[82], раз или два она оказала мне неоценимую услугу. В Булавайо у меня действительно случился небольшой приступ печени, вследствие чего я вел себя как невоспитанный человек, но накануне я провел ужасную ночь в поезде. В три часа ночи изысканно одетый молодой человек, похожий на героя оперетты из жизни Дикого Запада, вошел в мое купе и спросил, куда я еду. Не обратив внимания на то, что я вначале проворчал: «Чаю — и, ради Бога, не кладите сахар», — он повторил свой вопрос, подчеркнув, что он не официант, а офицер иммиграционной службы. В конце концов, мне удалось убедить его, что я не страдаю от инфекционной болезни, что еду в Родезию из чистейших побуждений, а затем осчастливил его, сообщив мое полное имя, данное мне при крещении, и место рождения. Потом я попытался немного вздремнуть, но какой-то назойливый осел поднял меня в пять тридцать ради чашки жидкого сахара, который он назвал чаем. Кажется, я все-таки не запустил в него чашкой, хотя именно этого мне хотелось больше всего. В шесть этот тип принес мне чай без сахара, холодный как лед, и тогда я наконец уснул, совершенно обессиленный, чтобы проснуться при подъезде к Булавайо, где мне всучили противного деревянного жирафа, состоявшего из одних ног и шеи.
Помимо этих маленьких непредвиденных осложнений, все прошло гладко. А затем случилось новое бедствие.
В ночь после приезда на водопад я диктовал мисс Петтигрю в моей гостиной, когда внезапно без единого слова извинения ко мне ворвалась миссис Блейр, облаченная в самый рискованный наряд.
— Где Энн? — закричала она.
Хорошенький вопрос! Как будто я отвечаю за девицу. Что может подумать мисс Петтигрю? Что я имею обыкновение доставать Энн Беддингфелд из кармана в полночь или около того? Весьма компрометируют для человека в моем положении.
— Полагаю, — холодно сказал я, — что она в своей постели.
Я откашлялся и взглянул на мисс Петтигрю, чтобы показать, что готов продолжать диктовку. Я надеялся, что миссис Блейр поймет намек. Ничего подобного. Она плюхнулась в кресло и стала нервно качать ногой, обутой в комнатную туфлю.
— В комнате ее нет. Я там была. Мне приснился сон — ужасный сон, — что ей грозит какая-то страшная опасность, и я встала и пошла к ней, знаете, просто чтобы успокоиться. Там ее не было, и постель была даже не смята.
Она умоляюще посмотрела на меня.
— Что мне делать, сэр Юстес?
Подавив желание ответить: «Ложитесь спать и ни о чем не беспокойтесь. Здоровая молодая женщина вроде Энн Беддингфелд прекрасно способна позаботиться о себе», — я рассудительно нахмурился.
— А что говорит Рейс?
Почему Рейс всегда должен оставаться в стороне? Пусть и на его долю достанутся неприятности, а не одни только радости женского общества.
— Я не могу нигде найти его.
Очевидно, Энн кутит всю ночь напролет. Я вздохнул и сел в кресло.
— Я не вполне понимаю причину вашего беспокойства, — терпеливо сказал я.
— Мне приснилось…
— Это все кэрри, что мы ели за обедом!
— О, сэр Юстес!
Женщина была полна негодования. А ведь всем известно, что ночные кошмары — результат неумеренной еды.
— В конце концов, — продолжал я убеждать миссис Блейр, — почему бы Энн Беддингфелд и Рейсу не пойти немного погулять, стоит ли из-за этого будить всю гостиницу?
— Вы думаете, они просто пошли вместе гулять? Но ведь уже за полночь?
— В молодости совершаешь такие поступки, — проворчал я, — хотя Рейс, конечно, достаточно стар, чтобы уже быть осмотрительным.
— Вы действительно так считаете?
— Полагаю, они убежали, чтобы пожениться, — продолжал я успокаивающе, прекрасно, однако, понимая, что делаю идиотское предположение. Ибо куда же можно убежать в подобном месте?
Не знаю, сколько времени мне еще пришлось бы высказывать неубедительные доводы, однако в этот момент неожиданно появился сам Рейс. По крайней мере, я был частично прав — он ходил на прогулку, но Энн не брал с собой. Однако я совершенно неверно расценивал ситуацию. Вскоре мне дали в этом убедиться. Рейс моментально перевернул всю гостиницу вверх дном. Я никогда не видел, чтобы человек так расстраивался. Дело очень необычное. Куда девица отправилась? Она вышла одетая из гостиницы примерно в десять минут двенадцатого, и больше ее никто не видел. Мысль о самоубийстве представляется невозможной. Энн была одной из тех энергичных молодых женщин, которые любят жизнь и не имеют ни малейшего намерения расставаться с ней. До середины следующего дня не было никакого поезда, так что она не могла уехать отсюда. Тогда где же она, черт возьми?
Рейс, бедняга, просто вне себя. Он испробовал все возможные средства. Окружные комиссары, или как там они себя называют, на сотни миль кругом были поставлены на ноги. Туземные сыщики носились туда-сюда на полусогнутых. Все, что можно было сделать, делалось, но никаких признаков Энн Беддингфелд. Принята версия, что она лунатик и ходит во сне. На дорожке возле моста есть следы, показывающие, что девица целустремленно подошла к обрыву и упала вниз. Если так, то она, конечно, должна была разбиться о камни. К сожалению, большая часть следов уничтожена группой туристов, которым вздумалось пройти этой дорогой рано утром в понедельник.
Не думаю, что подобная версия достаточно убедительна. В мои молодые годы мне всегда говорили, что лунатики не могут причинить себе никакого вреда, их оберегает собственное шестое чувство. Полагаю, что миссис Блейр такая версия тоже не понравилась.
Я не могу понять эту женщину. Ее отношение к Рейсу совершенно переменилось. Теперь она наблюдает за ним, как кошка за мышкой, и делает видимые усилия над собой, чтобы быть с ним вежливой. А ведь они были такими друзьями! В общем, она сама не своя: нервная, истеричная, вздрагивает и подскакивает при малейшем звуке. Я начинаю подумывать, что пора ехать в Йо'бург.
Вчера пронесся слух о таинственном острове где-то вверх по реке, на котором живут мужчина и женщина. Рейс очень заволновался. Все это, однако, оказалось совершеннейшей иллюзией. Мужчина живет там давно и прекрасно известен администратору гостиницы. Во время сезона он возит туристов вверх и вниз по реке и показывает им крокодилов и отбившегося от стада гиппопотама или что-то вроде этого! Он, наверное, держит ручного гиппопотама, обученного откусывать иногда куски от лодки. Потом мужчина отгоняет его багром, и вся компания ощущает, что наконец они действительно забрались в самую глушь. Как давно на острове находится девушка, точно неизвестно, но представляется совершенно очевидным, что она не может быть Энн, и, кроме того, весьма щекотливо вмешиваться в дела других людей. На месте этого молодца я, безусловно, вышвырнул бы Рейса с острова, если бы он приехал задавать вопросы о моих любовных похождениях.
Позднее.
Мы договорились, что я отправлюсь в Йо'бург завтра. Рейс настаивает, чтобы я ехал. По всему, что известно, там теперь весьма неуютно, однако я, возможно, уеду прежде, чем станет еще хуже. Полагаю, что меня все равно застрелит какой-нибудь забастовщик. Миссис Блейр должна была сопровождать меня, но в последнюю минуту передумала и решила побыть у водопада. Похоже, она не может оставить Рейса без присмотра. Сегодня вечером она зашла ко мне и, поколебавшись, попросила об одном одолжении. Не позабочусь ли я об ее сувенирах.
— Надеюсь, не о зверях? — спросил я с тревогой. Я всегда чувствовал, что рано или поздно мне навяжут этих противных зверей.
В конце концов, мы достигли компромисса. Я согласился взять на себя заботу о двух ее небольших деревянных ящиках, содержавших хрупкие предметы. Зверей в местном магазине упакуют в огромные корзины и отошлют по железной дороге в Кейптаун, где Пейджет присмотрит за тем, чтобы сдать их на хранение.
Люди, паковавшие их, говорили, что игрушки чрезвычайно неудобной формы (!), и придется изготовить специальные ящики. Я указал миссис Блейр, что, когда звери прибудут в Англию, они обойдутся в фунт стерлингов за штуку!
Пейджет рвется ко мне в Йоханнесбург. Я отговорюсь необходимостью позаботиться о ящиках миссис Блейр, чтобы удержать его в Кейптауне. Я написал ему, что он должен получить ящики и присмотреть за тем, чтобы они были надежно размещены, поскольку в них находятся редкие антикварные вещи огромной ценности.
Итак, все устроилось, и мы с мисс Петтигрю отбываем вместе. И любой, кто видел ее, согласится, что это абсолютно пристойно.
Глава 29
Йоханнесбург 6 марта.
Обстановка здесь нездоровая. Используя хорошо известную фразу, которую я так часто читал, мы все живем на краю вулкана. Шайки бунтовщиков, или так называемых забастовщиков, патрулируют улицы и кровожадно косятся на вас. Полагаю, они уже готовятся к убийствам и составляют списки разжиревших капиталистов. Вы не можете взять такси: забастовщики вытаскивают вас из него. А в гостиницах любезно намекают, что, когда кончится продовольствие, они бросят вас на произвол судьбы!
Вчера вечером я встретил Ривса, моего приятеля с «Килмордена», члена Рабочей партии. Он не на шутку перепуган. Он из тех людей, которые произносят чрезвычайно пространные пламенные речи единственно из политических соображений, а потом жалеют об этом. Ривс теперь повсюду заявляет, будто на самом деле ничего не говорил. Когда я его встретил, он как раз уезжал в Кейптаун. Там он собирается произнести в свое оправдание трехдневную речь на голландском языке о том, что его прежние выступления в действительности означали нечто совершенно иное. Я рад, что мне не приходится сидеть в Законодательном собрании Южной Африки[83]. Наша палата общин достаточно плоха, но мы, по крайней мере, пользуемся только одним языком, и продолжительность выступлений у нас все-таки несколько ограничена. Когда я был в Собрании перед тем, как покинуть Кейптаун, я слушал седовласого джентльмена с обвисшими усами, выглядевшего в точности, как Чепупаха