[в небе], когда немцы отступали. [В 1943 году] нас освободили: Сураж 23 сентября, нас 25 сентября. Унечу, может, числа 22-го, я не знаю».
Можно найти подтверждение этим словам и в периодической печати того времени. Газета «Правда» от 18 сентября 1943 года рассказывает об отступлении немцев из Брянска: «Чувствуя свою обреченность, немецкие дикари стали яростно разрушать город. Они взорвали машиностроительный завод имени Кирова, швейную фабрику, Дом советов, Дом связи. Гитлеровские варвары разрушили все культурные учреждения. В горы битого кирпича превращены городской драматический театр, краеведческий музей, лесотехнический институт, больницы, школы.
Около Брянска существовал лесной государственный заповедник, в котором выращивались ценнейшие породы деревьев. Немцы методично уничтожали здесь то, над чем десятилетиями трудились советские ученые. Научный центр мирового значения был осквернен и разрушен».
Освобождение Брянщины закончилось в последних числах сентября взятием нашими войсками Злынки, Гордеевки, Красной Горы.
Вспоминает Вера Павловна Ольховая из села Петрова Буда: «А мы только вернулися с поселка, мы ж прятались, когда отступали, вот этак мост, через который вы ехали, его взорвали наши солдаты, чтоб немцев задержать, пока они вперед пойдут. Ну, и так мы у дяревню приехали с того поселка, подходит к нам военный и говорит: “Вам надо убраться, здесь счас бой будет, потому что немцы в соседнем сяле, а мы вот здесь”. И мы поехали в Бараноуку. Вот мы там ночи две переночавали, так тихо всё прошло, что немцев погнали. И мы вернулись домой и стали жить…»
Лидия Ивановна Хорунова: «Я тоже жила у тетки там на конце дяревни. У нас дятей много, пятеро детей, а у яё поумирали дети. Она меня забрала. И уже як отступали, я пришла сюды. Отсюда я уже не могла пойти. Уже мамочки моей не было. Повыгнали, кудысь погнали немцы, як отступали. Погнали немцы на луг. А я попала к чужим людям. Мне уже поворота дальше некуды. Загнали усех кто остался. И меня погнали туды, гнали, гнали. Ясь не одну, а богато там людей. Не одну мяне. И пригнали нас у ров. Вот такий большенный ров, к промыю. И дождь лил три дни. Посадили в тэй ров. Там “катюши” снаряд разорвется, тут “ванюша” разорвется. Я мы сидим в дождь ня евши. Малые вси. Немцы из “ванюши” бьють, а наши с “катюши”. Мамочки моей там не было. И тады мне сказали люди, что там и там в противотанковой канаве мои вся сямья. Туда и корову повяли, и свинку даже повяли. И я иду по Глыбокой туды, в противотанковую канаву, показали мне дорогу. Тады всё зарослей таких не было. Иду: чтось як пчёлы коло мяне — вжжж вжж, а это пули так свистали. И мяне и ня убили. Я прышла туда, мене мамачка покормила, хлеба кусок отрэзала. Корова ж там наша была, кружечку молока и у тэй окоп посадила мяне, где наши вси дети, и вси там люди было — богато. Я поела и заснула, мокрая ж уся, голодная. Тады мамка моя говоря: “Дачушечка, вставай уже, пойдем домой, уже немцев выгнали”. Идём мы домой во по Песчатке, во тут во, по тэй дороге с противотанковой канавы, а уже лежать, хто над окопом, хто так во руки склавши — убитые, кто так ляжить… убитый… Пришли мы двору. У нас… голодные ж тоже… Пришли мы домой, [нерзб.] была с бульбою у печи стояла, выняли, бабушка наша пришла к нам довидаться с другога края. Поели… и поели всю тую бульбу, во как…»
Покидая ранее оккупированные населенные пункты, немцы угоняли с собой в плен мирных жителей. Некоторым советским гражданам из-за спешки и неразберихи удавалось сбежать: «…Мужчин усех забрали, их мобилизовали в июле или даже в первых числах августа, но они разбежались, до реки доехали, до Ипутя, разбежались, не вярнулся только один парень. И так никто не знал, где он, и то ли он пошел туда за линию фронта, то ли он погиб там».
Отступая, немцы вели за собой и военнопленных. Сердобольные мирные жители не только подкармливали их, но и помогали бежать. Но как правило, после того, как они возвращались на освобожденные от немцев территории, их вновь отправляли на фронт, на самые трудные участки, с которых мало кому удавалось вернуться живым.
Осенью 1943 года после освобождения Брянска фронт в этом регионе передвинулся в направлении Гомеля. Вот как об этом вспоминает Надежда Ильинична Ткачева из деревни Костеничи: «Мой отец под Рославлем попал в плен, и их гнали на Мглин… Мглин наш рядом тута… И ён тагда утёк. Гврить: “Я в хвортку вярнулся (а народу ж тада богато гнали), — говорить, — и вскочил на двор, а там ище один стоить, тоже утёк. И нас, — говорить, — бабка эта спровадила в баню, и мы там в яё бане переночевали. Потом она дала нам грабли, и мы, — говорить, — с граблями, ну, идём на работу. И пошли. А тогда, — говорить, — когда уже освободили Костеничи, всех этых Касянских (тут многа было таких, что поутекали с плена) всех погнали в Белоруссию на Сож под Гомелем… Гомельская область, Кормянский район, там были сильныя бои…»
Операция по освобождению Гомельской области началась 23 сентября 1943 года. К октябрю советским войскам удалось форсировать Десну, Сож, Днепр. Начались ожесточенные бои за освобождение восточных районов Белоруссии. Кормянский район, упоминаемый Надеждой Ильиничной, был освобожден лишь спустя два месяца.
«И туда погнали майго сьвёкра. И вот када мой отец уже ишёл с боя зь раненой рукою, мужа майго отец… вяли в бой его. Вот ён спрашиваеть: “Илля, а что тебя ранило?” А ён гаворить: “У руку”. — “Ой, брат мой, який ты счастливый, я так боюсь, чтоб мяне в живот не ранило!” И в том бою его снайпер убил. Сядели яны в окопе, с своим соседом, и ён закурыв… Закурыв, и снайпер яго в голову, и там же яго закопали… Огонёк заметив, ён закурыв. Тэй там погиб».
Брянскую область полностью освободили 28 сентября 1943 года, но для всех война продолжалась. На заводах стали производить оружие и технику для солдат.
После снятия оккупации мирная жизнь наладилась не сразу. Немцы, отступая, поджигали дома, некоторые населенные пункты были сожжены до половины, а то и больше.
Как нелегко было восстанавливать нормальную жизнь, нам рассказала Екатерина Онуфриевна Мельникова из деревни Шамордино: «Ну приехали и на всё сяло быв сарай, тамочка, ну, коровник одных не сгореу, и наша хата не сгорела… И сарай, было две постройки. А людей же… наше село, тады рядом, тады ище посёлочки, ну богато людей, иде же родич який прочувся, дак у нас ужо забита тая хата была всё… а спали игде, солому постелем».
Когда война закончилась совсем, в семьи стали возвращаться мужчины. Не все солдаты сразу пришли с войны, а многие не пришли вовсе. О возвращении мужчин мы слышали в деревне Костеничи такое: «После войны уже сильно пели у нас в Костеничах. Вот женщины, удовы особенно, собярутся на работу, уже ж колхозы восстановили… Прыдуть на работу, особенно хто в бригаде, в поляводстве работал. Вот они сядуть песню петь: и пяють, и плачуть. Которыя пришёл с войны, той хорошо петь, которыя не пришли — сидять и, гварять, поём и плачем. Это мне свекров рассказывала.
И тады уже в 45-м году… [не сразу] все попришли… А вось, работаем на поле, идеть солдат по дороге. Ну, кажем: “Чий жа это йдеть, чий жа это йдеть?” И все, говорить, бягим яму на встречу. Прибягим, и тый или ня тый… То ня мой… А чей йдеть, той уже радость большая».
На оккупированных территориях с небывалой радостью праздновали День Победы. Об этом нам тоже рассказывала жительница села Овчинец Нина Александровна Овсянникова: «Ну а когда День Победы был, это мне было уже 10-ть, это вообще… нельзя передать. Село всё и пело, и плясало, и забыли о том, что похоронки попришли, такая была радость. Радио у нас не было в селе, я не знаю, откуда люди узнавали…»
И все-таки раны, нанесенные войной, не заживут никогда.
Боль в песенных строках:песни, записанные бывшими фашистскими узниками в проверочно-фильтрационном лагере № 219 летом 1945 года
Анна Антонова
г. Урюпинск, Волгоградская область
В музей Урюпинского Лицея принесли реликвию — маленький блокнот в твердом переплете. На его страницах были записаны песни узников фашистских лагерей. У нас появилась уникальная возможность понять через строки песен, что пережили эти люди. Основными источниками исследования стали песенник и личные документы Степана Ивановича Попова.
Степан Иванович Попов, ветеран Великой Отечественной войны, один из лучших механизаторов Антошинской МТС, а затем совхоза «Искра», умер 25 февраля 2004 года. Так получилось, что сегодня подробно рассказать о его жизни уже некому. У него не было детей, скончались сестра и брат. К счастью, у дальних родственников сохранились его личные документы и фронтовой блокнот. По этим материалам, хранящимся в архиве семьи Кудрявцевых, мы попытались рассказать о человеке, сохранившем ценнейшую военную реликвию.
Степан Иванович Попов родился 21 декабря 1917 года в небольшом хуторе Сурочий, спрятанном на дне степной балки, в северо-восточной части Урюпинского района. Как и многие его сверстники 20-х годов, чье детство прошло на селе, смог получить только начальное образование. После коллективизации освоил профессию тракториста-комбайнера. 15 сентября 1938 года был призван на действительную службу в Красную армию, где служил в 14 отдельном полку связи телефонистом. Уволен в запас 12 декабря 1940 года.
22 августа 1941 года его мобилизовали на фронт. В октябре Степан Иванович направляется шофером в 209 пушечный артиллерийский полк Резерва Главного Командования. Весной 42-го полк находился в составе 6 армии Юго-Западного фронта. 12 мая 1942 года началась трагическая Харьковская наступательная операция. Из-за просчетов советского командования войска фронта оказались в окружении. Красная армия потеряла 277 190 человек, из них 170 958 безвозвратно. Артиллеристы с их тяжелыми пушками и тихоходными тягачами не имели шансов вырваться из окружения. 27 мая 1942 года Степан Попов был контужен в голову и попал в плен. В концлагере он работал на шахтах вместе с чехами и югославами. 29 марта 1945 года лагерь освободила американская армия. После передачи советской стороне с сентября 1945 года он проходил службу санитаром в 530 медико-санитарной роте.