Боудмен усмехнулся:
— Знал? — внезапно повторил Роулинг. — Нет. Ты не мог запланировать такого поворота событий. Только сейчас, после случившегося, ты пытаешься приписать себе заслугу… Но я видел тебя в ту минуту, когда я бросил ему пистолет. Твое лицо выражало испуг и гнев. Ты вообще не был уверен в поведении Мюллера. Только сейчас, когда все закончилось благополучно, ты можешь утверждать, что все произошло по твоему плану. А я вижу тебя насквозь. Читаю в тебе, как в открытой книге, Чарльз.
— Приятно быть открытой книгой, — сказал Боудмен.
Видимо, лабиринт не собирался их удерживать. Отступая к выходу, они и дальше соблюдали величайшую осторожность, но ловушек встретили немного, и не было опасных приключений. Быстро достигли корабля.
Мюллеру выделили квартиру в носовой части, в отдалении от комнат экипажа. Мюллер понимал, что это вытекало из его состояния, и не обиделся. Он был замкнут, тих и сдержан. Иногда иронически усмехался, в глазах его часто появлялось выражение превосходства, однако, он с готовностью подчинялся всем приказам. Он уже проявил свое превосходство и теперь уступал.
Экипаж корабля под руководством Хостина готовился к отлету. К Мюллеру, который оставался в своей каюте, Боудмен пришел один и без оружия. Он тоже был способен на благородные жесты.
Они сидели друг против друга за низким столом. Мюллер с каменным лицом молча ждал. Боудмен начал после долгой паузы:
— Я благодарен тебе, Дик.
— Уволь нас обоих от этого.
— Ты можешь меня презирать. Но я выполнил свой долг. Так же, как и тот парень. Так же, как вскоре выполнишь свой долг ты. Тебе все же не удалось забыть, что ты человек Земли.
— Очень сожалею, что не удалось.
— Не говори так, Дик. Это ненужные слова и ненужное упрямство. Мы слишком стары для этого. Вселенной грозит опасность. Мы прилагаем все усилия, чтобы защититься. А все остальное не имеет значения.
Боудмен сидел довольно близко к Мюллеру, чувствовал излучение, но не позволял себе отодвинуться. Волна отчаяния, омывающая его, вызывала угнетающее чувство старости, так словно ему уже тысяча лет. Распад тела, крушение души, гибель галактики в огне… пришла зима… пустота… пепел…
— Когда мы прилетим на Землю, — деловито сообщил Боудмен, — ты все изучишь. Узнаешь о лучевых существах все, что нам только известно, но это не означает, что нам известно многое. Потом будешь полагаться только на себя… Но ты можешь быть уверен, что миллиарды людей Земли Сердцем и душой будут молиться о твоей удаче.
— А кто произносит пустые слова? — спросил Мюллер.
— Есть кто-нибудь, кого ты хотел бы увидеть в порту сразу после приземления?
— Нет.
— Ты можешь послать сообщение. Есть особы, которые не переставали тебя любить. Будут ждать, если им сообщим.
Мюллер медленно произнес:
— В твоих глазах я вижу боль. Ты ощущаешь излучение, и оно тебя расстраивает. Ты ощущаешь боль во всех внутренностях, в голове, в грудной клетке. Твое лицо посерело. Щеки обвисли. Но даже если бы излучение тебя убивало, ты будешь сидеть здесь, это твой стиль. Но для тебя это ад. Если же какая-нибудь особа на Земле не перестала меня любить, Чарльз, то я могу принести ей только одно благо — избавить от этого ада. Я не хочу никого встречать, не хочу никого видеть, не хочу ни с кем говорить.
— Как хочешь, — сказал Боудмен. Капли пота повисли на его кустистых бровях, капали на щеки. — Быть может, ты изменишь свое решение, когда будем возле Земли.
— Я никогда не буду возле Земли, — ответил Мюллер.
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
В течение трех недель Мюллер изучал все, что было известно о таинственных гигантах, внегалактических существах. Он заупрямился и даже шага не сделал по Земле, и об этом, а также о его возвращении с Лемноса не сообщили общественности. Мюллер получил квартиру на Луне, и жил там спокойно под кратером Коперника, блуждая, словно робот, по серым стальным коридорам в блеске сияющих факелов. Ему продемонстрировали кубик видео, предложили все информационные материалы во всех сенсорных формах. Он слушал. Поглощал. Говорил мало.
Люди избегали общаться с ним точно так же, как и во время полета с Лемноса. Иногда он целыми днями никого не встречал. Редкие посетители держались в десятке метров от него.
Он не возражал.
Исключением был Боудмен, который проведывал Мюллера по меньшей мере трижды за неделю и приближался довольно близко. Не иначе, как своим столкновением с болью, старик пытался выразить свое раскаяние.
— Чарльз, я хочу, чтобы ты держался как можно дальше, — жестко заявил Мюллер в начале пятого визита. — Мы можем беседовать по телевизору. Или оставайся в дверях,
— Мне не вредит близкий контакт.
— Зато мне вредит. Тебе не приходит в голову, что я приобрел такое же отвращение к людям, как люди ко мне? Запах твоего толстенького тельца, Чарльз, меня буквально добивает. Не только ты вызываешь омерзение, но и все вы. Отвращение. Брезгливость. Ваши лица, ваши гримасы. Пористая кожа. Дурацкое разевание ртов. Уши. Присмотритесь когда-нибудь внимательно к человеческому уху, Чарльз. Ты видел что-нибудь более мерзостное, чем эта волнистая мисочка? Вы вызываете у меня отвращение.
— Мне жаль, что ты так чувствуешь, — сказал Боудмен.
Обучение длилось и длилось. Мюллер готов был к действию уже в конце первой недели, но нет — его должны были снабдить всем имеющимся материалом. Горя нетерпением, он усваивал информацию. Что-то еще оставалось в нем от прежней личности, и предстоящее задание начинало привлекать и завораживать. Ему был брошен вызов, и его следовало принять. И он уже рвался в полет к неведомым грозным существам, как когда-то желал служить Земле, как можно лучше исполнить свой долг.
Наконец его известили, что можно выступать.
С Луны его забрал корабль на ионной тяге и доставил в нужную точку за марсианской орбитой, где уже поджидал соответственно запрограммированный подпространственный корабль, готовый двинуться на край галактики. На этом корабле не было экипажа, и Мюллер мог не беспокоиться, как и на каком расстоянии его присутствие угнетающе действует на людей. Этот фактор был учтен при планировании полета, но решающим было то, что миссия считалась почти самоубийственной, а уж если корабль способен лететь без экипажа, то для чего рисковать жизнями еще нескольких человек помимо жизни добровольца-Мюллера. В конце концов, он сам заявил, что не желает спутников.
Мюллер не виделся с Боудменом в течение последних пяти дней перед отлетом, не виделся он и с Нэдом Роулингом, с ним — со времени отлета с Лемноса. Отсутствие Боудмена не огорчало Мюллера, но он сожалел, что не может хотя бы часок побеседовать с Роулингом. «Этот юноша подает надежды, — думал Мюллер. — Еще наивен, и в голове сумбур, но в нем есть человеческая закваска».
Он наблюдал из кабины, как парящие в невесомости техники отсоединяют причальные концы и возвращаются на большой корабль. Через минуту услыхал напутствие — речь Боудмена, вдохновляющая его лететь и исполнить свой долг во имя добра и блага человечества… и так далее, и так далее. Мюллер вежливо поблагодарил за вдохновляющие слова.
Связь отключена.
И вскоре Мюллер уже был в подпространстве.
Чужаки завладели тремя солнечными системами на краю галактики, при этом в каждой из систем две планеты были колонизированы людьми. Корабль Мюллера летел прямо к зелено-золотистой звезде, на планетах которой люди поселились едва ли сорок лет тому назад. Пятая планета этой системы, сухая, как железо, принадлежала выходцам из Азии, которые, наследуя быт древних кочевников, пытались возродить культуру скотоводства. Шестую планету, более похожую на Землю, занимало несколько сообществ, каждое на своем континенте. Отношения между колонистами часто осложнялись и носили довольно напряженный характер, однако они перестали иметь какое-либо значение с тех пор, как двенадцать месяцев тому назад над обеими планетами воцарилась власть внегалактических надсмотрщиков.
Мюллер вынырнул из подпространства на расстоянии двадцати световых секунд от шестой планеты. Корабль автоматически вышел на орбиту наблюдения и задействовал разведывательные приборы. Экран показывал поверхность планеты, на которую была наложена прозрачная сетка расположения колоний, что позволяло сравнивать настоящее положение дел с прежним, до вторжения чужаков. Увеличенные изображения были довольно любопытны. Прежние постройки колонистов были обозначены фиолетовой краской, а нынешние — красной. Мюллер заметил, что вокруг каждого поселения, независимо от прежних планов, широко раскинулась сеть улиц и бульваров с угловатыми, изломанными очертаниями. В их геометрии Мюллер инстинктивно распознал нечеловеческий замысел. Припомнился лабиринт: хотя эта система не была похожа на систему лабиринта, но ее также определяла странная ассиметрия. Мюллер отверг предположение, что лабиринт на Лемносе в свое время мог быть построен под руководством лучевиков. То, что он разглядывал сейчас, напоминало лабиринт только своей необычностью. Чуждые людям существа строят различным, но чуждым способом.
Над шестой планетой, на высоте семи тысяч километров, кружила какая-то блестящая капсула: диаметр ее основания был несколько больше верха. Она была огромной, как межзвездный транспорт. Такую же капсулу Мюллер заметил и над пятой планетой. Он знал, что это надзиратели.
Мюллер не смог установить связь ни с одной из этих капсул, ни с планетами. Все каналы были заблокированы. Он вращал рукоятку настройки круг за кругом в течение почти целого часа, не обращая внимания на гнев корабельного компьютера, который неустанно повторял, чтобы он оставил эту затею. Мюллер в конце концов сдался.
Он полетел в сторону ближайшей капсулы. К его удивлению, корабль повиновался. Снаряды, направленные в капсулу, чужаки задерживали, а он управлял кораблем без помех. «Неужели хороший признак? — удивился Мюллер. — И, может быть, чужаки наблюдают за ним и каким-то образом узнали, что это не вражеское оружие? Или, попросту, пренебрегают?»