— Флора избавлена от массы неприятностей. Ни на минуту я не усомнилась в том, что дорогой Ральф неповинен в смерти бедного Роджера. Я не думаю о нем плохо. Ведь у меня с детства такое доверчивое сердце. Я не верю дурному ни о ком. Но, конечно, следует помнить, что Ральф еще мальчиком попадал под бомбежку. Говорят, это иногда сказывается много лет спустя. Человек не отвечает за свои действия. Понимаете, не может взять себя в руки…
— Мама! — вскрикнула Флора. — Не думаешь же ты, что Ральф…
— Действительно, миссис Экройд… — сказал майор Блент.
— Я не знаю, что и думать, — простонала миссис Экройд. — Это невыносимо! Если Ральфа признают виновным, к кому отойдет поместье?
Реймонд резко отодвинул стул. Майор Блент остался невозмутим, но очень внимательно поглядел на миссис Экройд.
— Это как при контузии… — упрямо продолжала миссис Экройд. — Притом Роджер был скуп с ним — из лучших побуждений, разумеется. Я вижу, вы все против меня, но я считаю исчезновение Ральфа очень странным и рада, что помолвка Флоры не была объявлена.
— Она будет объявлена завтра, — громко сказала Флора.
— Флора! — в ужасе вскричала ее мать.
— Будьте добры, — обратилась Флора к секретарю, — пошлите объявление в «Таймс» и в «Морнинг пост».
— Если вы уверены, что это благоразумно, мисс Экройд, — ответил тот.
Флора импульсивно повернулась к Бленту.
— Вы понимаете, — сказала она, — что мне остается делать? Я же не могу бросить Ральфа в беде. Правда?
Она долго, пристально смотрела на Блента, и наконец он кивнул.
Миссис Экройд разразилась визгливыми протестами, но Флора оставалась непоколебимой. Наконец заговорил Реймонд:
— Я ценю ваши побуждения, мисс Экройд, но не поступаете ли вы опрометчиво? Подождите день-два.
— Завтра, — звонко сказала Флора. — Мама, бессмысленно вести себя так. Какой бы я ни была, я верна своим друзьям.
— Мосье Пуаро, — всхлипнула миссис Экройд, — сделайте же что-нибудь!
— Все это ни к чему, — вмешался Блент. — Мисс Флора совершенно права. Я целиком на ее стороне.
Флора протянула ему руку.
— Благодарю вас, майор Блент, — сказала она.
— Мадемуазель, — сказал Пуаро, — позвольте старику выразить свое восхищение вашим мужеством и преданностью друзьям. И надеюсь, вы поймете меня правильно, когда я попрошу вас, настойчиво попрошу, отложить это объявление на день или два.
Флора нерешительно взглянула на него, а он продолжал:
— Поверьте, я прошу вас об этом в интересах Ральфа Пейтена столько же, сколько и в ваших, мадемуазель. Вы хмуритесь. Вы не понимаете, как это может быть. Но уверяю вас, это так! Вы передали это дело в мои руки и не должны теперь мне мешать.
— Мне это не по душе, — немного помолчав, сказала девушка, — но будь по-вашему. — И она снова села.
— А теперь, месье и медам, — быстро заговорил Пуаро, — я продолжу. Поймите одно, я хочу дознаться до истины. Истина, сколь бы ни была она ужасна, неотразимо влечет к себе ум и воображение того, кто к ней стремится. Я уже немолод, мои способности, возможно, уже не те, что прежде… — Он явно ожидал, что за этим последует взрыв возражений. — Вполне вероятно, что это дело будет последним, которое я расследую. Но Эркюль Пуаро не из тех, кто терпит поражение. Повторяю: я намерен узнать истину. И я ее узнаю, вопреки вам всем.
Он бросил последние слова нам в лицо, как обвинение. Я думаю, что все мы немного смутились — все, кроме Реймонда, тот остался совершенно невозмутимым.
— Что вы хотите этим сказать — «вопреки нам всем»? — спросил он, слегка подняв брови.
— Но… именно это, мосье. Все находящиеся в этой комнате скрывают от меня что-то. — И он поднял руку в ответ на ропот протеста. — Да, да, я знаю, что говорю. Может быть, это нечто неважное, пустяки, по-видимому, не имеющие отношения к делу, но, как бы то ни было, каждый из вас что-то скрывает. Я не прав?
Его взгляд — и вызывающий и обвиняющий — скользнул по нашим лицам. И все опустили глаза. Да, и я тоже.
— Вы мне ответили, — сказал Пуаро со странным смешком. Он встал: — Я взываю ко всем вам. Скажите мне правду, всю правду! — И после паузы: — Ни у кого нет желания что-нибудь сказать?
Он снова рассмеялся негромко и резко.
— C'est dommage[193],— сказал он и ушел.
Глава 13Гусиное перо
Вечером после обеда я по просьбе Пуаро отправился к нему. Каролина проводила меня завистливым взглядом: как бы ей хотелось сопровождать меня! Я был принят очень гостеприимно. Пуаро поставил на маленький столик бутылку ирландского виски (которое я не выношу), сифон с содовой и стакан. Сам он пил шоколад, свой любимый напиток. Он вежливо осведомился о здоровье моей сестры, отозвавшись о ней как о весьма незаурядной женщине.
— Боюсь, вы вскружили ей голову, — сказал я сухо.
— О, я люблю иметь дело с экспертом, — сказал он со смешком, но не объяснил, что, собственно, имеет в виду.
— Во всяком случае, вы получили полный набор местных сплетен — как имеющих основание, так и необоснованных.
— А также ценные сведения, — добавил он спокойно.
— То есть?
Он покачал головой и сам перешел в атаку:
— А почему вы мне не все рассказали? В такой деревушке, как ваша, каждый шаг Ральфа Пейтена не может быть неизвестен. Ведь не одна ваша сестра могла пройти тогда через лес.
— Разумеется, — буркнул я. — Ну, а ваш интерес к моим больным?
Он снова засмеялся.
— Только к одному из них, доктор, только к одному.
— К последнему? — предположил я.
— Мисс Рассэл очень меня интересует, — ответил он уклончиво.
— Вы согласны с миссис Экройд и моей сестрой, что в ней есть что-то подозрительное? — спросил я. — Моя сестра ведь это сообщила вам вчера? И притом без всяких оснований!
— Пожалуй.
— Без малейших оснований.
— Les femmes![194] — философски изрек Пуаро. — Они изумительны! Они измышляют… и они оказываются правыми. Конечно, это не совсем так. Женщины бессознательно замечают тысячи мелких деталей, бессознательно сопоставляют их — и называют это интуицией. Я хорошо знаю психологию, я понимаю это.
У него был такой важный, такой самодовольный вид, что я чуть не прыснул со смеху. Он отхлебнул шоколаду и тщательно вытер усы.
— Хотелось бы мне знать, что вы на самом деле обо всем этом думаете! — не выдержал я.
— Вы этого хотите! — Он поставил чашку.
— Да.
— Вы видели то же, что и я. И выводы наши должны совпадать, не так ли?
— Кажется, вы смеетесь надо мной, — сдержанно сказал я. — Конечно, у меня нет вашего опыта в подобных делах.
Пуаро снисходительно улыбнулся.
— Вы похожи на ребенка, который хочет узнать, как работает машина. Вы хотите взглянуть на это дело не глазами домашнего доктора, а глазами сыщика, для которого все здесь чужие и одинаково подозрительны.
— Вы правы, — согласился я.
— Так я прочту вам маленькую лекцию. Первое: надо получить ясную картину того, что произошло в тот вечер, ни на минуту не забывая одного — ваш собеседник может лгать.
— Какая подозрительность! — усмехнулся я.
— Но необходимая, уверяю вас. Итак, первое: доктор Шеппард уходит без десяти девять. Откуда я это знаю?
— От меня.
— Но вы могли и не сказать правды, или ваши часы могли быть неверны. Но Паркер тоже говорит, что вы ушли без десяти девять. Следовательно, это утверждение принимается, и мы идем дальше. В девять часов у ворот «Папоротников» вы натыкаетесь на какого-то человека, и тут мы подходим к тому, что назовем загадкой «Таинственного Незнакомца». Откуда я знаю, что это было так?
— Я вам сказал… — начал я опять.
— Ах, вы сегодня не очень сообразительны, мой друг, — нетерпеливо прервал меня Пуаро. — Вы знаете, что это было так, но откуда мне-то это знать? Но я могу сказать вам, что вы не галлюцинировали — служанка мисс Ганнет встретила вашего Таинственного Незнакомца за несколько минут до вас, и он спросил у нее дорогу в «Папоротники». Поэтому мы можем признать его существование. О нем нам известно следующее: он действительно чужой здесь и за чем бы он ни шел в «Папоротники», в этом не было ничего тайного, раз он дважды спрашивал дорогу туда.
— Да, — сказал я, — понимаю.
— Я постарался узнать о нем побольше. Он заходил в «Три кабана» пропустить стаканчик, и, по словам официантки, у него сильный американский акцент, да и сам он сказал, что только что из Штатов. А вы не заметили его американского акцента?
— Пожалуй, — сказал я после минутного молчания, стараясь припомнить все подробности, — какой-то акцент был, но очень легкий.
— Precisement[195]. Далее то, что я подобрал в беседке. — Он протянул мне стержень гусиного пера.
Я взглянул и вдруг вспомнил что-то известное мне из книг. Пуаро, наблюдавший за выражением моего лица, кивнул:
— Да. Героин. Наркоманы носят его в таких стержнях и вдыхают через нос.
— Диаморфин гидрохлорид, — машинально пробормотал я.
— Такой метод приема этого наркотика очень распространен по ту сторону океана. Еще одно доказательство того, что этот человек либо из Канады, либо из Штатов.
— А почему вас вообще заинтересовала беседка?
— Мой друг, инспектор считает, что тропинкой пользовались только те, кто хотел пройти к дому ближним путем, но я, как только увидел беседку, понял: всякий назначивший в беседке свидание тоже пойдет по этой тропинке. По-видимому, можно считать установленным, что незнакомец не подходил ни к парадной двери, ни к черному входу. Следовательно, кто-то мог выйти к нему из дома. В таком случае, что может быть удобнее этой беседки? Я обыскал ее в надежде найти что-нибудь, какой-нибудь ключ к разгадке, и нашел два: обрывок батиста и гусиное перо.
— А что означает кусочек батиста?
— Вы не используете свои серые клеточки, — осуждающе произнес Пуаро и добавил сухо: — Обрывок батиста говорит сам за себя.