
С уважением, и т. д.
Я выступила против письма, заявив, что доктор Норман, возможно, и так собирался прийти в субботу вместе с девятилетним сыном.
– Он наверняка не придет, – сказала сестра, – он даже не собирался и никаких обещаний не давал.
– Нет, он сказал, что придет, – возразила я.
Сестра поправила меня:
– Он сказал «Вполне возможно, я и приду», а это значит, что, скорее всего, не придет.
С тех пор, как сестра перешла в среднюю школу, она постоянно все анализировала, пыталась понять, что люди на самом деле имеют в виду, и в поисках истинного смысла слов она все больше делалась похожа на маму. В общем, сестра теперь относилась к жизни более скептически, она больше не верила словам, если только люди не выражались предельно четко и не трогали себя за лицо во время разговора.
Доктор Норман действительно отменил субботний визит, или, точнее, он просто не пришел, как сестра и полагала. И мы решили подождать несколько недель, а потом направить приглашение, упомянув и девятилетнего ребенка.
Однако новое письмо не понадобилось, поскольку вскоре после нашей первой встречи с доктором Норманом он снял у нас комнату на шесть недель, пока его домик не приведут в порядок. План этот предложил доктор Кауфман.
Маму порадовало, что появятся деньги на еду и сигареты (уже дошло до этого), но за неделю до появления квартиранта она начала переживать, как оно все будет. Мама попросила нас, пока она борется с пьесой и счетами, привести дом в состояние, приличествующее жильцу-доктору. Сказала, что, вероятно, для него важна чистота.
Сестра включила пылесос в удлинитель и прошлась по дому, причем пылесосила она так рьяно, что мешок дважды наполнился собачьей шерстью и прочим мусором. Я прибрала на кухне, в том числе вычистила ящик со столовыми приборами, где царил хаос. Там было полно всякой всячины, которой там быть не полагалось, – обломки макаронин, птичьи перья и всякие штуки для лошадей. Крошка Джек привел в порядок комнату доктора и выставил на комоде фигурки футболистов из настольного футбола. Я пожертвовала ночник, а ванную комнату мы украсили развесистым паучником в горшке. Еще мы положили кастильское мыло и соль для ванн – на случай, если доктор любил поотмокать в ванне после тяжелого трудового дня.
В первый вечер мы в качестве приветственного жеста пригласили доктора Нормана на ужин, хотя это условиями договора не предусматривалось. Договор предусматривал спальню, ванную, возможность пользоваться телевизором в гостиной, садом, стиральной машиной и одной полкой в холодильнике.
На приветственный ужин мы подали макароны с сыром и салат из редиски и огурцов с французской заправкой. Мы кое-что перепутали, поэтому французская заправка на 90 % состояла из уксуса и салат промариновался, но казалось, что так и задумано, а главное – макароны нам удались. Мы поискали в «Моей первой кулинарной книге» рецепт какого-нибудь вкусного блюда, но у нас хватило бы времени приготовить самим только яйца пашот, а это было не совсем то, что надо. Для макарон в ход пошел соус из пакета, но мы добавили к нему сыра, чтобы соус получился сырным и никто бы не догадался, что он из пакетика.
Увидев стол, накрытый на четверых, доктор Норман решил, что мы забыли о приветственном ужине, так что мы объяснили, что мама не ужинает. Не слишком осмотрительно с нашей стороны, ведь мы знали, что доктора очень ратуют за регулярное питание, но слова сами сорвались с языка, и, к сожалению, доктор Норман решил прояснить это у мамы.
– А что это у нас мамочки не кушают? – спросил он.
– А что это у нас жильцы суют нос не в свое дело? – ответила мама вопросом на вопрос.
В общем, дело не задалось с самого начала, и я не уверена, что доктор прочувствовал наше радушие, потому как при первой же возможности поднялся к себе.
В следующую субботу доктор Норман ушел с утра пораньше и вернулся с Двухпенсовиком. Двухпенсовик был маленьким для своего возраста и казался младше девяти лет, и карманы у него были набиты драже.
– Привет, Двухпенсовик, – сказала я, и лицо у него сделалось свирепым.
– Поздоровайся, – сказал доктор Норман Двухпенсовику и представил нас всех по имени.
– Я не Двухпенсовик! – сказал Двухпенсовик. – Я теперь Трехпенсовик.
– О, теперь ты на пенни больше, – сказала сестра, и доктор Норман потрепал Двухпенсовика по голове.
– Да, теперь он на пенни больше, правда, Трехпенсовик?
И Двухпенсовик сказал: «Да, правда». И топнул ножкой, как пятилетка, и мы все возненавидели его и понятия не имели, как к нему обращаться.
В целом доктор Норман, похоже, испытывал к маме сексуальный интерес, либо у него просто была привычка флиртовать и пялиться на женские соски. Недолгое время казалось, что она тоже им интересуется. Но и сексуальное поглядывание на соски, и флирт отдавали пустотой и холодом, будто доктор и мама не очень-то друг другу нравились. И к тому же нам с сестрой почему-то уже совсем не хотелось, чтобы доктор Норман стал у руля. Конечно, он доктор и обладал хорошими манерами, просто он был не нашего типа. Смеялся он тоненько и слишком часто. Рядом с пони нервно размахивал руками. Кроме того, если доктор Норман окажется у руля, то и Двухпенсовик (или Шиллинг, которым он, несомненно, станет) будет вечно торчать рядом, а этого, как думали мы, нам не вынести.
Так что энтузиазм после визита в клинику и возбуждение от мысли о том, что он поселится в нашем доме, сменила летаргия, и мы просто позволили Двухпенсовику играть с «Лего» и не обращали на него внимания, в то время как доктор Норман изучал мамины соски, пил кофе чашку за чашкой и тоненько смеялся. Выдалось и пять минут драмы – Двухпенсовик забрался на грушу, раскритиковал нашу площадку за то, что никакой это не домик на дереве, а потом сказал, что боится спускаться. На этом этапе доктор Норман мог бы вернуть себе часть нашего уважения, но он запаниковал и предложил вызвать пожарных. Тогда я надела беговые кроссовки сестры с шипами и вскарабкалась на дерево, чтобы помочь Двухпенсовику спуститься, но он закатил истерику, и тогда я легонечко его толкнула и он совершенно безопасно рухнул в траву.
Позже, поедая омлет, доктор Норман спросил, не возражаем ли мы, если он привезет свою девушку Пенни.
– Сделайте одолжение, вы видите, что здесь нет никаких правил, – сказала мама, – поступайте как вам угодно.
Несмотря на разумность этих слов, мама словно бы сердилась, она даже говорила в точности как ее мать.
Не успели мы доесть омлет, как доктора Нормана одолела икота, он прикрывал рот рукой и беспрестанно бормотал «извините». Икота все не прекращалась, и мы предложили несколько способов для ее преодоления. Доктор Норман отклонил все предложения, в том числе предложение напугать его до смерти, исходившее от сестры.
– Мы можем выключить свет и сделать что-нибудь ужасающее, – сказала она.
– Можно кинуть в него подушкой, – сказал Крошка Джек.
Тут на помощь пришел Двухпенсовик и объяснил, что это не икота, а редкий вид спазма, при стрессе в пищеводе застревает воздух, который выходит толчками, когда горло расслабляется, выглядит это как икота или даже отрыжка. Мама явно пришла в ужас и после этого испытывала к доктору Норману отвращение (она не желала иметь ничего общего с отрыжкой, рвотой, плевками и т. д.), ее затошнило, и мы даже порадовались приезду девушки доктора.
В течение шести недель, которые доктор Норман прожил с нами, мы много раз вскользь упоминали, что мама продает дом, а наш дом по-настоящему понравился доктору Норману, и он начал подумывать, что, возможно, это идеальное жилище для него, и Пенни, и детей, которые могут появиться у них в будущем. Я же подумала об этом еще до того, как к этой мысли пришел доктор Норман. И конечно же, когда мама наконец решила, что с долгами ей не справиться и единственный выход – продать дом, доктор Норман оказался первым в очереди покупателем и заявил, как здорово тут будет житься им с Пенни и будущими детками.
Как-то раз он привез Пенни. Она была совсем молодая, но волосы собраны в пучок, а одета в светло-желтый брючный костюм. Они обошли дом, включая те его части, куда в обычной ситуации никогда бы не проникли, – например, мамину спальню. Я следовала за ними тенью, желая знать, что они думают.
– За сколько, ты думаешь, она согласится продать? – спросила Пенни.
– Положение у нее отчаянное, – сказал доктор Норман.
Доктор Норман предложил цену куда ниже той, что мы запрашивали. Мама сказала, что маловато будет, но доктор Норман ответил, что решать ей, а он цену поднимать не станет.
В очереди сразу за ним стояла доктор Гёрли, женщина-врач, которая, как мы предположили, услышала о доме от доктора Нормана, потому что объявления «Продается» мы не вывесили. Доктор Гёрли прибыла осмотреть дом вместе с подругой по имени Шила и блокнотом-планшетом, в котором они делали подробные заметки. Они замерили высоту кухонных ящичков и спросили, можно ли менять высоту внутренних полок (можно): дело в том, что они обожали хлопья, а коробки, в которых их продавали, становились все выше и выше. Мама предложила им побродить по саду, подождала, пока они не сказали, какой у нас чудесный сад, и тогда рассказала про мистера Гаммо.