[43] с несколькими приятными молодыми людьми. Они были необычайно милы со мной. Я чувствовала, что жизнь хороша и даже достойна восхищения.
Неожиданно раздался звук горна, приглашающего переодеться к обеду, и я поспешила в мою новую каюту. Меня ждала встревоженная горничная.
— В вашей каюте ужасный запах, мисс. Ума не приложу, что это может быть, но сомневаюсь, сможете ли вы здесь спать. Мне кажется, на палубе «Е» есть свободная каюта. Вы можете переехать туда, хотя бы на одну ночь.
Действительно, запах был очень дурной, просто тошнотворный. Я сказала горничной, что обдумаю вопрос о переезде, пока переодеваюсь. Одевалась я второпях, с отвращением принюхиваясь.
Что же так пахло? Дохлая крыса? Нет, хуже и совсем по-другому. И все же запах был мне знаком! Это было нечто, встречавшееся мне раньше. Нечто… А! Вспомнила. Асафетида![44] Во время войны я недолго работала в аптеке при госпитале и имела там дело с различными медикаментами с тошнотворным запахом. Точно, это была асафетида. Но каким образом…
Я опустилась на диван, неожиданно поняв, в чем дело. Кто-то подбросил немного асафетиды в мою каюту. Зачем? Чтобы я ее освободила? Почему они так хотят, чтобы я ушла? Я взглянула на дневную сцену под несколько иным углом зрения. Что такого было в семнадцатой каюте, отчего столько людей хотели ее заполучить? Две другие каюты были лучше; почему же оба мужчины упорно настаивали на семнадцатом номере?
«Семнадцать». Как часто повторялась эта цифра. Семнадцатого я отплыла из Саутгемптона. Именно в семнадцатую… Вдруг у меня перехватило дыхание. Я быстро открыла чемодан и вытащила мою драгоценную бумажку, лежавшую в укромном уголке среди скатанных чулок.
17 1 22 — я принимала это за дату, дату отплытия «Килморден Касла». Предположим, я ошиблась. Будет ли кто-нибудь, записывая дату, считать необходимым указывать год и месяц? Предположим, 17 означает номер 17? А единица? Время — один час. Тогда 22 должно быть датой. Я заглянула в свой маленький календарик. Двадцать второе — завтра!
Глава 10
Я очень разволновалась, уверенная, что наконец напала на верный след. Было ясно: я не должна переезжать из этой каюты. Запах асафетиды надо вытерпеть. Я еще раз проанализировала известные мне факты.
Завтра двадцать второе и в час ночи или час дня что-то произойдет. Я остановилась на часе ночи. Сейчас было семь часов. Через шесть часов я все узнаю.
Не понимаю, как я пережила тот вечер. Я ушла к себе в каюту довольно рано. Горничной сказала, что у меня насморк и запахи меня не беспокоят. Она все еще тревожилась, но я была непоколебима.
Вечер казался бесконечным. В должное время я легла спать, ко, в ожидании непредвиденного, закуталась в плотный фланелевый халат, а на ноги надела шлепанцы. Одетая таким образом, я могла сразу вскочить и принять активное участие в любых событиях, которые произойдут. Чего я ждала? Сама не знаю. Смутные фантазии, большей частью совершенно невероятные, проносились в моей голове. Но в одном я была твердо уверена: в час что-то случится.
Я слышала, как другие пассажиры готовятся ко сну. Обрывки разговоров, пожелания спокойной ночи долетали до меня сквозь открытую фрамугу. Затем наступила тишина. Большинство ламп погасили, но в коридоре все еще горел свет, и поэтому у меня в каюте было довольно светло. Я услышала, как пробило восемь склянок[45]. Следующий час показался мне самым длинным в моей жизни. Я потихоньку сверилась со своими часами, чтобы убедиться, что не пропустила назначенного времени.
Если в час ничего не случится, значит, я сваляла дурака и потратила все свои деньги на какую-то иллюзию. Мое сердце мучительно билось.
Наверху пробило две склянки. Час! И ничего. Подождите… что это? Я услышала быстрый легкий топот бегущих ног… бегущих по коридору.
Затем с неожиданностью разорвавшегося снаряда дверь моей каюты распахнулась, и какой-то человек почти упал внутрь.
— Спасите меня, — прохрипел он. — Они гонятся за мной.
Для объяснений не было времени. Снаружи слышались шаги. В моем распоряжении оставалось около сорока секунд. Я вскочила на ноги и оказалась лицом к лицу с незнакомцем на середине каюты.
В ней было не слишком много места, где можно было спрятать мужчину шести футов роста. Одной рукой я вытащила свой чемодан. Мужчина проскользнул на его место под койкой. Я подняла крышку чемодана. Одновременно другой рукой я опустила умывальную раковину. Ловкое движение, и мои волосы оказались скручены в крошечный узел на макушке. Я выглядела некрасиво, однако, если посмотреть с другой стороны, все получилось в высшей степени артистично. Дама с волосами, скрученными в малопривлекательный узел, достающая из чемодана кусок мыла, которым она, очевидно, собирается вымыть себе шею, едва ли может быть заподозрена в укрывательстве беглеца.
Раздался стук в дверь, и тут же, не дожидаясь моего «войдите», ее распахнули.
Не знаю, что я рассчитывала увидеть. Полагаю, что в моем смутном воображении мне представлялся мистер Пейджет, размахивающий револьвером. Или мой приятель миссионер с мешком песка, чтобы оглушить жертву, или с другим смертоносным оружием. Но я, разумеется, не предполагала увидеть ночную горничную, выглядевшую как воплощенная респектабельность.
— Прошу прощения, мисс, мне показалось, что вы меня вызывали.
— Нет, — сказала я, — я никого не вызывала.
— Извините, что побеспокоила вас.
— Ничего страшного, — сказала я. — Я не могла уснуть. Мне подумалось, может, поможет умывание. — Это звучало так, будто я никогда не умываюсь.
— Простите, мисс, — повторила горничная. — Но здесь где-то ходит джентльмен, который пьян, и мы боимся, что он может войти в каюту какой-нибудь дамы и напугать ее.
— Какой ужас! — воскликнула я, притворяясь встревоженной. — Но он не придет сюда, надеюсь?
— О, не думайте об этом, мисс. Если что, позвоните в звонок. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Я открыла дверь и выглянула в коридор. Кроме фигуры удаляющейся горничной, никого не было видно.
Пьяный! Так вот, значит, в чем дело. Мои актерские способности были потрачены впустую. Я выдвинула чемодан еще немного и сказала язвительно:
— Пожалуйста, сейчас же выходите.
Ответа не последовало. Я заглянула под койку. Мой гость лежал неподвижно. Кажется, он спал. Я потрясла его за плечо. Он не двигался.
«Мертвецки пьян, — подумала я с досадой. — Что же мне делать?»
Затем я увидела нечто, заставившее меня затаить дыхание, — небольшое алое пятно на полу.
Собрав все свои силы, я ухитрилась вытащить этого человека из-под койки на середину каюты. Мертвенная бледность говорила о том, что он потерял сознание. Я достаточно легко установила причину его обморока. Его ударили ножом под левую лопатку, он получил опасную, глубокую рану. Я сняла с него пальто и принялась ее обрабатывать.
От жгучего прикосновения холодной воды он зашевелился, потом сел.
— Не шумите, пожалуйста, — попросила я.
Он был из тех молодых людей, которые умеют взять себя в руки. С трудом поднявшись на ноги, он стоял, слегка покачиваясь.
— Не надо ничего делать для меня.
Он держался вызывающе, почти агрессивно. И ни слова благодарности!
— У вас опасная рана. Вы должны позволить мне перевязать ее.
— Вы ничего такого не сделаете.
Он бросил эти слова мне в лицо так, как будто я просила его об одолжении. Не отличаясь спокойным нравом, я разозлилась.
— Не могу поздравить вас с отличными манерами, — сказала я холодно.
— По крайней мере, могу избавить вас от своего присутствия.
Он направился к двери, но его сильно шатнуло. Резким движением я толкнула его на диван.
— Не глупите, — сказала я бесцеремонно. — Вы же не хотите оставить кровавый след по всему судну, не так ли?
Кажется, до него дошел смысл моих слов, так как он сидел спокойно, пока я, как умела, бинтовала его рану.
— Ну, вот, — сказала я, слегка похлопывая по повязке, — пока придется этим ограничиться. Может быть, теперь вы в лучшем настроении и расположены рассказать мне, что же произошло?
— Мне жаль, что не могу удовлетворить ваше столь естественное любопытство.
— Почему нет? — спросила я огорченно.
Он нехорошо улыбнулся.
— Если хочешь о чем-нибудь растрезвонить, расскажи женщине. В противном случае держи язык за зубами.
— А вы не думаете, что я могла бы сохранить тайну?
— Не думаю, а знаю.
Он поднялся на ноги.
— Так или иначе, — сказала я злорадно, — у меня будет возможность немного пораспространяться о событиях сегодняшнего вечера.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он равнодушно.
— Как вы смеете! — гневно вскричала я.
Мы стояли лицом к лицу, глядя друг на друга со свирепостью заклятых врагов. Впервые я получила возможность изучить его внешность: коротко подстриженные темные волосы, узкие скулы, шрам на загорелой щеке, пытливые, светло-серые глаза, смотревшие на меня с непередаваемо безразличной насмешкой. В нем было что-то опасное.
— Вы не поблагодарите меня за то, что я спасла вам жизнь? — притворно ласково сказала я.
Наконец мне удалось задеть его за живое. Я видела, как он вздрогнул. Я чувствовала, каким мучительным было для него напоминание о том, что мне он обязан жизнью. Пусть мучается. Я хотела причинить ему боль. Никто еще не вызывал во мне такого желания отомстить.
— Господи, как бы я желал, чтобы вы меня не трогали! — вспылил он. — Лучше бы я умер, и со всем было бы покончено.
— Я рада, что вы признаете свой долг. Вам от него никуда не деться Я спасла вашу жизнь и жду, что вы скажете «спасибо».
Если бы взгляды могли убивать, быть бы мне в тот же миг мертвой. Он грубо оттолкнул меня. У двери он повернулся и произнес через плечо:
— Я не буду благодарить вас ни сейчас, ни в будущем. Но я признаю свой долг. И когда-нибудь верну его.