Может быть, встретимся снова,
время у нас впереди,
В черном жакете,
в синем берете,
и без «Оста» на груди.
Не только близкая разлука тревожила Степана Попова. Возможность скорого возвращения домой вызывала не только надежду и радость, но и беспокойство о том, как его встретят дома. Они нашли отражение в вариантах песни «Огонек» и ее переделке, обретшей самостоятельную жизнь — «Ковыляй потихонечку». По существу это одна песня, но в первом случае говорится о любви и верности, а в другом — об измене «искалеченному» в сражениях воину.
Но еще большую тревогу вызывал вопрос, как встретят на Родине красноармейца, попавшего в плен к немцам, и девушку, работавшую в годы войны на фашистскую Германию. Как отнесутся к ним окружающие?
Не случайно последние два текста сборника отражают эти переживания. Песня «Молодые девушки» на мотив «Спят курганы темные» имеет название «Позор девушке гуляющей с немцем». Она родилась на Украине в годы немецкой оккупации. После освобождения Донбасса ее записал журналист газеты «Правда» Б. Л. Горбатов. Он вставил ее в повесть «Непокоренные», изданную в 1943 году. Благодаря этой книге песня стала необычайно популярной в последние годы войны. В ней говорилось об украинских девушках, позабывших своих «лейтенантов-соколов» и подаривших свою любовь немецким солдатам. Символично, что последней записью в сборнике является «Ответ девушек», где содержится попытка оправдаться в несправедливых обвинениях. Эти строки проникнуты горечью и обидой:
Дорогие соколы разве позабыли вы,
сколько горя девушкам принесла война.
Плачут они бедные, горем убиваются,
проклинают девушки свои лагеря…
С матерями старыми и детями малыми,
отдали вы немцу нас
Лейтенанты летчики, соколы отважные,
Сколько раз о верности Родине клялись,
Но в пору тяжелую клятву позабыли вы,
В первых же сражениях немцы взяли нас.
Этими строками и обрывается дневник — уникальный документ Военной эпохи, обрывается и история любви и жизни двух людей, сохранивших в песенных строках чувства и переживания людей, побывавших в фашистской неволе.
Работа над изучением блокнота помогла мне научиться анализировать исторические источники. Научила вчитываться и понимать каждое слово попавших к нам в руки документов. Песенник является уникальным памятником военного фольклора, и я уверена, что нужно сделать его доступным для профессиональных исследователей и любителей истории и народной песни.
Горькая память
Ярослава Сидорова
с. Елбань, Новосибирская область
Главная героиня моего повествования — сельская девочка, самая обычная, из большой крестьянской семьи, где помимо старшего брата и семерых младших сестренок, матери и отца, под одной крышей проживали бабушка и дедушка. И имя у нее очень распространенное для того времени — Лида. (По ее воспоминаниям, в классе, где обучалось в последний предвоенный год 17 детей, это имя носили четыре девочки). После войны она станет учительницей и долгие годы будет работать в начальной школе. Из многочисленных сестер выживут только трое, остальных унесут болезни. Брат погибнет в первый год войны. Отец останется лежать в чужой земле, убитый на подступах к Берлину. Похоронка на него придет в апреле1945 года.
Сегодня Лиды уже нет в живых, но остались ее воспоминания. Я использовала воспоминания не только моей героини, но и многочисленные рассказы ее ровесников, записанные и мной, и моими друзьями-краеведами.
Осень сорок третьего выдалась ранняя и холодная. Уже в конце сентября дождь шел часто со снегом, темные тучи низко висели над посеревшими от воды избами, грязь хлюпала под ногами. Колхозный хлеб не был убран с полей, хотя работали с самого рассвета и допоздна: с четырех утра до десяти вечера. Почти все трудоспособные мужики ушли на фронт уже в первый год войны, ушли и брат Лиды с отцом. Не осталось и лошадей, за исключением нескольких «непригодных для фронта». Правда, в распоряжении колхозников оставались два старых трактора ХТЗ, которые без конца ломались, запчастей не было, и получалось, что эта техника создавала одни проблемы — ее было необходимо чинить любыми способами, чтобы не попасть под суд за саботаж.
Было бы неправильным утверждать, что людьми, в их стремлении убрать урожай, прополоть колхозные поля, падая от бессилия к концу дня, двигал лишь страх попасть под суд. Присутствовало искреннее желание помочь фронту, приблизить возвращение отцов и братьев с той, более страшной жатвы — где на полях оставались жизни бесконечно дорогих людей. Об этом говорят и Лидия, и все «дети войны», с кем пришлось нам общаться. Но люди находились в состоянии постоянной тревоги, особенно когда узнавали, что кого-то из знакомых осудили, даже за однодневный прогул. Таких случаев было много — наказания распространялись на «уклонистов от сельхозработ» и на школьных учителей.
Однажды утром Лида узнала, что в суд передано дело на ее любимую учительницу Тамару Васильевну Молеву, у нее была высокая температура, и она лежала в полубессознательном состоянии почти сутки, а в это время приказ по школе был издан. Позже, к счастью, разобрались и наказывать не стали, но выписка из приказа уже ушла в суд, Тамару Васильевну вызывали в район, беседовали. Решение об оправдании пришло не сразу. Можно представить, в каком напряжении жила в эти дни учительница.
Нам удалось найти в районном архиве два документа, подтверждающих такие случаи: Акт и выписку из приказа. Публикуем их полностью, сохраняя оригинальную орфографию и пунктуацию:
Акт[14]
1943 мая 26 мы нижеподписавшиеся директор Елбанской СШ Валов И.В. и счетавод школы Бусыгина А.С. с/листа составили настоящий акт на учительницу Елбанской СШ Молеву Т.В. в том что она 26 мая 1943 г. не вышла на работу. Несмотря на то что 25 мая был издан приказ по школе о включении в фронтовой декадник по завершении посевной 1943 года. И был составлен приказ по школе где было указано где, на какой работе должен находиться каждый сотрудник школы. Т. Малева с приказом и нарядом по школе была ознакомлена 25 мая, но 26 мая не выполнила приказ и наряд, чем нарушила трудовую дисциплину без уважительных причин. Прошу н/суд принять меры на основании закона от 26 июня 1940 года о прогулах.
Директор счетовод
«Выписка из приказа № 26 По Елбанской средней школе от 26 мая 1943 года За саботаж в проведении фронтового декадника и совершенный прогул 26 мая 1943 года учительницу Молеву Тамару Васильевну привлечь к судебной ответственности по закону от 26 июня 1940 года о прогулах и опозданиях.
Подпись____________________»[15]
Жестоко наказывали и за другие мелкие провинности. Горсть же зерна, вынесенного в дырявых сапогах, могла обойтись очень дорого. Горькая память сохранилась у многих старожилов села о женщине, которая сутками работала в поле на тракторе. Дома лежали с тяжелейшей септической ангиной четверо малолетних детей под присмотром ее старенькой матери. Мать до последнего верила, что их можно спасти, если лучше кормить. Именно эта надежда и толкнула ее на опрометчивый шаг — взять зерно, насыпав за пазуху несколько горстей. Обошлось. Повторила. Итог — увезли, взяв прямо на дороге, по пути домой. Чья-то «бдительность» убила целую семью. Дети вскоре умерли один за другим, бабушка ушла из жизни с последним внуком. А мать навсегда исчезла в одном из лагерей. Мы нашли свидетельство именно этого «преступления» в районной газете «Социалистическое льноводство» за сентябрь 1943 года, появившееся, видимо, вскоре после преступления трактористки.
«Штурвальная Елбанской МТС Мочалова М. П., работая в колхозе «1 мая», Петушихинского сельсовета, на обмолоте пшеницы неоднократно совершала хищения зерна. За расхищение колхозного хлеба Мочалова арестована. Следствие закончено и дело передано в Маслянинский народный суд
Районный прокурор, мл. советник юстиции
С.Преображенский»[16]
Лида знала Марию Мочалову, высокую и очень худую женщину, помнила ее сморщенное лицо, неестественно большие скулы и всегда больные глаза. Тем страшнее было узнать, что семьи не стало в одночасье. Поздним вечером, когда уже было совсем темно, мать взяла с собой Лиду, прихватила немного жмыха, несколько вареных в мундире картофелин и пошла к соседям. Картина, представившаяся Лиде, врезалась в память на всю жизнь: «Нетопленная печь, подвывание из-под лохмотьев на топчане, и пустой, какой-то неживой взгляд старухи с всклокоченными седыми волосами. А еще её немота потрясла нас — она так и не произнесла ни слова, из кривившихся в гримасе губ время от времени вырывалось какое-то мычание. Она сидела за дощатым, голым столом неподвижно, плечи опущены, просто сидела и смотрела в одну точку. Я тогда впервые узнала, как выглядит приближение смерти, ненужной, несправедливой»[17].
Мать Лиды после ареста соседки долго плакала по вечерам и буквально умоляла детей не брать ни зернышка колхозного хлеба.
Да Лида и сама понимала, какими могут быть последствия, хотя признавалась, что горсть-другую украдкой все-таки съедала, и сестры не могли удержаться от искушения проглотить горькие, набухшие от влаги и начинающие подгнивать зерна. Это и вызвало в конце концов тяжелую ангину и смерть самых младших. Четверо умерли с разницей в несколько недель. Сначала заболела пятилетняя Валя, у нее поднялась температура, все тело покрылось сыпью, она перестала есть, тихо, очень жалобно стонала. Потом те же муки постигли двойняшек — семилетних Катю и Нюру, последней ушла Зина. Глаза у бабушки не просыхали, она без конца прикладывала к лицу край своей старенькой рубашки, крестилась, что-то шептала. Молила, наверное, сохранить жизнь остальным. Была такая боль в семье, что не отпускала никого ни на один миг, пустоту не заполнял ни изматывающий труд, ни редкие письма от отца с фронта. Ему правды о детях жена не написала, он так и не узнал, что не только сын погиб, но и девочки. «Я часто по ночам слышала, как мама плачет». В 1943–1944 годах умерло в селе от этой ангины очень много детей. Болезнь бушевала по всем деревням района.