— Почему вы обратили внимание на Ральфа Пейтена? Из-за его красивой наружности?
— Не только. Хотя, конечно, для англичанина он очень красив, как греческий бог, по выражению ваших великосветских романисток. Нет, в этом юноше есть что-то непонятное для меня.
Последние слова были сказаны задумчивым тоном и произвели на меня какое-то странное впечатление. Порротт словно бы взвешивал этого мальчика, исходя из чего-то мне неизвестного. В этот момент сестра окликнула меня, и я ушел под этим впечатлением.
Каролина была в шляпке и, видимо, только что вернулась с прогулки. Она начала без предисловий:
— Я встретила мистера Экройда.
— Ну, и? — спросил я.
— Разумеется, остановилась перекинуться словом, но он спешил. (Без сомнения, встреча с Каролиной для Экройда была столь же неприятна, как и с мисс Ганнет. Даже, пожалуй, неприятнее, потому что от Каролины труднее отделаться.) Я его сразу спросила о Ральфе. Он очень удивился — он не знал, что мальчик здесь. Он даже сказал, что я, верно, ошиблась. Я — представляешь!
— Смешно, — сказал я, — он должен бы лучше знать тебя.
— Тогда он сказал мне, что Ральф и Флора помолвлены.
— Я знаю, — перебил я со скромной гордостью.
— От кого?
— От нашего соседа.
Каролина, видимо, заколебалась, точно шарик рулетки между двумя номерами, но тут же преодолела искушение:
— Я сказала мистеру Экройду, что Ральф остановился в «Трех кабанах».
— Каролина, — сказал я, — тебе никогда не приходило в голову, что твоя манера все рассказывать может причинить много бед?
— Чепуха! — сказала моя сестра. — Люди должны все знать. Я считаю, что это мой долг. Мистер Экройд был мне очень благодарен.
— Ну-у, — произнес я за неимением ничего лучшего.
— Он, по-моему, пошел прямо в «Три кабана», но Ральфа там не нашел.
— Неужели?
— Да, потому что, когда я возвращалась лесом…
— Лесом? — удивился я.
Каролине хватило совести покраснеть.
— Такой чудесный день! Я решила прогуляться. Леса так прекрасны в их осеннем уборе!
Каролина не любит леса в любом уборе, считая, что там сыро и на голову сыплется всякая дрянь. Нет, в лес ее завлек инстинкт мангусты: это — единственное место в Кингз-Эббот, где можно поговорить с кем-нибудь, не боясь чужих ушей. Лес, кстати, граничит с «Папоротниками».
— Ну, словом, я шла лесом и услышала голоса… — Каролина умолкла.
— Ну?
— Один я сразу узнала — это был голос Ральфа Пейтена, а второй был женский. Конечно, я не собиралась подслушивать…
— Конечно, — вставил я саркастически.
— Но что мне было делать? — продолжала Каролина, не заметив моего сарказма. — Женщина что-то сказала, я не расслышала — что, а Ральф ответил сердито: «Моя милая, разве неясно, что старик наверняка оставит меня без гроша. За последние годы я ему изрядно надоел. И теперь достаточно пустяка, чтобы все полетело к черту, а нам с тобой нужна звонкая монета. Я буду богат, когда старик окочурится. Он скаред, но денег у него куры не клюют. И я не хочу, чтобы он изменил свое завещание. Не надо волноваться и не надо вмешиваться, я все улажу». Это его подлинные слова. Я помню точно. К несчастью, в этот момент я наступила на сухой сучок, и они сразу начали шептаться и ушли. Я, конечно, не могла бежать за ними и поэтому не знаю, с какой женщиной он был.
— Вот досада! — сказал я. — Но ты, наверное, поспешила в «Три кабана», почувствовала себя дурно и прошла в буфет, чтобы подкрепиться капелькой коньяка, а заодно убедиться, на месте ли обе официантки.
— Это не официантка, — твердо сказала Каролина, — я бы сказала, что это Флора Экройд, только…
— Только в этом нет никакого смысла, — докончил я.
Моя сестра начала перебирать окрестных девушек, рассматривая все «за» и «против». Воспользовавшись паузой, я бежал.
Я решил зайти в «Три кабана», так как Ральф, вероятно, уже вернулся. Я близко знал Ральфа. И понимал его лучше, чем кто-либо другой в Кингз-Эббот: я знал его мать, и мне было ясно многое, чего другие в нем не понимали. В некотором отношении он был жертвой наследственности. Он не унаследовал роковой склонности своей матери, но у него был слабый характер. Как справедливо заметил мой утренний знакомец, он был необычайно красив. Высокого роста и безукоризненного сложения, темноволосый, как и его мать, с красивым смуглым лицом и веселой улыбкой, Ральф Пейтен был рожден, чтобы очаровывать, что ему легко удавалось. Ветреный, эгоистичный, он не отличался твердыми принципами, но тем не менее был на редкость обаятелен и имел преданных друзей. Обладал ли я влиянием на мальчика? Я полагал, что да.
В «Трех кабанах», узнав, что капитан как раз вернулся, я вошел к нему в номер, не постучав. На минуту я заколебался, вспомнив о том, что слышал и видел, но опасения, что он мне не слишком обрадуется, оказались напрасными.
— Доктор Шеппард! Как приятно! — Он шагнул мне навстречу, протягивая руку. Улыбка осветила его лицо. — Вы единственный человек в этом проклятом месте, кого я рад видеть.
— Чем провинилось это место? — удивился я.
— Долгая история. — Он досадливо рассмеялся. — Мои дела плохи, доктор. Можно предложить вам выпить?
— Спасибо, не откажусь.
Он позвонил и бросился в кресло.
— Сказать правду, я черт знает как запутался. Не пойму, что и делать.
— А что случилось? — спросил я сочувственно.
— Мой отчим, черт его дери.
— Что же он сделал?
— Он еще ничего не сделал. Вопрос в том, что он сделает.
Вошел официант и принял заказ. Когда он принес его и ушел, Ральф некоторое время хмуро молчал, сгорбившись в кресле.
— Вы очень встревожены? — спросил я.
— Да. На сей раз мне придется довольно туго.
Необычная серьезность его тона убедила меня в том, что он говорит правду. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы Ральф стал серьезен.
— Если нужна моя помощь… — осторожно начал я.
Но он решительно покачал головой:
— Вы очень добры, доктор, но я не имею права впутывать вас в эти дела. Я должен справиться с ними один. — И, помолчав, добавил слегка изменившимся голосом: — Да, один.
Глава 4Обед в «Папоротниках»
Около половины восьмого я позвонил у парадного входа в «Папоротники» Дверь с похвальной быстротой открыл дворецкий Паркер. Вечер был чудесный, и я пришел пешком. Пока Паркер помогал мне снять пальто, через большой квадратный холл с пачкой бумаг прошел секретарь Экройда — Реймонд, очень приятный молодой человек.
— Добрый вечер, доктор. Вы к нам обедать? Или это профессиональный визит?
Последний вопрос был вызван моим черным чемоданчиком, который я поставил у вешалки.
Я объяснил, что одна из моих пациенток в интересном положении и моя помощь может понадобиться в любую минуту; поэтому я вышел из дома во всеоружии. Мистер Реймонд направился к кабинету Экройда. В дверях он оглянулся:
— Проходите в гостиную. Дамы спустятся через минуту. Я передам эти бумаги мистеру Экройду и скажу ему, что вы пришли.
С появлением Реймонда Паркер удалился, и я оказался в холле один. Поправив галстук перед большим зеркалом и подойдя к двери в гостиную, я взялся за ручку. В это время изнутри донесся какой-то звук, который я принял за стук опущенной оконной рамы[170]. Отметил я это машинально, не придав звуку в тот момент никакого значения.
В дверях я чуть не столкнулся с мисс Рассэл, выходившей из комнаты. Мы оба извинились. Впервые я взглянул на экономку как на женщину и решил, что в молодости она была очень красива — да, собственно, и осталась такой. В ее темных волосах не было и следа седины, а когда на лице у нее играл румянец, как сейчас, оно утрачивало суровость.
Мне вдруг пришло в голову, что она только что вернулась — дышала прерывисто, словно быстро бежала.
— Боюсь, что я пришел немного рано, — сказал я.
— О нет, доктор Шеппард, только что пробило половину восьмого. — Она остановилась и прибавила: — Я… я не знала, что вас ждут сегодня к обеду. Мистер Экройд меня не предупредил.
Мне показалось, что мой приход был ей почему-то неприятен. Но вот почему?
— Как ваше колено? — осведомился я.
— Спасибо. Без изменений. Я должна идти. Мистер Экройд сейчас спустится… Я… я зашла сюда проверить цветы в вазах. — Она поспешно вышла.
Я подошел к окну, удивляясь, зачем ей понадобилось объяснять свое присутствие в этой комнате. Тут я заметил то, что мог бы вспомнить и раньше: вместо окон в гостиной были выходившие на террасу стеклянные двери. Следовательно, звук, который я услышал, не был стуком опущенной рамы.
Без определенной цели, а больше чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я старался отгадать, что это был за звук. Треск углей в камине? Нет, непохоже. Резко задвинутый ящик бюро? Нет, не то.
И тут мой взгляд упал на столик со стеклянной крышкой: если не ошибаюсь, это называется витриной. Я подошел к столику и стал рассматривать, что там лежало. Я увидел несколько серебряных предметов, детский башмачок Карла Первого[171], китайские статуэтки из нефрита[172] и разнообразные африканские диковинки. Мне захотелось поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок: я поднял крышку. Она выскользнула у меня из пальцев и упала. Я узнал стук, который услышал раньше. Чтобы убедиться в этом, я несколько раз поднял и опустил крышку. Потом опять открыл витрину и стал рассматривать безделушки. Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонясь над столиком.
Многие недолюбливают Флору, но все ею восхищаются. Со своими друзьями она очаровательна. У нее светло-золотистые скандинавские волосы, глаза синие-синие, как воды норвежского фиорда, ослепительно белая кожа с нежным румянцем, стройная мальчишеская фигура, прямые плечи и узкие бедра. Усталому медику приятно встретиться с таким воплощением здоровья.