После того как Вера, их соседка по комнате, вышла замуж, девушки решили, что надо готовить приданое. Бабушка с улыбкой говорит об этом времени: «Приданое готовили, а жениха-то не было». Халифя Хасяновна Сухова (Кремчеева), 1946 г. р., из села Новое Кадышево вспоминает: «Купили льняной специальный материал, из которого потом нарезали полотенца, края которых украсили вышивкой. Купили белый коленкор — хлопчатобумажную ткань, чтобы нарезать из него носовые платки. На татарской свадьбе нужно было всем гостям подарить вышитые и обвязанные крючком носовые платки. Они красиво укладывались на подносе, с которым обходили всех гостей. Каждому из приглашенных полагалось подарить носовой платок, а он взамен должен был положить на поднос деньги. Отдельный платок вышивался для жениха: он был больше остальных, а вышивка гораздо красивее, чем на других платках. Также был куплен материал, из которого делали скатерти, вышивая их по краям. Скатерти готовились как для себя, так и для матери будущего мужа».
Работа работой, но душа, особенно молодая, требует праздника.
Как-то в августовский вечер 1962 года девушки засиделись на крыльце общежития. Долго разговаривали, смеялись, а потом кто-то из них спросил: «А что это мы такие черные, как чугуны?» Все задумались. Работать по 16 часов в поле, перекладывая кирпичики торфа, и не загореть было невозможно. Девушка из Ульяновска возразила: «Почему, как чугуны? Можем стать, как младенцы. Помолодеем». Все были озадачены: как можно убрать такой сильный загар за столь короткое время? Девушка из Ульяновска поделилась рецептом «эликсира молодости». Все его составляющие были куплены на следующий день в ближайшем магазине. Взяли вазелин, пузырек йода, банку крема «Снежинка» (тара стеклянная с узким горлышком), все перемешали. Первыми рискнули нанести эту «адскую смесь» на лица 4 мордовки из деревни Большие Мордовские Пошаты, которая находилась недалеко от Лобановки. А им было по 22–23 года. Эксперимент с «чудо-кремом» произвели вечером: «А может, к утру уже помолодеем?» Когда посмотрели на «экспериментаторов» утром — ужаснулись: они похожи были не на чугуны, а на, назовем их политкорректно, афроамериканцев. На работу идти нужно в любом случае, поэтому лица замотали платками, оставив одни глаза. В таком виде они ходили два дня, а потом пошли в баню. Завербованным рабочим давали два дня в неделю, чтобы сходить в поселковую баню, где можно было не только мыться, но и стирать. А постельное белье было казенное: в стирку его забирала комендант, потом она же выдавала чистое. После бани приходят радостные: с их лиц старая кожа цвета чугуна слезла, появилась новая — белая с розовым румянцем. Бабушка сама решила попробовать так «помолодеть» (а ей на тот момент было 17 лет), «чтобы в деревне прям ахнули». Нанесли с девушками этот «чудодейственный эликсир» себе на лица. Дальше началось «самое интересное»: «Лицо горело адом. Всю ночь просидели на крыльце», пытаясь найти хоть какое-то облегчение. Утром на работу пошли, замотав лица платками. Бригадир-удмурт, посмотрев на девчонок, сказал в сердцах: «Дуры! Зачем?!» «А бригадир нам казался старым, ему тогда лет 30 было». Два дня ходили с волдырями на лицах — ожог кожи. Потом пошли в баню: черная кожа слезла, боль прошла. Пришли на работу без платков, лица у всех белые с легким розовым румянцем. Бригадир-удмурт, удивленно взглянув на них, спросил: «Дуры, это вы?» Вопрос остался без ответа.
Девушки ходили очень довольные своей вновь приобретенной красотой: «Все черные, а мы беленькие». «Осенью в деревне все так и ахнули, особенно ребята». Сразу вспомнилась фраза: «Красота — это страшная сила».
На торфопредприятии в поселке Аять работали девушки из Башкирии, Ульяновской области, Мордовии. На торфодобывающих комбайнах работали механизаторы из Саратовской области, было несколько приезжих из Удмуртии. Никто из Свердловской области не шел работать на торфопредприятия: не устраивали слишком тяжелые условия работы, даже несмотря на высокую оплату труда. Жители поселка Аять, где жили приезжие рабочие, не хотели каждый день так далеко добираться до работы. Семь километров туда, семь обратно. Сейчас таких приезжих рабочих называют «гастарбайтерами». Получается, что таким «гастарбайтером» три сезона за Уралом была моя родная бабушка.
Из СССР в Россию
Ирина Карацуба
Работы по периоду 1985–2000 гг. (увековеченного триединой народной формулой «перестройка, перестрелка, перекличка») традиционно составляют меньшинство среди присылаемых на конкурс. Жюри обычно бурно радуется каждой такой работе, понимая сложность описания и осмысления близкого, кровоточащего и буквально забитого современными пропагандистскими штампами времени. «Геополитическая катастрофа», «лихие девяностые», «мировая закулиса»…. У нас нет традиции историографического описания этих важнейших лет, нет консенсуса по поводу того, что считать победами, а что поражениями, кого — героями, а кого преступниками, «развал» или «распад» СССР произошел и так далее. А.К. Толстой саркастически полагал: «Ходить бывает склизко по камешкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше промолчим».
Наши авторы решили не промолчать, а разобраться. Каково было заново, практически «с нуля» начинать жизнь русским беженцам из Узбекистана в воронежской деревне… И почему материальные трудности на поверку оказались порой менее тяжелыми, чем моральные — то, что семью в деревне называли «беженцы», а сами они считали себя «вынужденными переселенцами» и настаивали на том.
О чем думали и как жили бюджетники Няндомы в горбачевские и ельцинские годы: «О том, что Сталин “плохой”, люди знали еще со времен ХХ съезда КПСС, но информация о том, что и Ленин “плохой”, просто ошеломила сознание народа. В этих условиях начинали пробивать дорогу новые идеи. Но многие, привыкнув к старой размеренной жизни, пусть и не такой свободной, тосковали по так называемому “застою” и стабильности. К тому же одной “гласностью” сыт не будешь. Велось много споров о том, как необходимо было реформировать экономику, но бесспорно то, что о людях думали в последнюю очередь». Наивный на первый взгляд вывод автора стоит многих томов, посвященных как горбачевским, так и последующим, так называемым либеральным экономическим реформам 1990-х.
Как действовала талонная система в Волгограде в перестроечное время и каким образом приспосабливались к ней люди, как дефицит буквально всего необходимого для жизни человека влиял на эту самую жизнь и какие качества людей раскрывал: «Особенно нелегко приходилось одиноким людям. По талону на моющие средства можно было приобрести в течение месяца 100 г мыла. Соответственно, чтобы купить одну упаковку шампуня или хозяйственного мыла нужно было предъявить несколько талонов (обычно два). Интересно, каково это выбирать, ты в этом месяце купаешься или стираешь вещи? Семьям из нескольких человек в этой ситуации было несколько проще — некоторые талоны они могли отоварить мылом, а некоторые — стиральным порошком. А если человек жил один? У моей руководительницы была большая семья, и они помогали своей одинокой соседке, отдавая один свой талон, так как четыре куска мыла на пятерых вполне можно растянуть на месяц».
Лучшие конкурсные работы — это не только собранные, систематизированные и осмысленные свидетельства, но это Свидетельство в высоком и самом серьезном смысле слова — как исповедание правды, в наших исторических условиях даже и без гулагов и голодоморов правды во многом мученической. «Ох и жизнь нам задалась, не приведи Господи», — вспоминает бабушка из «немалиновой» Малиновки.
Так вполне рядовая предновогодняя история вырастает в собирательный образ времени: «Моей маме однажды повезло. Очень редко, но бывало, что товар «выбрасывали» без талонов. Мама рассказывала, что под Новый год выбросили партию шампанского без талонов. Она несколько часов простояла в очереди на морозе, чтобы заполучить бутылочку шампанского на праздник, но когда подошла очередь, ей просто-напросто не поверили, что она совершеннолетняя. Пришлось возвращаться домой за паспортом и снова выстоять очередь. Но оказалось — и это была большая удача, что ей все же удалось купить даже не одну бутылку шампанского. И это называлась счастливая жизнь народа, о которой везде говорилось тогда? Если честно, я не понимаю этого». Так и хочется сказать автору — пожалуйста, не понимай таких вещей и дальше, держи глаза открытыми и сердце живым, не поддавайся соблазнам примирения со злом и его оправдания всякими там «такое было время», «а у нас так всегда», «такой менталитет народа» и т. п.
Интересно, что практически ничего такого нет на страницах наших учебников, даже в недавно появившихся наконец-то главах об истории повседневности, где все приглажено и отфотошоплено в духе «старых песен о главном». И получается, что как в древней Руси былины были своеобразным «народным учебником истории» (по выражению академика Б. Д. Грекова), так в современной эту роль могут играть в том числе и присланные на мемориальский конкурс работы. Читайте их!
Кто придумал «перестройку»,или Жизнь работников бюджетной сферы в 1980–1990-х годах
Ольга Регулярная
г. Няндома, Архангельская область
Все наши собеседники «родом из СССР». Школы и вузы они закончили еще в «застойное» советское время, а в самостоятельную жизнь вступали уже на рубеже 80–90-х годов ХХ века, в эпоху рыночных реформ. Именно этот период для многих оказался наиболее тяжелым. Начавшийся в 1985 году и связанный с именем нового генерального секретаря КПСС М. С. Горбачева период советской истории принято называть перестройкой.
Перестройка, перестройка,
Вся я перестроилась,
Я в директора влюбилась
И к нему пристроилась!
Так частушкой начала свой рассказ Ольга Станиславовна Борган (1960 г. р.) о перестройке. В 1985 году, после окончания театрального отделения Культпросветучилища в Архангельске, она прибыла по распределению в Отдел культуры Няндомского района. Как говорит Ольга Станиславовна, до 1985 года их деятельность контролировал отдел пропаганды и агитации райкома КПСС. Контроль был жесткий. Например, когда готовили какое-либо городское массовое мероприятие, перед членами отдела пропаганды и агитации нужно было показать все наработки и сценарий к мероприятию. Каждую строчку сценария читали и подробно расспрашивали, зачем то или иное в этом сценарии. Часто говорили, что это читать нельзя, а это петь нельзя. Запрещались те частушки, в которых усматривались намеки на критику руководства и власти. Но даже после тщательного корректирования сценария Ольга Станиславовна многое включала в программу обратно. «Делали хитро, один экземпляр сценария отдавали на проверку, а другой, который реализовывали и воплощали в жизнь, оставляли у себя». Как ведущую, Ольгу Станиславовну перед праздником два-три раза прослушивали, чтобы ничего лишнего она не сказала, никаких шуток не отпускала, и даже импровизация не приветствовалась.