Милиция пыталась препятствовать этому: «тут народа набилос еще более и нас обратно согнали не давали збират колос тогда немного разъехалис люди мы тоже». Подумав, что милиция уехала, Гальченко вновь отправился в поле, но «…тут нас прихватила милиция с винтовками и я в кучках под соломой пролежал часа 2». Можно только предполагать, какой страх он испытал, чего он только не передумал: его могли арестовать, семья могла остаться без кормильца. Поражаясь размерами зерносовхоза «Гигант», он пишет: «…хутора все гигант уничтожил и выгнал всех. И занял все гигант». Как видно из записи, успех «Гиганта» был достигнут жесткими и несправедливыми методами. Его «эффективность» была связана с бедами тысяч людей.
Ежедневно в течение двух недель Гальченко ездил собирать колоски, и, возвращаясь назад, «боялис чтоб у нас не отобрали зерно».
Голодные люди уже не боялись ничего, они были готовы на все, лишь бы просто съесть кусок хлеба. Почувствовав невозможность согнать людей с полей, милиция действовала иначе: «…ехат было опасно стали много отбират зерно». У людей просто стали отбирать собранное по пути домой.
Праздник 19 августа в дневнике Гальченко описан буквально так: «Праздник Преображения Господне или освящение яблок но их нет особенно овощей никаких нет». В церкви народа было на редкость немного, «мало светили яблоки потому что их нет». Общаясь за обедом со знакомым вечером, «признали что при советской власти плохо никаких твердых законов нет. и тоже жит нельзя. Время обратно настало мучительно и утомительно стали выселят людей и всем грозили что выселят кто не пойдет в колхоз».
Постоянные вызовы в комиссию и сельсовет, угрозы, поборы не позволяли Гальченко спокойно работать.
22 августа к нему приходила знакомая, «у них все забрали хлеба нет». Планы по хлебозаготовке выполняли беспощадно, людям просто не оставляли заработанный урожай даже на пропитание.
4 сентября, придя на базар, Гальченко не обнаружил никаких строительных материалов: «…ни лесу никакого и ничиво нигде нет не то что раньше было при царизьме сколько чего хотиш и покупай». Когда он попытался продать корову, ему сказали: «…скот не дают продават на базаре».
12 сентября Дмитрий Максимович явился в клуб, «была уже составлена комиссия по терзанию и мучению людей». Там ему сказали: «плати налог штраховку бери займы. Затем хлебозаготовка вези 5 пудов хлеба сеят к 25 сентября общественную 5 саж. на рабочую лошадь. Затем мне извещение что должен посеят озимой 4–5 га».
Колхоз выдвигал почти невыполнимые требования. Жизнь крестьянина Гальченко стала похожа на жизнь крестьянина при крепостном праве. Также его заставляли брать заем под названием «пятилетка в 4 года». Этот заем был одним из способов получить средства для проведения индустриализации за счет крестьянства. Крестьяне были поставлены в ситуацию, когда они были вынуждены выполнять требования власти по дополнительному налогообложению, в противном случае они могли остаться и без земли, и без возможности купить продукты.
14 сентября, оплатив налог и страховку, Дмитрий Максимович отправился по другим селам, чтобы продать свой товар и купить такой, какого не было в его селе. 18 сентября при попытке купить картофель «…нас милиция и комса выгнали не дали ничего купит». Причина прозвучала следующая: «…здес заготовки картофеля».
На следующий день он заметил, что «некоторых задерживали и отбирали картофел хлеб». Чувствуя опасность, «в белой глине тоже обехали село по глухим улицам». По слову «тоже» в записи можно понять, что, скрываясь от милиции, он объезжал все села по заброшенным дорогам.
24 сентября по дороге домой он узнал, что «в Богородицком селе ночью выселили куда неизвестно 30 дворов сразу подъехали подводы колхоза и наваливали и повезли куда ничего низнает». Возникла новая волна выселений кулачества, начавшихся еще в феврале.
На следующий же день его вызвали в клуб и там предлагали брать заем, заставляли везти хлеб на хлебозаготовку, «обратно терзают мучают я пока отовсего отказался». Это был своего рода протест, в котором чувствовалось бессилие. Те бунты, которые происходили в течение года, были разрозненными и не принесли результата.
В октябре начинается новый виток коллективизации и практически каждый день он делает записи о выселениях, арестах, шантаже и все это время Гальченко живет в ожидании катастрофы.
1 октября при дележе земель Дмитрию Максимовичу как единоличнику достаются самые плохие земли.
3 октября придя на базар, он увидел, что кроме спичек и курительной бумаги «больше ничего не купиш все продают за хлеб». Деньги обесценились из-за введения книжек и голода.
6 октября до Гальченко дошли слухи, что его и его семью будут выгонять из села, «…тут я и тем более разволновался низнал что и делать». Вероятно, этот слух распространила местная власть, чтобы он все-таки принял решение идти в колхоз. Перед ним встал очень трудный выбор: или сдаться, или рисковать. Выбор был серьезный, и угроза раскулачивания была вполне реальной. В этот же день он пошел в полеводсоюз и заплатил «что прошлою осенью давали деньги под контрактацию хлеба». С него взяли 6 %, «не смотря на то что эти деньги навязывали насильно». Деньги ему навязывались еще в прошлом году, чтобы взять с него проценты в этом. Затем он отправился в лавку общества потребителей, где выдавали товары на школьников, но его сыну не дали: «…давали тем что ближе к сов. власти. бедным красным партизанам активу». Помимо взрослых от политики начали страдать и дети, им тоже с раннего возраста показывали преимущества колхозников перед остальными.
12 октября ему опять сказали вывезти овечку на мясозаготовку и взять заем, а при невыполнении этих условий угрожали выселить его из села с ликвидацией имущества. «Я ничего не сказал только забилос сердце только просился что помилуйте но в конце согласился на завтра вывезт овцу». Перед реальной угрозой выселения ему пришлось унижаться перед комиссией.
Гальченко выписывал газеты, но их чтение не могло его успокоить, он видел, что коллективизация идет повсеместно и с большей интенсивностью: «…видно из газет но нам будет плохо».
Давление на единоличников усиливалось. Запись 16 октября: «Там в лавке что шло недай бог народу толпа и дают и дают товар только тем тем кто прошел регистрацию в нов членов а мы отказалис нам отказали товар ничего не дают. спор крикнул недовольствия народа злоба вражда друг на друга. тут комиссия уже при огню вечером ходила описывала имущество граждан единоличников». Как видно, обстановка внутри села была накалена, власти удалось стравить людей: они стали ненавидеть друг друга.
17 октября «партийцы прямо сказали вези хлеб 3 пуда и овцу». С Гальченко перестали считаться, его шантажировали выселением.
19 октября местного священника, брата Василия и еще нескольких человек сажают в тюрьму, «и тут я ожидал тоже той чаши». На базаре ситуация накаляется еще больше: «…спор шум милиция не уладить». Помимо этого кроме водки ничего купить было нельзя.
На следующий день Дмитрий Максимович все же отнес баранчика на мясозаготовку. «…вес вышел 39 килограм на сумму 8 руб. 78 коп.». Как видим, сумма минимальная. Для голодного года такая жертва была огромной, учитывая инфляцию и невозможность купить какие-либо продукты.
21 октября в селе Крученая Балка, в котором жил Гальченко, начали описывать имущество за задолженности или за невыплату того, «что нанего наложили». Продолжили проводить коллективизацию, на каждом из 6 участков села были комиссии по 12 человек.
Дмитрий Максимович был готов терпеть трудности и бороться с ними до конца, хоть и чувствовал свое бессилие. Позиция «серчат ненужно а нужно терпет» становится его жизненной линией.
26 октября агроуполномоченный в комиссии сказал Гальченко везти семена и хлеб на хлебозаготовку, брать заем и вступать в колхоз. «Сколько нужно терпенья все это пережит и где чего брать и чем отдават.»
На следующий день Иван набирал песок, чтобы отвезти его на строительство птицеводсоюза, «примут песок или нет его насыпал Иван 50 ведер». Песок приняли. За 1050 килограмм песка Иван получил «кило хлеба 2 кило муки лошадям крупы 50 гр. и картошки 50 гр.».
29 октября его вызвали в комиссию и не отпускали до вечера, но его не удалось сломить: «…я пока еще не согласился вывозит хлеб потому что его на харчи сибе нет полностью».
1 ноября Дмитрию Максимовичу все же пришлось согласиться вывезти мешок хлеба и взять заем 10 рублей, чтобы не произошло, как у соседа: «…его выселили и взяли ночью связали их и повезли на колхозы подводах. А тепер разбирают его Амбар. И у гальченко Михаила Ив. тоже разбирают Амбар».
4 ноября, в праздник Казанской иконы Божьей Матери, «в селе Богородицком престол». Здесь слово «престол» имеет значение праздника в честь библейского персонажа или святого, которому посвящено название села. Комиссия выдвигала всё те же требования и продержала Гальченко до утра.
На следующий день, поехав на хутор Трубецкой, Дмитрий Максимович увидел такую картину: «Амбары тоже у кого купит и кого выселили тоже разбирали. Одним словом село понемногу все уничтожали». Делая эту запись, Гальченко, имел в виду конкретное село, Крученую Балку, но мы можем сказать эти слова в целом о политике власти в отношении деревни. В этот день он в своем дневнике фиксирует изменения, происшедшие с крестьянами: «…крестьян уже оголили никчему скота стало очен и очен мало стало где было 2 пары или 3–4 пары быков там уже и хозяев нет выгнали выселили хозяйство разобрали. а у кого было 8 и 2 лошади коров 2 или 3 штуки у того тепер если ест корова за лошад то хорошо а за овец свиней гусей говорит нечего это было у каждого тепер нет. а что пообносилис много уже ходят в рваном и нигде ничего не возмеш».