Когда утром, на рассвете, они, каким-то образом обнаружив, что в лагере есть женщина, и, узнав, где она спит, проникли в палатку и выстроились в очередь, чтобы просто нежно дотронуться до ее щеки, никто не знал, как на это реагировать.
Сама Лю Синь, помня, как мальчик ни с того ни с сего порезал Мурата и Санька, лежала ни жива ни мертва от страха, боясь пошевелиться, и думала лишь об одном: видят ли они, что на ней белый халат, и не примут ли за чужую.
Но, очевидно, мальчиков ее белый халат не очень волновал. Главным для них было то, что она была женщиной. Она стала реальным воплощением какой-то галлюцинации или высвобожденного глубинного подсознания, инстинктивной тяги… Как бы это ни называлось, это было сильнее всяких искусственно заложенных в мозг этих маленьких зомби приказов. Но какие действия могли последовать за выражением нежности и ласки, предположить было невозможно. Лю Синь, сжимаясь от ужаса, посматривая сквозь ресницы, дождалась, когда ее погладят все мальчики. От прикосновения они настолько разволновались, что у некоторых даже потекли слезы. Но по второму разу никто к ней подходить не торопился. И тут раздался голос доктора Ли, который, как оказалось, стоял вместе с господином Некрошинским и наблюдал за всем этим от дверей.
— Один-три, два-три, три-три, четыре-три, пять-три, шесть-три, семь-три, восемь-три, девять-три, один-четыре, два-четыре, три-четыре, выйдите из палатки, — тихо, но твердо сказал он.
И мальчики один за другим вышли из палатки. Только тогда Лю Синь решилась открыть глаза.
Господин Некрошинский, даже не пожелав ей доброго утра, вышел вслед за ними, а доктор Ли покачал головой:
— Говорят же, в мире нет ничего дороже материнской любви.
— Они меня приняли за мать? — удивилась Лю Синь.
— Они сироты, и всякую женщину они воспринимают как мать, — вздохнул доктор Ли.
— Я заметила, что глаза у них будто стеклянные. А когда дотрагивались до моей щеки, там будто появлялось что-то живое. Всего на какое-то мгновение, но это была живая искра, — сказала Лю Синь, поднимаясь с постели. Спала она не только в халате, но и в одежде.
— Да, я на это тоже обратил внимание, — кивнул доктор Ли. — И это еще один из нюансов в действии этих препаратов. Они, с одной стороны, блокируют все личностное, человек способен не задумываясь выполнить любую команду куратора, а с другой — психика ищет какой-то опоры и находит ее очень глубоко в подсознании. В данном случае это женщина, образ мамы…
— Но ведь кто-то из них мог отреагировать и неадекватно. По вашим расчетам, они должны уничтожать всех чужих. А женщина в любом случае здесь чужая. Здесь же у вас нет женщин, — сказала Лю Синь.
— Дело в том, что на подсознательном уровне мужчина, тем более восточный мужчина, не воспринимает женщину как соратника или противника. Женщина для него — это не человек, это женщина, — заявил доктор Ли.
— Европеянки или американки вам за такие рассуждения и шею намылить могли бы, как говорят русские. Но я, пожалуй, с вами соглашусь, — улыбнулась Лю Синь, — во всяком случае, это поможет мне не бояться так сильно, до дрожи, этих таджикских мальчиков.
— Я просто постараюсь не оставлять тебя одну. И потом, как только я завершу здесь все свои дела, мы с тобой отправимся в Китай, — напомнил доктор Ли. — А сейчас я пойду отошлю мальчиков на задание. А те, кто не пойдет на задание, займутся тренировками. Так что можешь не бояться. Сюда никто не войдет. А завтрак вам с Саньком принесут.
Только тут Лю Синь вспомнила, что в палатке должен был еще находиться Санек. Но его не было.
— А где Санек? — спросила она удивленно.
— Санек пошел на инструктаж. Он поможет проводить с мальчиками тренировочные занятия. Но на завтрак он вернется сюда, — пообещал доктор Ли и вышел.
Через некоторое время Санек и правда вернулся и принес им с Лю Синь завтрак — картофельное пюре с котлетой, салат из свежих огурцов и чай.
Санек молча поставил поднос на стол и, только когда они сели завтракать, покрутил головой и произнес:
— Ну и дела!
— Доброе утро, приятного аппетита, — поприветствовала его Лю Синь как можно доброжелательнее и добавила: — Что-то случилось? Вы чем-то так озабочены?
— Озабочен! Озабочена одинокая баба под сорок. А я конкретно влип! Думаю, даже не я, а мы с тобой конкретно влипли!
— Поцему? — спросила Лю Синь, от волнения неправильно произнося русское слово.
— Поцему-поцему… — передразнил ее Санек. — Каждой бабе по пацану!
— Не понимаю, — внимательно глядя на Санька, покачала головой Лю Синь.
— Это юмор такой. Поговорка, — махнул рукой Санек.
— Юмор? — переспросила Лю Синь. — А при чем тут юмор?
— Черный юмор! — сказал Санек и все-таки объяснил: — Нас с тобой отсюда живыми не выпустят.
— Поцему?
— Не знаю, что тебе твой китаец успел показать, а я сегодня насмотрелся… Там новую партию этих таджикских мальчиков привезли. Я утром прогуляться вышел, а тут как раз микроавтобус подъезжает и из него выводят человек пять, ободранных, босых, грязных и со связанными руками и ногами. Прямо как в концлагерь. Тут же охранники их наголо раздели, под машинку постригли, помыли. А если кто от мыла и воды уворачивался или кричать, плакать начинал, плетью изо всех сил прямо по голому телу. А они же тощие, страшней атомной войны! Дрожат и как собачонки только поскуливают. Тут охранник одежду им принес и меня позвал. Кричит: «Эй, чего стоишь смотришь, помогай!» Я подошел, думал, помогать одевать этих детей надо. Оказалось, держать, чтобы не вырвались. Этот их самый главный пришел и каждому укол в задницу вшпилил. И они все прямо на глазах какие-то совсем тихие стали… Охранники их развязали и одевать стали. А когда одели всех, дали каждому по бутылке минералки с какими-то китайскими иероглифами. Я тоже попробовать хотел, а этот главный как шикнет на меня: «Не брать!» Я возмутился. Наехать типа на него хотел. Что типа этим чумазым можно, а мне, белому человеку, нет? Так он прямо побелел от злости. А кто-то из ребят-охранников шепнул мне на ухо: «От этой воды дебилом стать можно». Представляешь, они этих пацанят несчастных в дебилов превращают! А потом используют для своих нужд. Но главный их потом немного отошел и говорит мне типа: «Пока ты тут, поможешь ребятам. Борьбой или рукопашным боем с мальчиками позанимаешься. Но сначала инструктаж должен пройти». Ну, я на грудях халат и рубашку распахнул, повязку показываю, говорю: «Я инструктаж ваш на собственной шкуре прошел». Этот их главный ехидно так хмыкнул и говорит: «Сам виноват!» Я б ему его рожу холеную припечатал пару раз. Но сдержался. Мальцы эти воды глотнули, вообще как сонные мухи стали. Одного даже на руках в их палатку нести пришлось. Им отдельную новую палатку поставили, без кроватей, раскладушек. Прямо на земле постелили какие-то матрасы старые и уложили. Я что-то там еще промямлил, типа: «Они же голодные. Есть хотят». Но мальчики после того, как хлебнули каждый из своей бутылки с минералкой, так осоловели, что буквально через минуту все заснули. А я пошел на инструктаж. Его этот их главный, господин Не, как они между собой его называют, проводил. Нас три человека, которые будут с новой группой занятия проводить, приучать их к новым не то именам, не то кличкам. Еще предупредили, чтобы халат белый не снимали и воду из бутылок эту китайскую не пили.
— Это ясно. Вода эта вам ни к чему…
— Но я про другое базарю, — сказал Санек. — Ну поработаю я здесь, пока найду этого Слепого. А потом же канать отсюда буду. А меня-то могут не выпустить… Я теперь столько знаю, что мама не горюй. Меня или здесь навечно оставляй, или совсем кончать надо. И чем больше я знать буду, тем больше уверенности, что меня уберут. И тебя тоже, кстати, убрать могут…
— Нет, — покачала головой Лю Синь, — доктор Ли говорил, что мы с ним в Китай поедем.
— А ты этого доктора Ли хорошо знаешь? — спросил Санек.
— Мы по соседству в Китае жили, — сказала Лю Синь.
— О, это класс! — обрадовался Санек. — Ты у него про меня спроси. Какие там планы насчет меня строятся?
— Он, может, и не знает…
— Знает не знает, пусть и меня с собой в Китай забирает. Иначе мне отсюда не выбраться. Чует мое сердце, не выпустят меня отсюда, — тяжело вздохнул Санек.
— Хорошо, я поговорю с доктором Ли, — согласилась Лю Синь, — но обещать ничего не могу.
Доктор Ли, проинструктировав мальчиков, отправил их в разведку, а сам вернулся в палатку, где Лю Синь и Санек уже заканчивали завтрак.
— Ну что? — спросил Санек.
— Отправил, будем ждать результатов, — кивнул доктор Ли.
— Может, вам завтрак принести? — предложила Лю Синь.
— Во-первых, я уже позавтракал. А во-вторых, я ведь просил тебя без меня никуда не шастать.
— А меня здесь на работу взяли, — похвастался Санек. — Я типа инструктора у них буду.
— Поздравляю, — кивнул доктор Ли.
— Что нам сейчас делать? — поинтересовалась Лю Синь, убирая со стола.
— Ну, я думаю, Санек пойдет к другим инструкторам и займется воспитанием новой смены. А мы с тобой в поселок, в лабораторию съездим, а вдруг повезет и получим, что нам надо. А то, похоже, новая партия товара где-то зависла. А у нас минералка кончается, и у соседей наших, в лагере, тоже. Говорят, должен был какой-то представитель из Москвы в Бишкек прилететь. Но теперь везде такая неразбериха, что-то там не срослось…
— Да… — сказала Лю Синь и вдруг задумалась, как будто что-то вспоминая.
Но ее серьезно поврежденная в аварии память так и не подсказала ей, что этот посланец из Москвы она и есть…
По дороге в поселок она спросила у доктора Ли, который сам сел за руль микроавтобуса, не слишком ли много она уже знает и чем ей это в будущем может грозить.
— Не забывай, что я за тебя поручился. И пока мы здесь, держись меня и только меня, — строго сказал доктор Ли.
— А вы, вы сами ведь, как я понимаю, владеете еще более секретной информацией… — сказала Лю Синь. — Вам самому ничего не угрожает?