2. Вела и ведет работу по разложению трудовой дисциплины среди учителей и технических работников. Учительнице Фоминой предложила распустить Октябрятскую группу, заявляя при этом, что нечего нагружать себя лишней работой
3. Учительнице Фоминой рассказывала, что во время поездки в Новосибирск и Прокопьевск ходила в церковь, это посещение произвело на нее благоприятное впечатление
4. Учительница Фомина заявила, что если бы и дальше мы находились под влиянием Толкачевой, то нас всех бы судили.
5. Вступать в комсомол Толкачева категорически отказывается.
Вышеизложенные факты, заслуживают серьезного внимания и требуют немедленного вмешавательства с Вашей стороны.
Директор Коноплева»[22]
Читаешь документы того времени и удивляешься. Под суд — потому что не уложилась в отведенные пять дней на заготовку сена для личного хозяйства и пропустила общественные работы, тому, что никто не обращал внимание на то, что учительница оставалась еще и матерью, надо было кормить детей, отапливать избу, косить сено для своей единственной кормилицы, коровы. Мы, сельские жители, знаем с ранних лет, что покос — это очень трудоемкий процесс, даже при наличии техники, мужчин-механизаторов. Что могла успеть женщина в одиночку накосить и убрать за пять дней? А директор Никоновской школы написал сразу в две инстанции: в суд и в районо, видимо, следуя требованиям «реагирования» на подобные преступления:
«Зав. Маслянинским РайОНО т. Кашиной
От директора Никоновской НШ
Тимошенко Ф.И.
Докладная записка
Вторично ставлю Вас в известность о том, что учительницы Никоновской НШ, Толкачева К.М. и Бирюкова К.М. были мнойю отпущены в г. Сталинск в отпуск к родителям сроком с 3 по 11 июля 1943 года. Они же пробыли там до 19 июля, просрочив на 8 дней. Такое запаздание они объяснили мне тем, что якобы Вы им даль отпуск до 18, тогда как я об этом ничего не знаю.
Я прошу этот вопрос выяснить и если они нарушили труддисциплину, за это их надо привлечь к уголовной ответсвености.
Кроме этого 20 июля с/г учительница Крыжан Ал. Ив. не вышла на работу в школу, а пошла косить себе сено.
19 июля мною было ей предупреждено, о том, что 20 июля пойдем грести сено дл школьных лошадей. Однако она не пошла грести сено для школы, а пошла косить сено себе. Такие нарушения дисциплины я считаю прогулом и прошу оформленное мной дело передать в суд для привлечения к ответственности
Директор Тимошенко
23.7.1943 г.»[23]
А Толкачева, похоже, вообще «враг», ведь в более раннем документе мы прочли, что она и «в комсомол вступать категорически отказывается».
Очень недружелюбным, почти враждебным было отношение власти к немцам, выселенным в Маслянинский район. Даже на должность уборщицы в школу принимать на работу, их запрещалось. Эта директива рассылалась по всем районо под грифом «не подлежит разглашению».
Настороженное отношение было у власти и к другим национальностям, например к полякам. Их требовалось всех «учесть» и списки отправить в область…[24]
В годы войны, начиная с 1942-го, в Маслянинский район стали прибывать дети — сироты, эвакуированные из Москвы, Ленинграда и других городов. Были открыты четыре детских дома: в Маслянино, в Никоново, в Пайвино, в Александровке. К сожалению, в архивах мы не нашли информации о том, как жили дети в них в годы войны. Но зато сохранились подробные отчеты о проверке детских домов в первые послевоенные годы. Предполагаем, что и тот, и другой периоды мало отличаются.
В архивах документов оказалось не так много, в основном отчеты о проверке жизни и быта детей.
Еще во время войны Лида со своими учениками к большим праздникам, например ко Дню Октябрьской революции, часто готовила концертную программу. Выступали обычно в сельском клубе. Народу было немного. Да и неуютно было в холодном, неотапливаемом помещении «сельского храма культуры»: «…на стенах копоть и грязь, неотремонтированные, с выломанными дверцами печи служат для сбора мусора. А если бы их можно было топить, то дров — ни полена» — так описывается ситуация в критической заметке «Вечером в Елбанском клубе» на страницах районной газеты. Трудно представить радостно-счастливые звуки песен и стихов в таких условиях, но детям хотелось праздника. Они мыли грязный дощатый пол, украшали хвойными ветками сцену. В репертуаре были стихи о Ленине, о Сталине и песни. Одну из них наши ребята в свое время записали со слов Лидии:
В чистом полюшке дороженька видна
Вся проторена до желтого песка.
Жизнь хорошая, как солнышка, ясна.
Не вернутся к нам ни горе, ни тоска.
По-над речкой расстилается туман,
Росы чистые упали на траву,
Я надену свой бордовый сарафан,
Я малины, красной ягоды нарву.
Молодая да веселая пройдусь.
Не вернется к нам ни горе, ни беда.
Я своей работой — славою горжусь.
Я — ударница колхозного труда.
Кто колхозную дорогу проложил?
Кто колхозную дорогу проторил?
Это Ленин нам дорожку проложил,
Это Сталин нам дорожку проторил![25]
В ноябре Лида со своими юными артистами отправилась в далекое село Александровку, в детский дом — «давать концерт». Вопрос решался долго, с трудом, но руководство, понимая важность инициативы, выделило лошадь и сани. Пятеро ребятишек и их юная учительница, зарывшись в сено, взяли курс на Маслянино. Ехали долго, но было весело, время от времени соскакивали с повозки и бежали рядом, чтобы согреться. К вечеру прибыли на место. Там их ждали — дети пяти-шести лет высыпали на улицу, нечасто к ним приезжали гости! Запомнилось Лиде насколько серьезными, совсем не детскими были лица малышей. Невероятная худоба, невозможность определить, мальчик перед тобой или девочка: головы обриты, вместо платьев рваные рубахи не по росту, короткие штаны, ноги у многих босые, в цыпках, коростах. Трудно было Лиду, видевшую и нищету, и голод своих подопечных, чем-то удивить, но здесь потрясения начались еще на входе в Детский дом. То, что она увидела внутри, мало походило на жилое помещение. «Холодно, грязно. Окна без стекол. Вместо кроватей деревянные топчаны без матрацев, с ворохом рваного тряпья. По стенам и тряпкам свободно снуют клопы. Ни одной игрушки или книжки мы не увидели, хотя в детдоме жили совсем маленькие дети. Хотя нет, одна девчушка захотела меня чем-то удивить, и потянула за подол со словами “Айда”! Я последовала за ней, к топчану, где, видимо, спала девчушка. Подойдя, она завернула тряпье и извлекла оттуда маленькое поленце. На конце его были нарисованы сажей два пятна неровных, глаза, и палочка — рот. Краской послужила сажа или обычная грязь — что-то черное. И прятала она свою единственную игрушку, потому что отберут».
Мы нашли в архивах папку с актами обследования детских домов отделом образования Маслянинского района. Вот результаты сухого отчета о проверке детских домов весной 1945 года:
«…детские дома в неудовлетворительном состоянии. В Никоновском и Маслянинском детских домах учебно-воспитательная работа запущена, посев не произведен, заготовка дров и ремонт — не проводятся. Воспитанники не обеспечены нательным и постельным бельем, одеждой. Директора детских домов от учебно-воспитательной работы самоустранились»[26].
А здесь результаты проверки уже в 1946 году того самого Александровского детского дома, куда с концертом ездили елбанские школьники:
«Для ремонта окон требуется стекло. Детский дом стекла не имеет. Побелка комнат не производилась. Будет производиться после полного ремонта здания.
Дров заготовлено 400 кубометров, подвезено 100 кубометров.
Детский дом имеет большую потребность в жестком и мягком инвентаре. В наличии имеются кровати и топчаны. Стульев, столов, скамеек имеется очень мало. Белья постельного имеется по одной паре. Зимней одежды для всех воспитанников не хватает. Валенки требуют ремонта»[27].
А вот как описывает автор документа внешний облик детдомовцев: «Рваные, непростиранные вещи. Дети спят в верхней одежде. Завшивленность 50 %.Чесотка».
Списки детей с пометками «сирота», или: «отец погиб, мать осуждена» позволяют предположить, что осуждена была женщина в военные годы за те же прогулы или колоски.
Завершая свое погружение в мир военного и послевоенного детства сельской глубинки, затерявшейся на сибирских просторах, испытываю настоящую боль. Боль за детей, не познавших радостей, свойственных возрасту: не было беззаботности, которая и делает людей счастливыми в начале жизненного пути. Не было нормального питания, одежды, счастья в глазах изможденных матерей. Тяжелый труд стал для них обязательным условием выживания.
Понимаю, что война во многом определила трудности жизни. Но разве была сытой деревня в довоенные годы? Крестьяне встретили войну, уже будучи раздетыми, разутыми и голодными. Власть выкачала все, что можно у крестьян: ни одежды, ни запасов продуктов, ни хлеба, ни мяса. А война отобрала и самих мужчин. Дети приравнялись к взрослым. Изнурительный труд, хроническое недоедание, смерть братьев и сестер. Жизнь в постоянной работе и тревоге делала их не по годам взрослыми уже в 8–10 лет. Мало что изменилось и в последующее десятилетие; та же жизнь по законам военного времени, тот же голод. Поэтому и говорят сегодня все, кто родился в 30–40-е «У нас не было детства…»