кровью и бокалом «Зинфандель», а не про то, о чём вы подумали. Притом что это – чисто психологическое: питание-то внутривенное нормальное получаешь, всегда ощущение такой лёгкой сытости, как будто недавно поел. И во рту даже не сохнет, хотя первые дни после операции я даже говорить долго не мог, переходил на хрип (а я обожаю поболтать).
И как-то надо было научиться жить. Не очень ущербным. Желательно не как в шутке Михаила Жванецкого про здоровый образ жизни, пришедший на смену самой жизни.
Самое сложное – осознать, что ты уже не тот
И ладно бы только физически. Действительно, организм ведёт себя по-другому, и ты немного сходишь с ума с непривычки. Много съесть невозможно, даже если хочется. Мне, правда, на химиотерапии ничего не хочется, но есть-то надо! Первое время что бы я ни ел, всё давало не тот эффект. Ну там диарея, вот это всё. Я заподозрил у себя все болезни, включая рефлюкс, синдром приводящей петли и так далее. И это замечательное чувство, когда что-то заглотил большой ложкой, и еда у тебя комом в горле встаёт, и потом отплёвываешься и боишься задохнуться. Реально, было время, что ел только рис, пюре картофельное и бульон. Потом оказалось, что реагирую плохо на сахар и вообще сладкое, а всё остальное – ну так, более или менее нормально усваивается. Если не пережирать. Так я регулировал питание примерно месяц, не меньше. Рекомендации мало какие могу дать, увы: всё индивидуально. Но вот в первый месяц предельная аккуратность в питании – это прям обязаловка! Всё протёртое, дробно и часто. Не экспериментируйте! Хочется – перехочется, как говорится.
Так вот, самое сложное – это перестроить голову. Мозги перепрошить. Не всё есть можно, да ведь почти ничего в тебя и не лезет. Но, как оказалось, я не столько люблю жрать, сколько – кормить! Правда. Готовлю девушке своей, друзьям. По мере сил, понятно. В основном они меня подкармливают. Пристрастился к кулинарным видеоблогам. Раньше только в кулинарные книги залезал, да и то за чем-нибудь конкретным. А сейчас просто интересна эта химия-физика блюд. Всё это, конечно, тяжёлая ситуация, и я из неё ещё пока не до конца вышел. Но даже по общему правилу сидеть на диете надо минимум три-четыре месяца после операции. Но мозги свои перестроить вроде бы получилось. Другого выбора просто не было.
В декабре, после возвращения из больницы домой, я не мог найти одну вещь, которую вообще-то потерять в квартире очень сложно. Вещь стояла на балконе. Называлась: тренажёр. Метр высотой, полтора метра длиной – такой псевдовелосипед без колёс, на раскачку мышц спины и ног. Во время ремонта его вынесли на балкон. Там он и стоял. Много месяцев. А теперь его там не было. Пропажу я обнаружил через пару дней после того, как вернулся из больницы. Я запаниковал. Куда делся? Бросился звонить соседям – никто тут не шастал, по крыше, например? Да, какие-то работы на крыше проводились, но как-то маловероятно, что с крыши кто-то будет тащить тренажёр этот, который ничего особо не стоит. Вроде ж он не из драгоценного металла (хотя как знать, пилите, Шура, пилите).
Недели через две я нашёл тренажёр. Он стоял в соседней комнате. Туда я, правда, редко захаживаю, но ведь заходил же! Искал тренажёр! И он ускользал от взора моего. Как будто в слепое пятно попадал. Да, рядом стоял велосипед, как-то они сливались, но не до такой же степени! Мало того, когда тренажёр этот мой вдруг у меня перед глазами явился, вот прям в прямом смысле проявился, как будто сгустился из воздуха, я резко вспомнил, как выносил его с балкона. И ещё вспомнил, что не сразу сообразил, как открыть левую створку двери-стеклопакета (я её раньше никогда не открывал за ненадобностью).
Последствия наркоза? Они, получается, выскакивают иногда. Ловкость теряется. Память. Характерно для всех, кто проходил сложные операции, но с онкологическими ещё отдельная история. Поскольку мы в теле своём носим хроническую опасную болезнь, то у нас от осознания этого меняется психология. Где-то мы становимся лучше-спокойнее-мудрее-покладистее, где-то, наоборот, обороняем свои границы так и на таких ранних подступах, как раньше в голову бы не пришло.
Гармонизация утреннего времени музыкой – это верное решение. Я раньше любил с утречка врубить что-нибудь качающее, рок или фьюжен. Теперь, в своём расслабленно-вялом состоянии, решил, что лучше классики ничего нет. Бах, Моцарт, Шопен – всё настраивает хорошо. Я с детства «сижу» на фортепианной классике – мама играла, работал в рекорд-бизнесе, так что более или менее разбираюсь в нормальных записях (ну и друзья-специалисты подсказывали, конечно). Пишу всю жизнь о джазе, но в особенные личные моменты слушаю классику. Джаз – моя жена, классика – моя любовница, перефразируя Чехова. Так что бы я ни слушал, я возвращаюсь к Шопену, Сати, Равелю, Листу, Бетховену, Шуберту. Исполнители: Владимир Ашкенази, Жан Ив Тибоде, Марта Аргерих, Даниил Трифонов, Элен Гримо, Лейф Уве Андснес… Можно долго говорить, кто лучше, кто более академичный, кто новаторский и так далее. Главное – расслышать. А для этого – услышать. Спасибо маме, подсадившей меня на классику и научившей ценить хорошее. Это, кстати, нелишнее в жизни умение. Слушать и слышать. «Ты начал с той музыки, к которой люди в тридцать лет приходят только», – однажды сказал мне коллега-журналист. Сам он любил настоящий хороший рок, как многие парни в моём поколении, но в зрелом возрасте захотел чего-то более изысканного, что ли. Другого. Так с нормальными мыслящими людьми часто бывает. Я знал человека, который всю юность слушал Deep Purple, Jethro Tull и всякий прочий классик-рок – великие вещи, однозначно! – но потом его пробило на классику. И так, что он стал ею торговать. На дисках. Превратился из инженера в бизнесмена, представьте себе.
А вкус можно развивать. И нужно. Но это тема для отдельного пособия «Как полюбить серьёзную музыку». И зачем.
Конечно, есть разные способы справиться с тревогой. Надо успокоиться, постараться обрести новый смысл жизни.
Я попытался научиться медитировать – особенно вдохновился после поездки в Бурятию в феврале. Куда меня пригласили на очередной форум Colisium. Я там рассказывал молодым артистам и продюсерам про важность самопрезентации. Грубо говоря, как написать свою биографию и пресс-релиз, чтоб не опозориться. Заодно съездил в несколько дацанов. В том числе в знаменитый на весь мир Иволгинский.
Организаторы форума пугали: «Там минус тридцать! Одевайся теплее!»
Я, с одной стороны, москвич, человек северный практически, а с другой – исхудал за последнее время более чем на десять кило, гемоглобин низкий, в результате мёрз всё время. И ещё шесть часов лёту в тесной «Победе», где даже чаю тебе не предложат. Мне, человеку без желудка. Как же я такой путь перенесу?
Опасения все оказались напрасными. Долетел без сна, зажатый между двумя огромными храпящими бурятскими парнями («Выбор места за отдельную плату», – радужно улыбается представительница компании на регистрации.) По прилёте в Улан-Удэ в семь с копейками утра встретило солнышко, белейший снег и прозрачный чистый воздух. Про такой раньше говорили: хоть ложкой ешь.
Местные объяснили, что это мне просто так повезло: солнца у них очень мало, а снег выпал только ночью. Да, а температура – минус семнадцать. Я, знаете, бывал зимой и в Новосибирске, и в Екатеринбурге, то есть представляю себе, что такое резко континентальный климат. Тут он такой. Но эти минус семнадцать, даже истощавший, я ощущал совершенно нормально. Носил овчинную дублёнку, купленную четверть века назад в Лужниках за сто долларов (не ржите, тогда это – дорого и модно!). Так вот, иной раз прогуливался, расстегнувшись!
А прогуливаться есть где. Сам город интересный. Смесь буддизма (он проявляется в основном в узорах и силуэтах), конструктивизма и сталинской архитектуры.
Разница во времени с Москвой – пять часов. У них уже день, у нас ещё утро. Конечно, из-за этого организм перестаёт соображать и требует сна днём и жратвы ночью. Ничего не поделаешь. Но приехал в отель, зашёл в кафе, увидел, что там участники нашей конференции, музыканты иностранные, поболтал и разгулялся внезапно. Днём за мною приехала прекрасная женщина из филармонии по имени Дулма Пурбуева и повезла меня в Иволгинский район. На машине это меньше часа от центра Улан-Удэ. Зачем нам туда? А дело в том, что в Иволгинском районе есть Иволгинский дацан. Буддийский храмовый комплекс, если проще. Там даже есть Буддийский университет – единственное в России высшее учебное заведение про буддизм. А я интересуюсь основными религиями. Конечно, когда-то особо интересовался буддизмом – ну Керуак же (пусть на русском и нечитабельный), Сэлинджер (этому крупно повезло с переводчиками), битники и вся та безумно привлекательная банда интеллектуальной гей-наркошпаны.
Иволгинский дацан знаменит тем, что там – нетленное тело ламы Итигэлова. Это удивительная совершенно история, пересказывать по-дилетантски я тут не буду, кто не знает – погуглите. И о своих впечатлениях от встречи с ламой я тоже умолчу. Не из-за пресловутого «невозможно описать» – всё возможно, просто не считаю нужным. Это личный опыт, личное переживание. Это надо видеть. Или не надо. На меня произвело сильное впечатление.
На улице монах выдал мне шарфик. Я повязал шарфик вокруг шеи, вошёл. Там сидел монах и катал какие-то продолговатые валики из ваты. Этот монах завязал на моём шарфике узелок. Спросил меня, почему я именно зелёный цвет выбрал, чем именно зелёный цвет мне нравится. Я ответил, что цвет этот – мирный и спокойный. Дулма по-бурятски шепнула монаху, что я серьёзно болен. Тогда он погладил меня по голове. Вышел я совершенно спокойным.
Теперь я пытаюсь научиться медитировать. Пока на начальном этапе. Дыхание под счёт. И ни о чём не думать. Действительно, что-то в мозгах прочищается. Вот бы научиться так часами отрешаться от всего…
Глава VIII. Мразь на костылях, или Иисус в инвалидном кресле
Some of them want to use you