полнял вполне добросовестно. Когда же Ломакс отлучался из кабинета, Билл тут же садился в самое большое кресло у окна и, верный старым добрым английским традициям, изучал спортивные новости.
В этот раз Ломакс, по обыкновению, поручил Биллу выяснить в представительстве «Юнион Касл»[115], когда прибывает «Грэнарт Касл». Как у большинства образованных молодых людей в Англии, у Билла был приятный голос и отвратительная дикция. Слово «Грэнарт» он произносил так, что логопед насчитал бы в нем десяток ошибок. Услышать можно было все что угодно. Клерк «Юнион Касл» услышал «Карнфра». Корабль «Карнфра Касл» прибывал в четверг. О чем он и сообщил Биллу. Билл поблагодарил его и удалился. И Джордж Ломакс строил свои планы исходя именно из этой даты. Он понятия не имел, какие лайнеры «Юнион Касл» бороздят океанские просторы, и был свято убежден, что Джеймс Макграт прибывает в Англию в четверг.
И поэтому в среду утром, когда он у входа в клуб крепко держал за лацканы пальто лорда Кейтерэма и рассуждал о мемуарах Стилптича, ему и в голову не могло прийти, что «Грэнарт Касл» еще накануне пришвартовался к причалу в Саутгемптоне.
В два часа дня во вторник Энтони Кейд, путешествующий под именем Джимми Макграта, сошел с поезда на вокзале Ватерлоо, подозвал такси и после минутного размышления велел шоферу ехать в отель «Блиц».
— Он должен быть довольно приличным, — пробормотал себе под нос Энтони, с интересом глядя в окно такси. В Лондоне он не был четырнадцать лет.
Устроившись в отеле, он вышел прогуляться по набережной Виктории[116]. Приятно снова оказаться в Лондоне. Конечно, за эти четырнадцать лет многое изменилось. Там вот был маленький ресторанчик — сразу у моста Блэкфрайерз — Энтони частенько обедал там в веселой компании.
Он повернул назад к «Блицу». У перекрестка на него налетел прохожий и едва не сбил с ног. Бормоча невнятные извинения, незнакомец внимательно вглядывался в лицо Энтони. Это был невысокий полный человек, судя по всему, из рабочих и, похоже, иностранец.
Энтони вернулся в отель, размышляя, чем же вызван этот буравящий взгляд незнакомца. Наверное, загаром, столь необычным на фоне бледнолицых лондонцев, решил он. Поднявшись в номер, он вдруг подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отражение. Мог ли кто-нибудь из старых приятелей теперь узнать его, столкнувшись лицом к лицу? Энтони покачал головой.
Он уехал из Лондона восемнадцатилетним юношей, почти мальчиком, белокурым, розовощеким, с обманчивым ангельским выражением лица. Вряд ли кто-нибудь узнает тогдашнего мальчика в этом бронзоволицем мужчине, уверенном и ироничном.
Неожиданно зазвонил телефон. Энтони подошел и взял трубку.
— Алло.
Он узнал голос портье.
— Мистер Джеймс Макграт?
— Да, слушаю.
— С вами хочет встретиться один джентльмен.
Энтони очень удивился.
— Со мной?
— Да, сэр. Джентльмен — иностранец.
— Как его зовут?
После некоторой паузы портье сказал:
— Я пришлю с посыльным его визитную карточку.
Энтони положил трубку. Через несколько минут в дверь постучали и на пороге появился низенький коридорный с карточкой на подносе. Энтони взял ее и с некоторым усилием прочел: «Барон Лолопретджил».
Теперь он понял, почему портье не решился назвать имя джентльмена по телефону. Некоторое время он постоял в раздумье, внимательно разглядывая карточку, и наконец решился.
— Проводите сюда джентльмена.
— Хорошо, сэр.
Через несколько минут в номер в сопровождении коридорного вошел барон Лолопретджил — высокий осанистый человек, с черной окладистой бородой и высоким лбом, переходящим в обширную лысину. Он щелкнул каблуками и наклонил голову.
— Мистер Макграт, — сказал он.
Энтони постарался в точности повторить ритуальные движения барона.
— Барон, — сказал он, подвигая гостю кресло. — Прошу садиться. Если не ошибаюсь, я не имел удовольствия встречаться с вами прежде?
— Да, это так, — согласился барон и, опустившись в кресло, вежливо добавил: — К моему великому сожалению.
— И к моему, барон, — не отставал Энтони.
— Позвольте сразу к делу, — сказал барон. — Я представляю в Лондоне монархическую партию Герцословакии.
— И делаете это весьма достойно, — внушительно произнес Энтони.
В ответ на комплимент барон наклонил голову.
— Благодарю, — твердо сказал он. — Мистер Макграт, я от вас скрывать ничего не собираюсь. Пришел час восстановления в Герцословакии монархии, которая временно находилась в прекращении после смерти его всемилостивейшего величества короля Николаса Четвертого, вечная ему память.
— Аминь, — буркнул Энтони. — Да-да, я слушаю.
— На трон имеет взойти его высочество князь Михаил, которого британское правительство поддерживает.
— Прекрасно, — откликнулся Энтони. — Очень мило с вашей стороны, что вы посвящаете меня во все эти подробности.
— Все готово уже — и вот появляетесь вы делать сложности. — Барон сурово взглянул на него.
— Но, барон… — попытался протестовать Энтони.
— Да-да. Я знаю, что говорить. Вы имеете с собой мемуары покойного графа Стилптича. — Он осуждающе посмотрел на Энтони.
— Ну и что? Какое отношение имеют мемуары графа Стилптича к князю Михаилу?
— Они скандал вызовут.
— С мемуарами всегда так, — мягко заметил Энтони.
— Очень много тайн он знал. Если раскрыта хоть четвертая часть, Европа в войну может втянута быть.
— Ну уж, — сказал Энтони, — вряд ли все так страшно.
— Неблагоприятное мнение о династии Оболовичей может составиться. В Англии дух демократии очень силен.
— Я допускаю, — сказал Энтони, — что Оболовичи бывали временами несколько своенравны. Это у них в крови. Но, в представлении англичан, на Балканах так и должно быть. Я уж не знаю, откуда у них такие представления, но, тем не менее, они есть.
— Вы не понимаете, — сказал барон. — Вы совершенно не понимаете. А долг закрывает мне уста.
Он вздохнул.
— А чего именно вы боитесь? — спросил Энтони.
— Не прочитав мемуаров, ничего не могу сказать, — простодушно объяснил барон. — Но там что-то есть наверняка. Крупные дипломаты всегда неосторожны. Все к черту может полететь, как говорят.
— Послушайте, — мягко начал Энтони, — я уверен, вы слишком сгущаете краски. Знаю я этих издателей, они как наседки высиживают рукописи. Мемуары выйдут по меньшей мере через год.
— Очень вероломный или очень простодушный молодой человек вы. Все давно готово. Мемуары появятся сразу в воскресных газетах.
— Ого! — удивился Энтони. — Но ведь, наверное, все можно отрицать? — предположил он.
Барон печально покачал головой.
— Пальцем в небо попадаете вы. Предоставьте нам решать наши дела. Тысячу фунтов причитается вам, не так ли? Как видите, я неплохо осведомлен.
— Я восхищен разведкой монархической партии.
— Я вам полторы тысячи предлагаю.
Энтони с изумлением посмотрел на гостя и удрученно покачал головой.
— Боюсь, это невозможно, — с сожалением сказал он.
— Хорошо. Две тысячи.
— Искушаете, барон, искушаете. И тем не менее, это невозможно.
— Вашу цену назовите.
— Боюсь, барон, вы недопонимаете ситуацию. Я охотно допускаю, что ваше дело право и что мемуары действительно могут изрядно ему повредить. Но ведь я взял на себя некие обязательства за соответствующее вознаграждение и не могу их нарушить. Понимаете? Я не могу принять ваше предложение. Так не поступают.
Барон слушал очень внимательно. В заключение короткой речи Энтони он несколько раз кивнул.
— Понимаю. Честь английского джентльмена?
— Мы называем это другими словами, — сказал Энтони. — Но если отвлечься от стилистических тонкостей, то суть примерно одна и та же.
Барон встал.
— К чести английского джентльмена я уважение иметь должен, — серьезно сказал он. — Мы к иному способу прибегнуть вынуждены. До свидания.
Он щелкнул каблуками, поклонился и, глядя прямо перед собой, покинул номер.
— Интересно, что это за иной способ? — пожал плечами Энтони. — Пугает он меня, что ли? Да только не страшно. Совсем не страшный ты, бедняга Лирохвост[117]. Кстати, подходящее имя. Впредь так и станем называть: барон Лирохвост.
Энтони в раздумье зашагал по комнате. До последнего срока передачи рукописи издателю чуть больше недели. Сегодня пятое октября. Энтони не собирался расставаться с ней раньше времени. Сказать по правде, ему не терпелось прочесть мемуары. Он было взялся за них на корабле, но простудился — болела голова и не было никакого желания разбирать невразумительные каракули графа Стилптича. Пожалуй, пришло время выяснить наконец, из-за чего, собственно, разгорелись страсти.
Но оставалось и еще одно поручение Джимми.
Он взял телефонный справочник, пролистал до «Р». В справочнике было шесть Ревелов: Эдвард Генри Ревел, хирург с Харли-стрит; Джеймс Ревел и К°, шорная мастерская; Леннокс Ревел, доходный дом Абботбери в Хэмпстеде; мисс Мэри Ревел, проживающая в Илинге; достопочтенная миссис Тимоти Ревел, Понт-стрит, 487, и миссис Уиллис Ревел, площадь Кадоган, 42. Шорника и мисс Мэри Ревел можно смело отбросить, остается проверить четыре кандидатуры, если, конечно, искомая миссис Ревел вообще живет в Лондоне! Он захлопнул справочник и покачал головой.
— Пока подождем, — решил Энтони. — Может, как-нибудь само прояснится.
Похоже, что везением, которое им сопутствует в этом мире, таким вот Энтони Кейдам, объясняется по большей части их собственной верой в него. Не прошло и получаса, как Энтони Кейд, листая в холле гостиницы иллюстрированный журнал, наткнулся на любопытную фотографию. На ней был представлен «фрагмент живой картины с благотворительного праздника, организованного герцогиней Пертской». Под изображением женщины в экзотическом платье стояла подпись: