«Я антисоветской личностью Шастина Гр. не считал, а отдельные высказывания расценивал как непонимание некоторых вопросов». Любопытно, что брат Григория на допросе передал свой разговор с Д. Е. Бендюковым по поводу этого случая, при котором Даниил Евдокимович сказал Николаю: «Я дал Григорию рекомендацию, правда, у Григория не всё благополучно в части его политических взглядов, но ничего — обомнется». Вывод, сделанный Н. К. Шастиным, нас очень удивил: «Отсюда ясно, что Бендюков стремился сознательно протащить в ряды ВКП(б) Шастина Григория, зная последнего, как человека с троцкистскими настроениями». С трудом верится, что Николай произносил эти слова о своем брате. Да и написаны они как-то официально — смеем предположить, что это слова и выводы следователя.
На страницах дела № 2912 через допросы нескольких свидетелей следователи пытаются установить один из «контрреволюционных эпизодов». Касался он, казалось бы, бытовой ситуации: в июле 1936 г. Бендюков Д. Е., Шастин Н. К., шофер Шастина Н. К. и некий Василий Иванович выехали вечером на рыбалку на реку Миасс. Распили бутылку наливки около костра, Шастин Н. и шофер пошли спать, а Василий Иванович стал ругать советскую власть, «потом перешел к злобным выпадам по адресу т. Сталина. Меня это взорвало и я схватил его за шиворот и придавил к земле. Он продолжал твердить свое, я же кричал: “ты сволочь, контрреволюционер” и т. п. Шофер тут же проснулся и закричал на Вас. Ив. “чего лезешь со своими разговорами”», — рассказывал Д. Е. Бендюков. Вина Николая Шастина состояла в том, что он не мог не слышать, а делал вид, будто бы спал. Впоследствии этот эпизод Д. Е. Бендюков использует для убеждения следователей в своей невиновности: «Я доказал дракой у реки, что я не враг, я люблю Родину и ее вождей».
Признавалось антисоветским и мнение братьев Шастиных о политике в деревне. Николай Шастин в показаниях свидетельствовал: «В 1932 г. в Москве брат Григорий рассказывал мне о якобы массовом голоде, уходе крестьян из деревни, кулацких восстаниях, расценивая это как результат неправильной политики партии в проведении хлебозаготовок 1931 г. на Украине». Другой свидетель рассказывал: «Из конкретных, запомнившихся мне разговоров в период 1933 г. можно указать на контрреволюционные заявления Шастина Григория и Шастина Николая о неправильной политике партии в деревне в области коллективизации. Они считали, что партия взяла слишком быстрые темпы обобществления сельского хозяйства, что приводило к массовым перегибам, голоду и другим ненужным жертвам в деревне».
Городских врачей в те годы часто направляли для работы в сельскую местность. Как врач Г. К. Шастин видел последствия коллективизации, о чем также говорили допрашиваемые свидетели: «Примерно в начале 1933 г. Шастин Г. рассказывал, что он ездил с бригадой врачей на борьбу с “септической ангиной”, что всякие комиссии, врачебные бригады ищут возбудителя этой болезни, усиленно стараясь доказать, что она инфекционная, а на самом деле, заявил Шастин Г., возбудители тут не причем, просто люди умирают с голода, до того их довели хлебозаготовки». В доказательство Григорий Константинович приводил тот факт, что никто из медработников не заболел, потому что у них был с собой белый хлеб и другие продукты питания. Свидетель добавил, что Г. К. Шастин утверждал: «…все медработники не заявляют открыто о том, что причина болезни голод, только потому, что боятся так говорить, но все якобы прекрасно это понимают, не исключая и представителей органов ОГПУ, которые также понимают, что всё дело в недоедании».
Официальная точка зрения Наркомздрава говорила о том, что септическая ангина — это новый, еще неизвестный вид инфекционного заболевания.
Изнурительные допросы следовали с завидной частотой. Мы попытались сделать подсчеты, когда обвиняемые теряли стойкость и подписывали признательные документы. Это происходило, как правило, не ранее двадцатого допроса. Так, Д. Е. Бендюков 14 октября 1936 г. заявил: «В 32–36 гг. антипартийные и антисоветские разговоры с Шастиным Гр. и Шастиным Ник. я объясняю потерей классовой бдительности <…>. Я их рассматривал, как разговоры о трудностях; или перегибах в политике партии — не понимал, что этим сколачивается к<онтр>р<еволюционная> троцкистская группа». Судя по стилю изъяснения, который мы наблюдали в ответах Д. Е. Бендюкова ранее, такие обороты ему совершенно не были присущи, но он уже готов к признаниям. В протоколе допроса от 21 октября 1936 г. Д. Е. Бендюков на вопрос о том, признает ли себя виновным, отвечает: «Да, я признаю себя виновным в том, что являлся участником контрреволюционной троцкисткой группы на ЧТЗ в составе Шастина Николая, Шастина Григория и меня — Бендюкова.
Вопрос: Организатор кто?
Ответ: Шастин Николай.
Вопрос: Охарактеризуйте контрреволюционные разговоры эти.
Ответ: Шастин Н. и Шастин Г. давали троцкистскую оценку положению внутри партии, считая, что настоящей демократии в партии нет (последняя часть фразы в протоколе подчеркнута. — Ю. Ф.)».
И далее полилось: «втянут… не осознал… колебался» и т. п.
Любопытно, что в тот же день Даниил Евдокимович пишет заявление об отказе от показаний, мотивируя это тем, что ранее «подписал, потому, что было тяжелое моральное состояние и хотел ускорить следствие».
Г. К. Шастин «признался» в своих преступлениях достаточно быстро. Уже 28 августа 1936 г. в протоколе допроса читаем в начале допроса:
«Вопрос: Вам неоднократно предъявлялись показания, что Вы вели контрреволюционные разговоры.
Ответ: Еще раз заявляю, что никаких к<онтр>р<еволюционных> и антисоветских разговоров я не слышал, ни от брата Шастина Николая, ни от наших общих знакомых».
Григорий Константинович все категорически отрицает. Но следом идет вопрос: «Вот вам показания брата Шастина Николая, что в Вашем присутствии велись к<онтр>р<еволюционные> разговоры. <…> Предлагается Вам еще раз дать следствию правдивые показания (последняя фраза в протоколе подчеркнута. — Ю. Ф.)». А далее «полилось рекой» признание, торопливо записанное следователем посредством казенного официального языка, который совсем не был характерен для Г. К. Шастина, с выделением наиболее значимых мест: «Считаю, что мое запирательство в дальнейшем бесцельно, признаю себя виновным в том, что я входил в к.р. троцкистскую группу, существовавшую на ЧТЗ. Собираясь друг у друга, мы подвергали клеветнической критике мероприятия ЦК ВКП(б) в области внутрипартийной демократии (последние три слова в протоколе подчеркнуты. — Ю. Ф.) <…>. Мероприятия партии и правительства в области коллективизации <мы называли> неправильными <…> коллективизация проводится насильственным путем, вопреки желанию трудящихся крестьян. Также критиковались мероприятия обкома в частности руководство промышленностью в частности указывалось на то, что обком слишком вмешивается в работу тракторного завода. Вместе с этим высказывалось сочувственное отношение к исключенным из ВКП(б) за участие в оппозиции».
Ну, и следом, как полагается, Г. К. Шастин перечислил состав контрреволюционной троцкистской группы.
Справедливости ради надо напомнить о тех деталях, которые мы разглядели на страницах следственных дел. Например, то, как на соседних страницах отличается подпись подследственного — на одной уверенная, ставшая за время работы с делами нам привычной роспись, а на другой — то ли рука дрожала, то ли перо в руке не держалось: корявая укороченная непривычная роспись. Мысли о физическом воздействии на подследственного не покидали нас на протяжении всего исследования.
Правда, нами ощущалось, что это мысли и слова самих следователей, облаченные в нужные следствию формулировки, на основе изложенных подследственным фактов: «Мне известно, что участник нашей к<онтр>р<еволюционной> группы Бендюков, являвшийся начальником планово-экономического отдела ЧТЗ, исходя из своих к<онтр>р<еволюционных> взглядов, осуществлял вредительство в своей работе на заводе: В разговоре с Николаем Шастиным, в моем присутствии, Бендюков с удовлетворением рассказывал, что ему удалось обмануть Наркомтяжпром, представив заведомо преувеличенные, ложные цифры себестоимости трактора». Трудно представить, что именно такими выражениями пользовался доктор Шастин.
В ноябре 1936 г. Григорий Константинович собственноручно написал следователю Натансону обращение на пяти страницах, в котором пытался ответить на обвинения, выдвинутые против него в показаниях одного из докторов больницы. Стиль письма заметно отличается от записей, выполненных следователями со слов арестованных. Это грамотная речь образованного человека, логично дающего ответ на каждый пункт обвинения, выдвинутого против него. Так вот, в этом обращении, несмотря на то, что в протоколах допросов он «признал» себя членом троцкистской группы еще 28 августа 1936 г., он твердо заявляет: «Конечно, в моей работе были большие недостатки и упущения, но они ни в коей мере не могут быть объяснены моим желанием вредить охране здоровья рабочих». Складывается ощущение, что когда Г. К. Шастин подписывал протоколы, то он не читал, что там понаписали следователи.
Чуть более четырех месяцев длилось следствие по делу «организованной троцкистско-зиновьевской группы на ЧТЗ». Аресты участников группы были проведены в конце августа 1936 г., начиная с 23-го числа, а 27 ноября 1936 г. следственное дело было закончено и направлено в Спецколлегию Челябинского областного суда. В каком из зданий, принадлежащих органам НКВД Челябинска находились подследственные, нам не удалось установить, но скорее всего, это были здания на ул. Васенко или на ул. Коммуны. Окончательная точка в этом деле была поставлена к Новому году. Именем РСФСР 29–30 декабря 1936 г. Челябинский областной суд, Спецколлегия в составе председательствующего Барановского, членов: Емелина и Мартыновой, при секретаре Бабушкине вынесли приговор по делу. Текст приговора изложен на трех страницах и отпечатан на машинке в 17 экземплярах. Изучим его содержание.