вроде бы как обычно. Но вот – начал задыхаться на лестнице. Раньше я бегал по лестницам легко, лифты презирал. В здании «Российской газеты» к тому же лифты такие медленные, капризные, что действительно проще пробежаться. Не получается, грудь давит. Я грешу на курильщиков на лестничных площадках. Там действительно дымина всегда. Но, в общем, это всё не представляется какими-то серьёзными проблемами. Правда, пить я бросил совсем – даже шампанское на наших фуршетах на работе.
В апреле из «Российской газеты» я уволился. По личным причинам, – мне очень не нравилось, как наша начальница Я. Б. делает из меня идиота, а у неё это метод взаимодействия с сотрудниками, – и профессиональным. Профессиональные причины простые: писать не дают. То есть дают, но очень мало. А я привык много, и придумывать всякое разное. И считать, что то, что я придумываю, может быть интересно читателям. Да, блин, читателям, не мне лично. Я не могу сказать что в «РГ» я писал какую-то ерунду или… Иногда действительно интересные темы попадались. Похороны Хворостовского – читалось на сайте очень хорошо. Мне даже повышенный гонорар за него выписали.
Мне доводилось поднимать темы, может быть, не очень страшно серьёзные и проблемные, но какие-то такие, знаете, неприятные, как камушек в ботинке. Например, про перевозку музыкальных инструментов в самолётах. В очередной раз какой-то «Аэрофлот» или фиг помнит какой ещё мощный игрок рынка что-то там запретил – чуть ли не флейты и прочие мелкие инструменты приказано было сдавать в багаж. А по-хорошему инструменты вообще никакие сдавать нельзя, их бьют и портят, даже если они в жёстких кофрах.
Авиакомпании уже давно ведут странную негласную борьбу с музыкантами – которым возить свои инструменты всё труднее, потому что политика авиакомпаний непредсказуема.
Крупные музыкальные инструменты – виолончели, контрабасы и т. п., давно уже летают по билетам, как люди… Музыканты жалуются на то, что подчас невозможно угадать – пустят ли тебя в салон с инструментом, или потребуют серьёзную доплату, или вообще заставят сдавать в багаж.
Художественный руководитель музыкального театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман считает, что новый запрет, если он вступит в силу, ставит под вопрос гастрольную деятельность музыкальных коллективов вообще. «Это просто остановит всё, – уверен Бертман, потому что – ни один музыкант не сдаст инструмент в багаж – это часть его тела, его жизни».
…нежелание авиакомпаний отличать хрупкий и дорогой музыкальный инструмент от простой сумки или чемодана говорит о некомпетентности людей, разрабатывающих такие правила. «Люди зарабатывают всю жизнь на эту скрипку, и это личная собственность музыканта или собственность оркестра. Это огромнейшая ценность – инструменты. Я даже не говорю про Страдивари, Гварнери… великие музыканты, которые гастролируют, никогда в жизни не смогут с этим инструментом выехать, получается».
Пока музыкантов авиакомпании медленно прижимали, они находили какие-то выходы из ситуации и мирились с новыми неудобствами и рисками. Но блоги музыкантов в соцсетях каждую неделю пестрят постами о том, кому какой инструмент какая авиакомпания испортила и как не удалось – или, реже, удалось – получить компенсацию.
Наталья О'Шей, лидер популярной рок-группы «Мельница», выступающей в СНГ, Прибалтике и Израиле, вспоминает, как «гитару в багаже сломали. Отсудить у компании ничего не удалось, потому что поломку обнаружили не сразу, не в аэропорту. Инструмент был дорогой, «эндорсерский» (то есть предоставленный фирмой-производителем. – Ред.), и, к счастью, его удалось починить. Но с тех пор у нас супержёсткие и супертяжёлые флайт-кейсы. Есть у нас специальный шкаф для трех гитар, сделанный в Англии по спецзаказу. Мы регулярно платим за перевес и негабарит, но зато этот шкаф значительно сложнее бросить или уронить».
Решение, подходящее для стадионной рок-группы, не может устроить исполнителей академической музыки, по финансовым соображениям в том числе. «Музыканты – люди не самые богатые, классика – это не шоу-бизнес, это, скорее, гордость страны. Исполнительское искусство наравне с балетом – это одно из немногих, что держит нас еще в авангарде во всем мире», – говорит заслуженный артист России виолончелист Борис Андрианов, называя новое решение о запрете «бредом». …В любом случае «один-два скрипача, да даже целый оркестр, не сделают погоды на рейсе… Пожалуйста, пусть они ужесточают свои правила, но пусть это касается баулов, сумок, чего угодно, но не музыкальных инструментов. Мне кажется, это надо донести до тех, кто принимает решение. Иначе музыканты просто перестанут ездить». («Российская газета», 2018, № 32 (7495)).
И донесли, представьте себе. На следующий же день пресс-релиз компании-авиперевозчика: «Аэрофлот улучшает правила перевозки музыкальных инструментов в качестве ручной клади». Да, это райски приятное чувство, когда твой материал сдвигает какой-то камень, пробивает стену, находится выход из тупика.
Тем не менее об уходе из газеты не жалею нисколько. Во-первых, ставка у меня была так себе, обычная зарплата, как, не знаю, у двух охранников в супермаркете, гонорарами тоже ничего особенного не выходило – много писать и регулярно публиковаться, как я привык за почти двадцать лет в профессии, мне не давали. Там это просто не принято. Там поэтому у авторов такая борьба за место на полосе, такие интриги… ух! Совок настоящий. Я и не знал, что такое болото ещё может существовать в XXI веке, в крупном европейском городе, Москве в смысле. Да и гонорары-то обычные. Одни понты, что «Российская газета»! «Уровень!» Уровень – это прям словечко, которое палит старых коммунистов. «Надо немножечко чувствовать уровень “Российской газеты”», – как по любому поводу талдычила наша начальница. Хотя отдел культуры этой газеты – это чистая вкусовщина. Грубо говоря, начальница врубается в то, что Люка Дебарг популярный пианист, и всё, значит, других не существует. А какой-нибудь Давид Фрэ, который в сто раз лучше, или Дмитрий Алексеев, который вообще гений русской пианистической школы, – это так всё, для меломанов, для специалистов, неинтересно. Чувствовать уровень «Российской газеты»? Это значит: не разбираться в искусстве вообще. Да лучше уши в унитаз спустить!
Но всё к лучшему, потому что последние, как оказалось, месяцы жизни мамы я был рядом с ней. Уже в апреле она редко вставала и неуверенно ходила. Почти не ходила, почти не ела. Собственно, как её лечили, точнее, поддерживали в ней ускользающую жизнь, я рассказывал в первой главе.
В конце июня меня пригласили в Екатеринбург на фестиваль Ural Music Night. За год до того я уже бывал на этом празднике, мне очень понравилось. И сам город, и музыкальная программа. В этом году тоже, если б не ряд обстоятельств, о которых ниже. Но вот цитата моего восторга из заметки для jazz.ru:
Екатеринбург, как не устают повторять местные, уникальный город, а уникальность его заключается в том – цитирую по памяти, – что весь центр сосредоточен на площади в один квадратный километр. И на этом километре – театры, кафе, рестораны, открытые площадки, здания в стиле конструктивизм, небоскрёбы и «Ельцин-центр». То есть для автомобилей перекрывается относительно небольшой участок города (а Екат – это нормальный мегаполис, хоть и не Москва), и там начинается движуха. В прямом смысле – все движутся от площадки к площадке. И зрители, и артисты. Два-три-четыре концерта за ночь – норма.
Так вот, я лично – не поклонник выделить ночь на то, чтоб шататься от площадки к площадке, ухватывая «по кусочеку» разных музык, как на эдаком меломанском шведском столе. Но многим как раз это и нравится. Система такая: шли, услыхали, зацепило, постояли, отпустило – дальше пошли. Ad libitum. Какая разница, что того бразильца или этих сербов мы слышим в первый и последний раз? Подегустировали – и хорошо.
Собственно, Ural Music Night при своём размахе и не подаёт себя как фестиваль со звёздами. Хотя хедлайнеры, конечно, есть, и в этом году один из них – Антон Беляев, начинавший, между прочим, в клубно-джазовой среде. Нет, концепция меломанского шведского стола, примерно как я выше обозначил: оригинальные, качественные музыканты разных стран и традиций.
Вот, собственно, это меня и заинтересовало: что в столь обширной программе есть из, допустим, импровизационной музыки, этнической, или вообще всякой странной? Организаторы предлагают строить свой маршрут с помощью приложения на мобильном телефоне. Ах, но гулять ночью по расписанию – что это такое вообще? Всякое ж может по пути подвернуться и по-другому повернуться.
Ну вот я лично в этом году прицельно ехал на джазменов и этнику. И того и другого – достаточно. Этника – буквально от Африки до Японии. Все хорошие-любопытные и, может быть, не так прославлены, как Сезария Эвора какая-нибудь, да и сама по себе этническая музыка интересует узкий круг спецов, но настоящие мастера этого жанра заводят любую толпу. Вот, например, в нашем отеле жил коллектив из Южной Африки Abafana Baka Mgqumeni; господи, да даже по их повседневному внешнему виду, улыбкам и свингующим походкам можно понять: эти – зажгут. А уж когда в национальных костюмах…
С какой стати я вообще езжу по фестивалям, что это за работа такая? Я журналист, пишу о музыке. Как такое получилось – отдельная история. Началась она, я уверен, с моего рождения. Я родился в городе Москве, в 1975 году, 26 сентября.
26 сентября – символичная для меня дата. В этот день родился Гершвин, автор мелодий, которые стали джазовыми стандартами. И Марина Цветаева – любимый поэт моей мамы. Так вот, с ранних лет в моей жизни два моих главных бзика – это музыка и русский язык. Последнее, возможно, вас удивит, может, по этому тексту так и не скажешь, но это, блин, правда, гадом буду. Так вот, с детства как-то смутно желал совместить одно с другим.
Читать и, что самое странное, писать…
…я любил всегда. Бормотал-сочинял какие-то стишки в детстве, искал рифмы.