Вскоре наша компания разделилась. Миссис Блейр отправилась к себе спать, а я вышла на палубу. Полковник Рейс последовал за мной.
— Вы совершенно неуловимы, мисс Беддингфелд. Вчера вечером во время танцев я повсюду искал вас.
— Я рано легла спать, — объяснила я.
— Вы и сегодня собираетесь убежать? Или потанцуете со мной?
— С удовольствием потанцую с вами, — смущенно прошептала я. — Но миссис Блейр…
— Наша приятельница, миссис Блейр, не любит танцев.
— А вы?
— Я счастлив был бы потанцевать с вами.
— О! — вырвалось у меня.
Я немного побаивалась полковника Рейса. Тем не менее я чудесно провела время. Насколько это лучше, чем беседовать о допотопных черепахах со строгими старыми профессорами! Полковник Рейс полностью соответствовал моему идеалу сурового молчаливого родезийца. Вероятно, я могла бы выйти за него замуж! Правда, мне не делали предложения, но, как говорят бойскауты, «будь готов!». И, кроме того, все женщины подсознательно рассматривают каждого встречного мужчину как потенциального супруга, своего или своей лучшей подруги.
В тот вечер я танцевала с ним несколько раз. Рейс был хорошим танцором. После танцев, когда я уже собиралась идти спать, он предложил прогуляться по палубе. Мы сделали три круга и в заключение уселись в шезлонгах. Вокруг никого не было. Некоторое время мы поддерживали бессодержательный разговор.
— А знаете ли, мисс Беддингфелд, мне кажется, что я когда-то встречал вашего отца. Очень интересный человек — в своем деле, деле, имеющем для меня особое очарование. Я и сам своими скромными силами кое-чего добился в этой области. Вот когда я был в районе Дордони…[48]
Наш разговор принял специальный характер. Полковник Рейс хвастался не зря. Он знал очень много. В то же время один или два раза сделал странные ошибки, которые я, в сущности, могла счесть за оговорки. Однако он быстро реагировал на мои замечания и поправлялся. Так, он говорил о мустьерской эпохе как пришедшей на смену ориньякской — нелепая ошибка для человека, имеющего хоть малейшее представление об этом вопросе.
Было уже двенадцать, когда я отправилась к себе в каюту. Я все еще недоумевала по поводу этих странных противоречий. Неужели он «изучил предмет» специально к случаю, а в самом деле ничего не знал об археологии? Я покачала головой, гоня эту мысль прочь.
Уже почти засыпая, я неожиданно вздрогнула, когда меня осенила другая мысль. А может быть, он проверял меня? Может, эти незначительные неточности были просто испытанием, чтобы убедиться, действительно ли я знаю, о чем говорю? Другими словами, он подозревал, что я не настоящая Энн Беддингфелд.
Почему?
Глава 12(Отрывок из дневника сэра Юстеса Педлера)
В жизни на борту судна что-то есть. Она спокойная. Моя седина, к счастью, избавляет меня от всех этих унижений, связанных с ловлей ртом подвешенных яблок, беготней вверх и вниз с картофелем и яйцами и еще более неприятными забавами. Для меня всегда было тайной, какое удовольствие могут находить люди в подобных унизительных действиях. Однако в мире много дураков. Остается возблагодарить Бога за их существование и держаться от них подальше.
К счастью, я совершенно не подвержен морской болезни. Чего не скажешь о бедняге Пейджете. Он начал зеленеть, как только мы вышли из Солента[49]. Полагаю, что мой второй так называемый секретарь также страдает от морской болезни. Во всяком случае, он еще не появлялся. Однако, может быть, это не морская болезнь, а высокая дипломатия. Замечательно, что мне он не надоедает.
В целом на борту собралась грязная публика. Только два хороших игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина — миссис Кларенс Блейр. Я ее, разумеется, встречал в городе. Она, одна из немногих известных мне женщин, может похвастаться чувством юмора. Мне нравится беседовать с ней, и я получал бы от этого еще большее удовольствие, если бы не длинноногий молчаливый осел, который ходит за ней как хвост. Не могу поверить, что этот полковник Рейс в самом деле забавляет ее. Он не лишен привлекательности, но зануда удивительный. Один из сильных молчаливых мужчин, которыми всегда бредят дамы-писательницы и молоденькие девицы.
Ги Пейджет с трудом вылез на палубу после того, как мы вышли с Мадейры, и начал глухо бормотать о работе. Какого черта работать на борту судна? Я действительно обещал своим издателям мои «Воспоминания» к началу лета, но что из того? Кто читает воспоминания? Старые дамы из предместий. И какое значение имеют мои воспоминания? В своей жизни я сталкивался с некоторыми знаменитостями. С помощью Пейджета я сочиняю о них пресные анекдоты. И, по правде говоря, Пейджет слишком честен для такой работы. Он следит, чтобы я не придумывал подробности о личной жизни тех людей, с которыми я мог встречаться, но не встречался.
Я попытался договориться с ним по-хорошему.
— Мой дорогой, вы все еще похожи на полную развалину, — непринужденно сказал я. — Вам необходимо полежать на солнце в шезлонге. Нет, ни слова больше. Работа должна подождать.
Затем он стал приставать ко мне по поводу дополнительной каюты. В вашей каюте, сэр Юстес, негде работать. Там столько чемоданов.
По его тону можно было предположить, что речь шла не о чемоданах, а о тараканах, о чем-то, не имеющем права находиться в каюте.
Я объяснил ему — хотя он, вероятно, этого не знал, — что, путешествуя, люди имеют обыкновение брать с собой смену одежды. Он вымученно улыбнулся, реагируя, как обычно, на мои попытки пошутить, а потом вернулся к обсуждаемому вопросу.
— И мы вряд ли сможем работать в моей конуре.
Знаю я «конуру» Пейджета — он обычно занимает лучшую каюту на судне.
— Мне жаль, что на сей раз капитан не вывернулся наизнанку ради вас, — сказал я саркастически. — Может быть, вы хотели бы свалить часть вашего лишнего багажа в моей каюте?
Сарказм опасен в обращении с такими людьми, как Пейджет. Он сейчас же отыгрался.
— Ну, если бы я мог избавиться от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…
Этот чемодан весит несколько тонн. Он доставляет бесконечные неприятности носильщикам, и Пейджет цель своей жизни видит в том, чтобы всучить его мне. Мы вечно спорим из-за него. Пейджет почему-то считает, что я обязан держать его у себя. Я же полагаю, что если мне и нужен секретарь, то исключительно для хранения этого дурацкого чемоданища.
— Хорошо, мы получим дополнительную каюту, — поспешно сказал я.
Решение этой проблемы представлялось мне достаточно простым, однако Пейджет из всего любит делать тайну. На следующий день он пришел ко мне с видом заговорщика эпохи Возрождения.
— Помните, вы велели мне получить семнадцатую каюту под наш офис?
— Ну и что из того? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?
— Дверные пролеты во всех каютах одинаковые, — со всей серьезностью ответил Пейджет. — Но должен сказать вам, сэр Юстес, что с этой каютой происходит что-то очень странное.
— Если вы хотите сказать, что туда являются привидения, то мы не собираемся там спать, поэтому я ничего не имею против. Призраки не интересуются пишущими машинками.
Пейджет сказал, что дело не в привидениях, а в том, что семнадцатая каюта, в конце концов, ему не досталась. Он поведал мне длинную историю. По-видимому, он, некий мистер Чичестер и девица по имени Беддингфелд чуть не подрались из-за каюты. Нечего и говорить, что девица победила, а Пейджет был явно этим огорчен.
— Тринадцатая и двадцать восьмая каюты лучше, — повторял он. — Но они даже смотреть на них не захотели.
— Ну, — сказал я, подавляя зевоту, — то же касается и вас, мой дорогой Пейджет.
Он укоризненно посмотрел на меня.
— Но ведь вы приказали мне получить семнадцатую каюту?
— Дорогой мой, — сказал я раздраженно, — я упомянул номер семнадцать, так как случайно заметил, что он свободен. Но это совершенно не означало, что вы должны были стоять за него насмерть — тринадцатый или двадцать восьмой подошли бы нам с равным успехом.
Похоже, он обиделся.
— Есть и еще кое-что, — настаивал он. — Каюта досталась мисс Беддингфелд, однако сегодня утром я видел, как Чичестер, крадучись, выходил оттуда.
Я строго взглянул на него.
— Если вы пытаетесь раздуть грязный скандал вокруг Чичестера, который хоть и отвратный тип, но миссионер, и этого привлекательного ребенка Энн Беддингфелд, то я не верю ни единому слову, — холодно сказал я. — Энн Беддингфелд очень миленькая — у нее исключительно красивые ножки. Я сказал бы, самые лучшие на борту.
Пейджету не понравились мои замечания о ножках Энн Беддингфелд. Он из тех мужчин, кому до ножек нет никакого дела, а если и есть, то он скорее умрет, чем в том признается. Кроме того, он считает мое отношение к подобным вещам фривольным. Мне нравится досаждать Пейджету, поэтому я злорадно продолжал:
— Поскольку вы с ней познакомились, то могли бы пригласить ее отобедать за нашим столом завтра вечером. Будет костюмированный бал. Между прочим, вы бы спустились к парикмахеру и выбрали для меня маскарадный костюм.
— Вы, конечно, не станете надевать маскарадный костюм? — в ужасе произнес Пейджет.
Мне стало ясно, что это совершенно не вязалось с его представлением о моем достоинстве. Он был шокирован, его лицо выражало страдание. До сих пор у меня не было никакого намерения надевать маскарадный костюм, но привести Пейджета в полное замешательство было слишком заманчиво, чтобы я мог от этого отказаться.
— С чего вы взяли? — сказал я. — Разумеется, надену. И вы тоже.
Пейджет содрогнулся.
— Итак, ступайте вниз к парикмахеру и позаботьтесь обо всем, — закончил я.
— Не думаю, что у него есть большие размеры, — пробормотал Пейджет, на глаз измеряя мою фигуру.
Временами Пейджет, сам того не сознавая, может больно обидеть.