Барон встал и щелкнул каблуками.
– Когда я увижу вас королем Герцословакии, сэр, – сказал он торжественно, – это будет лучший миг моей жизни.
– Кстати, барон, – сказал Энтони своим обычным беззаботным тоном, продевая свою руку барону под локоть, – тут есть одна деталь. Дело в том, что я женат.
Барон отшатнулся. Его лицо покрыла мертвенная бледность.
– Я знал, что без подвоха тут не обошлось, – прогудел он. – Милостивый боже! Он женился в Африке на негритянке...
– Ну, ну, все не так плохо! – сказал Энтони со смехом. – Она белая, с головы до пят, богом клянусь!
– Хорошо. Значит, это может быть вполне пристойный морганатический брак.
– Ну уж нет. Если я буду королем, то она – моей королевой. И не качайте так головой. Она вполне пригодна для такой должности. Ее отец – английский пэр, чья родословная восходит ко временам крестоносцев. У королей сейчас, знаете ли, в моде жениться на девушках из знати – а она к тому же не новичок в Герцословакии.
– Бог ты мой! – возопил Джордж Ломакс, который от удивления забыл о своей помпезной манере выражаться. –Уж не... не... Вирджиния ли это Ривел?
– Да, – сказал Энтони. – Вирджиния Ривел.
– Мой дорогой друг, – вскричал лорд Кейтерхэм, – то есть... сэр, примите мои самые сердечные поздравления. Она – восхитительное создание.
– Спасибо, лорд Кейтерхэм, – сказал Кейд. – Она восхитительна даже более, чем можно себе представить.
Один мистер Айзекштейн глядел на него с недоверием.
– Извините мое любопытство, Ваше Высочество, но когда же успел состояться ваш брак?
Энтони улыбнулся.
– Вообще-то, – сказал он, – мы поженились сегодня утром.
Глава 30ЭНТОНИ БЕРЕТСЯ ЗА НОВУЮ РАБОТУ
– Прошу вас, джентльмены, я присоединюсь к вам через несколько минут, – сказал Энтони. Он подождал, пока остальные выйдут, и повернулся к суперинтенданту Баттлу, который стоял лицом к панели, словно внимательно изучая древесный рисунок на ней. – Ну, Баттл? Вы ведь хотите меня о чем-то спросить, не так ли?
– Что ж, сэр, хочу, не скрою, хотя и не знаю, как вы догадались. Впрочем, я с самого начала считал вас на редкость сообразительным джентльменом... Правильно ли я понял, что та леди, которая умерла сегодня, была покойная королева Варага?
– Совершенно верно, Баттл. Надеюсь, это удастся замять. Вы ведь понимаете, что семейные скелеты в шкафу – мое уязвимое место.
– Уж в этом положитесь на мистера Ломакса, сэр. Ни одна живая душа не узнает. То есть, конечно, знать будут многие, но в прессу ничего не проникнет.
– Так вы об этом хотели меня спросить?
– Нет, сэр, это только так, кстати. Мне было бы любопытно узнать – надеюсь, вы не обидитесь, – что именно побудило вас отказаться от своего имени?
– Нет, не обижусь. Дело вот в чем. Я убивал себя из самых чистых побуждений, Баттл. Моя мать была англичанкой, я воспитывался в Англии, и эта страна интересовала меня куда больше, чем Герцословакия. Вот почему я чувствовал себя полным идиотом, таскаясь по белу свету с этим опереточным титулом вместо имени. Понимаете, в молодости я придерживался самых демократических взглядов. Верил в чистоту идеалов, в равенство всех людей... И в особенности не доверял всяким там принцам и королям.
– А как же теперь? – осведомился Баттл ехидно.
– О, с тех пор я немало повидал мир. И убедился, что никаким равенством в нем и не пахнет. Однако, имейте в виду, в демократию я верю по-прежнему. Правда, ее приходится насаждать силой, даже запихивать людям в глотки, когда надо. Люди не хотят быть друг другу братьями; может, когда-нибудь и захотят, но не сейчас. Моя вера во всемирное братство рухнула на прошлой неделе, когда, вернувшись в Лондон, я спустился в метро и увидел, как люди в вагонах стоят насмерть, лишь бы не сделать шаг в сторону и не освободить немного места входящим. Людей не превратишь в ангелов, взывая к их лучшим чувствам – по крайней мере, не в наше время; но, действуя разумной силой, можно заставить их вести себя по отношению друг к другу хотя бы прилично. Братство людей все еще остается моим идеалом – просто я не верю, что оно наступит сейчас. Лет тысяч так через десять, возможно. А пока придется потерпеть. Эволюция – процесс длительный.
– Любопытные у вас воззрения, сэр, – заметил Баттл с лукавой искоркой в глазах. – С вашего позволения, я считаю, что из вас выйдет неплохой король.
– Спасибо, Баттл, – сказал Энтони и вздохнул.
– Кажется, вас это не очень радует, сэр?
– Сам не знаю. Скорее всего, это будет забавно. И все же это как-никак регулярная работа. А я всегда ее раньше избегал.
– Однако я полагаю, сэр, что вы считаете своим долгом занять этот пост?
– Господи, конечно же, нет! Что за идея... Все дело в женщине – как всегда, Баттл. Ради нее я стал бы кем угодно, не только королем.
– Понимаю, сэр.
– Я устроил все так, что барон и Айзекштейн не взбрыкнут, даже если захотят. Одному нужен король, другому – нефть. Они получат то, что им нужно, а я получу... бог мой, Баттл, вы были когда-нибудь влюблены?
– Я весьма привязан к миссис Баттл, сэр.
– Весьма привязан к миссис... нет, это совсем не то, тогда вы просто не понимаете, о чем я!
– Прошу прощения, сэр, там за дверью вас ждет ваш человек.
– Борис? Верно, это он. Отличный парень. Слава богу, что, когда тот пистолет выстрелил во время борьбы, пуля попала в даму. Иначе он свернул бы ей шею, как куренку, а вы потом засадили бы его в тюрьму. Он чертовски предан династии Оболовичей. Странно, что когда его прежнего хозяина, принца Михаила, убили, он сразу же привязался ко мне, хотя и понятия не имел, кто я.
– Инстинкт, – отвечал Баттл. – Как у собаки.
– Тогда этот его инстинкт доставил мне немало неприятностей. Я боялся, что вы догадаетесь... Пойду посмотрю, чего он хочет.
И он вышел через стеклянную дверь. Оставшись один, суперинтендант Баттл какое-то время глядел ему вслед, пока не произнес, адресуясь, очевидно, к панелям:
– Годится.
Тем временем снаружи Борис не тратил времени на объяснения с Энтони.
– Хозяин, – сказал он и повел его за собой по террасе.
Кейд, хмурясь, пошел за ним.
Вдруг Борис встал и ткнул куда-то пальцем. Светила луна, заливая серебряным блеском каменную скамью, на которой сидели двое.
«И вправду, собака, – сказал себе Энтони. – Еще и охотничья, к тому же!»
Он пошел вперед. Борис растаял в тени.
Сидевшие встали ему навстречу. Это были Вирджиния и...
– Привет, Джо, – услышал он знакомый голос. – Отличная у тебя девушка.
– Джимми Макграт, клянусь всем, что есть прекрасного на свете, – воскликнул Энтони. – Как ты тут оказался?
– Моя поездка в глубь континента пошла прахом. Потом ко мне подвалили какие-то даго, предлагали купить ту рукопись. Кончилось тем, что как-то ночью я едва не схлопотал перо в спину. Вот тогда я и решил, что поручил тебе не такую уж простую работенку, и подумал, что, может, тебе нужна помощь. Так что я сел на ближайший пароход и приехал.
– Ну разве он не молодец? – сказала Вирджиния. Она держала Джима за руку повыше локтя. – Почему ты раньше не сказал мне, какой он милый? Джимми, вы просто душка!
– Похоже, вы двое уже поладили, – сказал Энтони.
– Ясное дело, – сказал Джимми. – Я тут ошивался кругом, пытаясь вызнать что-нибудь о тебе, пока не наткнулся на эту даму. И она оказалась совсем не такая, как я думал, – не надутая светская леди, от которых у меня мороз по коже.
– Он все мне рассказал про письма, – сказала Вирджиния. – Мне даже стыдно стало, что я нисколько не в беде, – такой рыцарь пропадает...
– Если бы я заранее знал, какая вы, – сказал Джим галантно, – то ни за что не отдал бы ему эти письма. Я сам бы их привез... Скажи-ка, парень, неужели все самое интересное уже кончилось? И мне совсем нечего делать?
– Кстати, – сказал Энтони. – А ведь есть! Погоди-ка.
И он скрылся в доме. Пару минут спустя он вернулся с бумажным пакетом, который сунул Джиму в руки.
– Пойди в гараж и возьми любую машину, какая тебе понравится. Потом гони в Лондон и доставь этот пакет в дом номер семнадцать по Эдвертон-сквер Это дом мистера Бальдерсона. Он даст тебе тысячу фунтов.
– Что? Это что, те самые мемуары? Их же вроде сожгли.
– За кого ты меня принимаешь? – возмутился Энтони. – По-твоему, я купился на такую чушь? Я тогда же позвонил издателям, узнал, что другой звонок был подложный, и договорился с ними соответствующим образом. Затем соорудил фальшивый пакет, как мне и сказали. Настоящий я положил в сейф к менеджеру, а фальшивый отдал. Так что мемуары всегда были у меня.
– Ну ты и мастак, сынок, – сказал Джимми.
– О, Энтони! – воскликнула Вирджиния. – Ты и сейчас не дашь им опубликовать их?
– Придется дать. Не могу же я подвести такого друга, как Джимми... Но не бойся. У меня было довольно времени, чтобы почитать их, и я сразу понял, почему важные люди никогда не пишут свои воспоминания сами, а нанимают для этого специальных писак. Стилптич как писатель никуда не годится, читать его – неимоверная скука. Он только и делает, что рассуждает о государственности и государстве, не позволяя себе ни одного нескромного намека или пикантного анекдота. Привычка держать все в тайне не изменила ему до конца. Во всей рукописи от начала до самого конца нет ни единого слова, способного бросить тень даже на самого чувствительного политика. Я созвонился сегодня с Баль-дерсоном и пообещал, что доставлю ему рукопись до полуночи. Но раз Джимми здесь, то пусть он сам и делает свою грязную работу.
– Я поехал, – сказал Макграт. – Мысль о тысяче фунтов мне нравится – в особенности теперь, когда я уже простился с ними.
– Погоди-ка, – сказал Кейд. – Вирджиния, я должен тебе кое в чем признаться. Это все знают, но тебе я пока не говорил.
– Мне все равно, скольких женщин ты любил за свою жизнь, пока ты мне о них не расскажешь.
– Женщин! – сказал Энтони тоном оскорбленной добродетели. – Женщин, скажешь тоже... Спроси вот у Джимми, с какими женщинами он видел меня при нашей последней встрече.