Открывая себя заново
Глава 3Опыт становления личностью
Для того чтобы осуществить эту «затею, связанную с осознанием себя», и отыскать источники внутренней силы и безопасности, которые и являются наградой в этой затее, давайте начнем с того, что зададим себе вопросы: что есть личность, что представляет собой это ощущение самости, которое мы ищем?
Несколько лет назад к психологу, у которого был маленький сын, попал детеныш шимпанзе, возраст которого был такой же, как и у сына психолога. В целях эксперимента, какие по обыкновению проводят такие люди, он растил маленького шимпанзе и своего ребенка вместе. Первые несколько месяцев они развивались почти с одинаковой скоростью, вместе играя и демонстрируя весьма небольшую разницу в поведении. Но спустя год или около того в развитии маленького человека случилось большое изменение, и с тех пор между ним и шимпанзе пролегла огромная разница.
Это как раз то, чего мы и ожидали. Ибо действительно существует маленькая разница между человеческим существом и любым другим детенышем млекопитающего со времени образования зародыша в матке матери, появления его сердцебиения, вплоть до появления детеныша на свет, его самостоятельного дыхания и первых нескольких месяцев жизни под защитой мамы. Но в возрасте около 1–2 лет в человеческом детеныше проявляется наиболее радикальное и важное явление в эволюции, а именно появляется осознание себя. Он начинает осознавать себя как «я». В качестве зародыша в матке, новорожденного он был частью «изначального мы» с мамой, что продолжается уже как психологическое «мы» в первые годы жизни. Но теперь маленький ребенок – впервые – узнает о свободе. Он ощущает свою свободу, как говорит Грегори Бейтсон[33], в рамках контекста отношений с родителями. Он ощущает себя как личность, отдельную от них и могущую противиться им, если понадобится. Это замечательное явление и есть перерождение человека-животного в личность.
Самоосознание как уникальная особенность человека
Осознание себя, способность видеть себя как бы извне – это характеристика, отличающая человека. У одного моего друга есть собака, которая сидит у двери все утро и, когда кто-то приходит, она скачет и лает, желая поиграть. Мой друг придерживается мнения, что своим лаем собака как бы говорит: «Вот собака, которая ждала все утро, когда кто-нибудь придет и поиграет с ней. Может быть, это ты?» Такой забавный настрой. Тем из нас, кто любит собак, нравится экстраполировать подобные мысли в их головы. Но фактически собака этого сказать не может. Собака может показать, что хочет играть, и будет заманивать вас, чтобы вы побросали для нее мячик. Но она не может воспринимать себя со стороны как собаку, выполняющую все эти действия. Она не осчастливлена самосознанием.
В силу этого у собаки нет нервной тревожности и чувства вины, которые можно назвать сомнительными человеческими благами. Некоторые люди сказали бы, что собака не проклята самосознанием. Вторя этой мысли, Уолт Уитмен[34] завидует животным:
Я думаю, мог бы жить с животными…
Они не тревожатся, не жалуются на свой удел…
Они не проводят ночи без сна, оплакивая свои грехи…
Но в действительности самосознание человека является источником его высочайших качеств. Оно лежит в основе способности различать собственное «я» и мир вокруг. Оно дает ему умение следовать за временем, то есть фактически выходить из настоящего и представлять себя в прошлом или, наоборот, – в будущем. Таким образом, человеческие существа имеют возможность учиться у прошлого и планировать будущее. И таким образом человек – историческое млекопитающее в том смысле, что может возвыситься и обозреть свою историю. И поэтому человек может влиять на развитие себя как отдельной личности и, в некоторой степени, на ход истории своей нации и общества в целом. Самоосознание также лежит в основе человеческой способности использовать знаковые системы, что является способом отделения символа от явления, как например, когда для двух слогов, из которых состоит слово «ложка», договариваются, что именно эти два слога будут означать целый класс предметов. Благодаря этому человек может мыслить абстрактными понятиями «красота», «разум», «добродетель».
Эта способность к самоосознанию дает нам возможность увидеть себя со стороны и проявлять эмпатию к другим. Она является основой нашей удивительной способности перенести себя в чью-либо гостиную, где в реальности мы будем только на следующей неделе, а затем представить и обдумать, как мы будем реагировать там в определенных ситуациях. И это дает нам возможность представить себя на месте кого-либо и спросить себя, как бы мы себя ощущали и что бы делали, если бы были этим кем-либо. Не имеет значения, насколько искаженно мы используем, или вообще не используем, или даже оскорбляем использование этих возможностей, они – это основа нашей способности начать любить своего ближнего, быть чувствительными к вопросам этики, видеть правду, создавать красоту, иметь идеалы и умереть за них при необходимости.
Чтобы реализовать эти потенциальные возможности, нужно быть личностью. Именно это имеется в виду в иудейскохристианской религиозной традиции, когда говорится, что человек создан по образу и подобию Божиему.
Но за эти дары назначают высокую цену – цену тревог и внутренних кризисов. Рождение «я» – процесс непростой. Ребенку нелегко столкнуться с ужасающими перспективами выхода в самостоятельную жизнь, одному, без полной защиты родителей, принимающих за него решения. Неудивительно, что когда он начинает ощущать себя отдельной личностью, он может чувствовать абсолютную беспомощность в сравнении с великими и сильными окружающими взрослыми. Так, одной девушке в самый разгар ее борьбы за независимость от матери приснился символичный сон: «Я была в маленькой лодке, привязанной к большому кораблю. Мы плыли по океану, и поднялись сильные волны, выше бортов моей лодочки. И я задумалась, а была ли моя лодка все еще привязана к большому кораблю».
Здоровый ребенок, которого родители любили и поддерживали, но не изнежили своим обращением, будет развиваться дальше, невзирая на тревожность и кризисы, с которыми он столкнется. И в этом случае могут не проявляться определенные признаки травмы или особого непослушания. Но когда родители эксплуатируют, сознательно или нет, ребенка для собственного удовольствия или в своих личных целях, ненавидят или отвергают его, так что он не может быть уверен в минимальной поддержке, пробуя свою новую независимость, то такой ребенок вцепится в родителей и будет использовать свою способность к независимости только в формах отрицания и упрямства. И если при первых его робких попытках сказать «нет» родители действуют с позиции сильного, а не с любовью и поддержкой, то впоследствии его «нет» будет звучать не в форме истинной независимости, а как простой мятеж.
Или если, как часто случается в наши дни, сами родители тревожны и растеряны в бушующем океане перемен, не уверены в себе и излишне самокритичны, их тревожность передается ребенку и заставляет его чувствовать, что он живет в мире, где опасно вкладываться в собственное становление.
Этот, несомненно схематичный, набросок нужен нам, взрослым, чтобы получить некую ретроспективную картину, в свете которой мы можем лучше понять, как человек терпит фиаско в достижении самости. Наибольшее количество данных об этих детских конфликтах приходит от взрослых, сражающихся во снах, воспоминаниях или текущих отношениях за преодоление того, что в их прошлом помешало им в полной мере родиться как личность. Практически каждый взрослый, в той или иной мере, по-прежнему ведет затяжную борьбу за обретение своей личности, беря за основу те паттерны, которые были встроены в него в детстве в семье.
Также мы не можем не принимать во внимание тот факт, что обретение личности всегда происходит в социальном контексте. В отношении происхождения Оден совершенно прав:
…поскольку наше эго – лишь мечта,
пока нужда ближнего, как ее ни назови, не сделает ее явью[35].
Или, как мы уже отмечали выше, личность всегда рождается и развивается в межличностных отношениях. Но никакое «эго» не трансформируется в ответственную личность, если оно остается лишь отражением социального контекста вокруг него. В частности, в нашей жизни, когда свойство уступать является самым сильным разрушителем самости: в нашем обществе, где втискивание в некий «паттерн» все больше и больше признается нормой, а ходить «в любимчиках» – это некий сомнительный пропуск в рай, – нужно отдельно отметить не только признанный факт того, что до определенной степени мы создаем друг друга, но и что у нас есть способность изучать и создавать самих себя.
В то самое время, когда я писал эти строки, один юный интерн на психоаналитическом сеансе рассказал о своем сне, который, в сущности, похож на сон любого другого человека, находящегося в кризисе роста. Изначально этот молодой человек обратился за помощью психоаналитика в бытность студентом-медиком с паническими атаками такой силы и продолжительности, что из-за них он едва не бросил институт. Корни его проблемы уходили в основном в его тесную связь с матерью – женщиной очень нестабильной психически, но сильной и доминантной. Сейчас он уже окончил институт, был успешным интерном и подал резюме на престижное место работы на следующий год. В тот день, после которого ему приснился этот сон, он получил письмо от управляющего клиникой, куда подавал резюме, в котором его приглашали на работу и высоко отзывались о его достижениях как интерна. Но вместо того чтобы быть польщенным, юноша испытал внезапную паническую атаку. Ниже привожу описание сна со слов этого молодого человека:
Я ехал на велосипеде домой, где жил в детстве. Там были мои папа и мама. Это место казалось прекрасным. Когда я вошел внутрь, я почувствовал себя свободным и сильным, как я сейчас в своем статусе врача, а не как когда я был мальчиком. Но мои папа и мама как будто не узнали меня. Мне было страшно проявить свою независимость, чтобы меня не выгнали. Я почувствовал себя таким одиноким и брошенным, как будто оказался на Северном полюсе, и рядом не было людей, а только снег и лед на тысячи километров вокруг. Я прошелся по дому, и по разным комнатам были наклеены записки «вытирайте ноги» и «мойте руки».
Тревога, которую он испытывает после того, как ему предложили вакансию его мечты, указывает, что нечто в ней или в ответственности, с ней связанной, чрезвычайно его пугает. А данный сон объясняет нам причину. Если он ответственный, независимый человек – в противоположность тому мальчику, привязанному к маминой юбке, – его исключат из семьи и он окажется изолированным и одиноким. Потрясающие детали вроде записок «вытирайте ноги» добавляют впечатление, что дом воспринимается как военный лагерь, а совсем не как родное гнездо.
Истинный вопрос, который встал перед этим молодым человеком, заключался, конечно, в том, почему он вообще увидел сон о возвращении домой, какая внутренняя потребность заставила его вернуться к матери, отцу, дому, прекрасному снаружи, когда он столкнулся лицом к лицу с ответственностью? На этот вопрос мы ответим позже. Здесь же позволим себе лишь подчеркнуть, что становление личности, полноценной индивидуальности и есть подлинное развитие, начинающееся в младенчестве и перетекающее во взрослое состояние, вне зависимости от того, сколько человеку лет; и что кризис, который оно в себя включает, может стать причиной колоссальной тревожности. Неудивительно, что столько людей стараются подавить в себе этот конфликт и всю жизнь бегут от таких переживаний!
Что же означает открытие для себя своей самобытности? Познание собственной идентичности – это базовая убежденность, с которой мы все начинаемся как психологические существа. Ее никогда нельзя доказать, исходя из логики, поскольку самоосознание и является предпосылкой к началу дискуссии об этом. В знании отдельного человека о своем существовании всегда будет некая доля магии – под магией здесь подразумевается проблема, данные о которой посягают на саму проблему. Ведь подобное осознание является предпосылкой к исследованию своего «я». Другими словами, даже размышления о собственной идентичности означают, что человек, который ими занимается, уже находится в процессе самоосознания.
Некоторые психологи и философы относятся с недоверием к понятию собственного «я». Они его оспаривают, поскольку им не нравится отделение человека от континуума животного мира, и они считают, что концепция собственного «я» мешает научной экспериментальной работе. Но отрицание концепции собственного «я» как «ненаучной» в силу невозможности уложить ее в математические уравнения, грубо говоря, сравнимо с тем, как два или три десятилетия назад теории Фрейда и его концепция бессознательной мотивации считались «ненаучными». Только консервативная и догматичная, а значит, неистинная наука использует определенный научный метод в качестве прокрустова ложа и отрицает все формы человеческого опыта, которые не подходят под его размеры. Нет сомнений в том, что континуум между человеком и животным должен восприниматься четко и реалистично, но при этом не следует перескакивать к необоснованному выводу, что ввиду этого между человеком и животным разницы нет.
Нам не нужно доказывать существование самости как «объекта». Вся необходимость заключается в том, чтобы показать, насколько у людей есть способность к самосоотнесенности. Самость – это организующая функция внутри индивидуума, за счет которой одно человеческое существо может соотнести себя с другим человеческим существом. Она предшествовала нашей науке, а не является ее объектом; это предполагается в факте того, что некто может стать ученым.
Человеческий опыт всегда стоит за нашими определенными методами понимания его в любой момент времени. И лучший способ понять самого себя в качестве личности – это всмотреться в свой опыт. Давайте, например, представим внутренний опыт некого психолога или философа, пишущего об отрицании концепции самоосознания. Неделями он собирался засесть за написание работы. Вне всяких сомнений, он много раз визуализировал себя сидящим за столом когда-то в будущем, трудящимся в поте лица. И время от времени, условно говоря, и до фактического начала работы и позже, когда он уже сидит за столом, в своих фантазиях он представлял, что скажут его коллеги об этой работе, отметит ли ее профессор такой-то, скажут ли одни коллеги «Гениально!», в то время когда другие будут думать, что она идиотская, и т. д. В каждой мысли он видит себя как личность – настолько же четко, как он мог бы видеть любого своего коллегу, переходящего через дорогу. Каждая его мысль в споре против самоосознания доказывает это самое осознание в нем самом.
Осознание своей идентичности как собственного «я» определенно не стоит относить к интеллектуальной сфере. Французский философ Декарт на пороге Нового времени, три столетия тому назад, согласно легенде, залез в печь, чтобы на протяжении целого дня в одиночестве поразмышлять над основным принципом человеческого существования. Под вечер он вылез из печки и изрек свое знаменитое: «Я мыслю, следовательно, существую». Иными словами, я существую как личность потому, что я – мыслящее существо. Но этого недостаточно. Ни вы, ни я никогда не думаем о себе как об идее. Мы скорее представляем себе себя занятыми чем-то, как наш психолог в примере, пишущий работу. И после этого в своем воображении мы испытываем те чувства, которые будем переживать в будущем, когда действительно займемся тем делом, о котором думаем сейчас. Иными словами, мы познаём себя как мыслящие-чувствующие и действующие общности. Таким образом, «я» – это не просто сумма различных «ролей», которые играет в своей жизни человек; это способность, посредством которой человек знает, что он играет эти роли; это центр, из которого человек видит и осознаёт эти так называемые различные «стороны» своей личности.
После таких, возможно, высокопарных изречений давайте вспомним, что, как ни крути, опыт приобретения своей идентичности, или становления личности, – самый легкий в жизни, хотя и самый глубокий. Каждый знает, как негодующе отреагирует маленький ребенок, если взрослый, дразня, назовет его неверным именем. Это означает, что его лишили идентичности – самой большой драгоценности для него. В Ветхом Завете фраза «Я вычеркну их имена (то есть удаление их идентичности), и будет так, будто они сами никогда не существовали», – означала самую большую угрозу, даже страшнее, чем физическая смерть.
История двух девочек-близнецов – яркое свидетельство тому, насколько важно для ребенка быть полноправной личностью. Две маленькие девочки прекрасно дружили, особенно потому, что дополняли друг друга. Одна была экстравертом и всегда находилась в центре внимания гостей дома, в то время как другую вполне устраивало уединение: она рисовала карандашами или сочиняла коротенькие стишки. Их родители, как и родители других близнецов, собираясь на прогулку, одевали их одинаково. Когда возраст детей был около трех с половиной лет, девочка-экстраверт стала требовать одеваться совершенно не так, как сестра. Если она одевалась второй, то даже соглашалась одеваться в более старое и менее нарядное платье, лишь бы не в такое же, в какое уже была одета сестра-близнец. Когда же сестра одевалась после нее, то она умоляла ее, даже со слезами, не надевать одинаковое платье. Некоторое время это вызывало у родителей недоумение, поскольку в других ситуациях ребенка ничего не беспокоило. В итоге родители спросили ее: «Тебе нравится, когда на прогулке люди говорят: “Посмотрите на этих прелестных близнецов?”» На что девочка сразу же воскликнула: «Нет! Я хочу, чтобы они говорили: “Посмотрите на этих двух разных людей!”»
Спонтанное восклицание, очевидно раскрывающее нечто очень важное для этой маленькой девочки, нельзя объяснить просто тем, что ребенок жаждал внимания, поскольку она получала бы его гораздо больше, если бы была одета одинаково с сестрой. Наоборот, это демонстрирует ее потребность быть личностью по праву, иметь личную идентичность – потребность, даже гораздо более важную для нее, чем внимание или престиж.
Эта маленькая девочка должным образом сформулировала цель каждого человеческого существа – стать личностью. У каждого организма в жизни есть одна и только одна цель – реализовать свои потенциальные возможности. Желудь становится дубом, щенок становится псом и строит отношения доверия и преданности со своими хозяевами-людьми, от которых он же и выигрывает. И это все, что требуется от дуба или собаки. Но задача человека по реализации своей природы намного более сложная, поскольку он должен сделать это осознанно. То есть развитие человеческого существа никогда не является автоматическим, но, до некоторой степени, должно быть выбрано и упрочено самим человеком. Как написал Джон Стюарт Милль[36]: «Среди работ человека, которыми он занят на протяжении всей жизни в целях совершенствования и украшения, на первом месте, конечно же, стоит сам человек… Человеческая природа – это не машина, которую строят по модели и точно подгоняют для выполнения конкретной работы. Это скорее дерево, которому нужно расти и развиваться во все стороны, как того требуют внутренние силы, которые и делают его живым существом». В этой изумительно изложенной мысли Джон Стюарт Милль, к сожалению, упустил самое важное «требование внутренних сил», которое и делает человека живым существом, а именно, что человек не растет автоматически, как дерево, но реализует свои потенциальные возможности только так, как он планирует и выбирает в своем собственном сознании.
К счастью, долгие периоды младенчества и детства в человеческой жизни, в отличие от желудя, который остается сам по себе, как только упадет на землю с дерева, или щенка, который обязан полагаться только на себя уже через несколько недель после рождения, подготавливают ребенка к этому трудному заданию. Он способен приобрести некоторые знания и накопить внутреннюю силу так, чтобы в моменты, когда он будет обязан решить или выбрать что-то, у него была эта возможность.
К тому же человек обязан делать свой выбор как индивидуум, поскольку индивидуальность – это одна из сторон самоосознания человека. Мы можем увидеть это достаточно четко, когда поймем, что самоосознание – это всегда уникальное действие: я никогда не узнаю, как именно вы себя воспринимаете, и вы никогда не узнаете, как на самом деле я отношусь к самому себе. Это внутреннее святилище, где каждый человек должен оставаться наедине с собой. Данный факт приводит к присутствию трагедии и неизбежной изоляции в человеческой жизни, но в то же время он означает, что мы обязаны найти в себе силы оставаться в своем внутреннем святилище индивидуальностями. И данный факт также означает, что поскольку мы не сливаемся автоматически с себе подобными, мы обязаны сознательно научиться любить друг друга.
Если какой-либо организм не справляется с проявлением своих потенциальных возможностей, то он становится слабым, – так же и ноги усохнут, если на них никогда не ходить. Но сила ног – это не единственное, что можно потерять. Кровоток, движения сердца, весь организм ослабеет. И таким же образом, если человек не реализует свои потенциальные возможности как личность, он в соответствующей мере становится ограниченным и больным. Это и есть сущность невроза – неиспользованные потенциальные возможности человека, заблокированные неблагоприятными условиями в окружающей среде (в прошлом или в настоящем) и его собственными интернализованными конфликтами, обращенными внутрь и приводящими к осложнениям. Уильям Блейк сказал: «Энергия – извечный восторг. И тот, кто желает, но действий не предпринимает, плодит мор».
Кафка был мастером изуверского искусства изображения людей, не реализующих свой потенциал и потому теряющих человеческое лицо. У главных героев в его «Процессе» и «Замке» нет имен: их определяют инициалами имен – безмолвным символом отсутствия чьей-то идентичности, достигнутого без посторонней помощи. В «Превращении», шокирующей и пугающей аллегории, Кафка показывает, что происходит с человеком, когда он утрачивает свои силы. Герой этой истории – типичный пустой современный юноша, который живет обычной, праздной жизнью торговца, возвращаясь каждый день в свой буржуазный дом, обедая одинаковым ростбифом каждое воскресенье, когда его отец засыпает за столом. Кафка подразумевает, что жизнь этого молодого человека была настолько пустой, что однажды он просыпается не человеком, а тараканом. И это потому, что он не реализовал свой статус человека, потерял свои человеческие потенциальные возможности. Таракан, как вши, крысы и другие вредители, живет за счет останков других. Это паразит, и в представлении большинства людей он является символом чего-то грязного и противного. Можно ли придумать более мощный символ, чтобы обозначить, что происходит с человеческим существом, которое отказывается от своей природы как личности?
При условии что мы реализуем свои потенциальные возможности в качестве отдельных личностей, мы испытываем такую глубокую радость, на какую только способен человек. Когда ребенок учится взбираться по лестнице или поднимать коробку, он пытается снова и снова, вставая при падениях и начиная сначала. И наконец, когда все получается, он смеется от удовольствия, выражая радость от использования своих возможностей. Но это ничто по сравнению с тихой радостью подростка, когда у него впервые получается использовать свою новоприобретенную силу и подружиться с кем-то, или радостью взрослого, когда он может любить, планировать и создавать. Радость – это эмоциональная реакция, которая проявляется, когда мы используем наши силы. Радость, а не счастье, есть цель жизни, поскольку радость – это эмоция, которая сопровождает реализацию нашей человеческой природы. Она основана на опыте определения идентичности в качестве человека достойного и ценного, способного, при необходимости, утвердить свое существование против других существ и всего неорганического мира. В своей идеальной форме эта сила представлена в жизни Сократа, который был настолько уверен в себе и своих ценностях, что, приговоренный к смерти за отстаивание своих идеалов, воспринимал это не как поражение, а как более полную реализацию своих возможностей. Но мы вовсе не хотим приписывать такую радость только героям и выдающимся личностям; она качественно присутствует в любом действии, даже самом незаметном, которое было предпринято как честное и ответственное проявление личных возможностей человека.
Самопрезрение как суррогат самоуважения
Здесь надо остановиться, чтобы ответить на пару возражений. Некоторые читатели могут подумать, что такое внимание к необходимости и ценности самосознания сделает людей «слишком озабоченными» собой. Одно возражение, возможно, будет о том, что такая концентрация может сделать человека «слишком погруженным в себя», а другое – о том, что это заставит человека возгордиться собой. Авторы последнего возражения могут задать вопросы, как то: «Не говорили ли нам не думать слишком много о себе? Не было ли провозглашено, что человеческая гордость является корнем большинства зол в наше время?»
Давайте сперва рассмотрим второе возражение. Спору нет о том, что человеку не следует быть о себе слишком высокого мнения, а мужественное смирение и реалистичные взгляды на жизнь есть признаки зрелой личности. Но завышенное мнение о себе, в форме самолюбования и тщеславия, не появляется из большей осознанности чьего-либо «я» или большего чувства собственного достоинства. По факту это происходит как раз от обратного. Самолюбование и тщеславие являются, в большинстве случаев, внешними признаками внутренней пустоты и неуверенности в себе, а проявление гордыни – одно из наиболее распространенных прикрытий тревожности. Гордость была главной характеристикой «бурных двадцатых» XX века, но теперь мы знаем, что тот период был временем широко распространенной, подавленной тревожности. Человек, ощущающий себя слабым, становится агрессором, младший по чину – хвастуном; поигрывание мускулами, болтливость, заносчивость, стремление держаться вызывающе – все это симптомы скрытой тревоги у отдельного человека или группы лиц. Огромная гордыня проявилась и в фашизме, как это известно каждому, кто видел изображения заносчивого Муссолини или психопатичного Гитлера, но фашизм – это ее развитие в людях пустых, тревожных и отчаивающихся, которые поэтому и цепляются за обещания тех, кто страдает манией величия.
Углубляясь в этот вопрос, скажем, что многие из этих современных выпадов против собственной гордости, а также многие из панегириков сомнительному самопожертвованию связаны с иной мотивацией, нежели смирение или смелость противостоять ситуации, в которой оказался человек. Достаточно большое количество таких аргументов, например, вскрывают явное презрение к себе. Олдос Хаксли пишет: «Для всех нас наиболее невыносимо скучная и гнетущая жизнь – это та, которую мы живем с самими собой». К счастью, тут мы сразу можем дать ремарку, что подобное обобщение неверно; эмпирически это не будет подтверждением, что самые тоскливые и гнетущие часы у Спинозы были, когда он оставался наедине с собой; или у Торо[37], Эйнштейна, Иисуса или многих других людей, которые не были знамениты, но которым удалось, как отмечал Кьеркегор, обрести самоосознание. Я сомневаюсь, что ремарка Хаксли правдива даже для него самого или Рейнгольда Нибура[38] либо других, кто с такими самоуверенностью и упорством объявляет вне закона человеческое стремление быть собой. На самом деле в наши дни очень просто собрать аудиторию, если читать проповеди о зле тщеславия и гордости в человеке, потому что множество людей в любом случае чувствуют себя чрезвычайно опустошенными, уверены в своей ничтожности, так что они с легкостью принимают правоту того, кто их обвиняет.
Это приводит нас к наиболее важной точке в понимании динамики столь популярного современного самобичевания, а именно: обличение самого себя – самый быстрый способ получить суррогат чувства собственного достоинства. Те люди, кто почти, но еще не совсем, утратили чувство собственного достоинства, в целом имеют очень сильную потребность в самопорицании, поскольку это самый доступный способ притупить мучительную боль от ощущения никчемности и ничтожности. Это как если бы человек говорил самому себе: «Я, должно быть, чего-то стою, если так сильно достоин порицания» или «Посмотрите, какой я замечательный: у меня такие высокие идеалы, и мне так стыдно за себя, что я до них не дотягиваю». Один психоаналитик однажды намеренно подчеркнул, что когда кто-то в психоанализе долго критикует себя за ничтожные прегрешения, ему хочется спросить: «Как думаете, вы кто?» Люди, занимающиеся самобичеванием, очень часто стараются показать, насколько они важны, что Богу есть до них дело, чтобы даже наказывать их.
И таким образом, в большинстве случаев самопорицание – это ширма, прикрывающая высокомерие. Те, кто думают, что преодолели гордыню через самопорицание, могут поразмыслить над следующим высказыванием Спинозы: «Тот, кто порицает себя, – следующий за гордецом». В Древних Афинах, когда один политик в попытке получить голоса трудящихся появился в скромных одеждах с огромными дырами, Сократ вскрыл его «маскировку» восклицанием: «Ваше тщеславие проглядывает сквозь каждую дырку вашего одеяния».
В большинстве случаев механизм самопорицания в наши дни можно наблюдать в психологических депрессиях. Например, ребенок, ощущающий, что его не любят родители, всегда может сказать, обычно – самому себе: «Если бы я был другим, если бы не был плохим, то они бы меня любили». Посредством этого он избегает встречи с ужасом и полной силой понимания, что он нелюбим. Так же и со взрослыми: если они обвиняют самих себя, то им не надо в полной мере испытывать боль от изоляции и опустошения, а факт, что их не любят, в этом случае не подвергает сомнению их ощущение собственной ценности как личностей. Поскольку они всегда могут сказать: «Если бы не тот или этот грех или плохое поведение, то меня бы любили».
В наш век пустых людей повышенный интерес к самопорицанию похож на хлестание больной лошади: этим достигается временный прогресс, но и приближается конечный коллапс достоинства личности. Суррогат самопорицания вместо самоуважения дает отдельной личности способ избежать открытой и честной конфронтации с собственными проблемами изоляции и никчемности и способствует псевдосмирению вместо честного смирения того, кто стремится реалистично оценить свою ситуацию и конструктивно сделать все от него зависящее. К тому же суррогат самопорицания дает человеку рациональную базу для само-ненависти и таким образом еще усиливает его тенденцию ненавидеть себя. И поскольку обычно можно провести параллели между отношением одного человека к другим и его отношением к самому себе, то скрытые тенденции к ненависти к другим людям у такого человека тоже получают дополнительную рационализацию и усиление. Переходы от ощущения своей никчемности к самоненависти, а оттуда – к ненависти по отношению к другим – совсем не большие.
В тех кругах, где проповедуется самопрезрение, конечно, никогда не объясняют, почему человек должен быть столь невежлив и бесцеремонен, чтобы навязывать свое общество другим людям, хотя считает себя угрюмым и тоскливым. Кроме того, есть масса противоречий в доктрине, что нам следует ненавидеть себя, свое «я», и любить других, очевидно ожидая, что они будут любить нас – человеконенавистников, каковыми мы и являемся, или же что чем больше мы ненавидим себя, тем больше любим Бога, совершившего ошибку и создавшего это презренное существо – «я».
Однако, к счастью, нам больше не нужно спорить о том, что любовь к себе не только необходима и благотворна для нас, но также является предпосылкой к тому, чтобы любить других. Эрих Фромм в своем убедительном анализе «Эгоистичность и любовь к себе» вполне ясно показал, что корни людской эгоистичности и чрезмерной заботы о себе на самом деле уходят к внутренней самоненависти. Он указывает на то, что любовь к себе – это не только не эгоистичность, но и фактически – ее противоположность. Другими словами, человек, считающий себя недостойным, вынужден поддерживать себя эгоистическим возвеличиванием, в то время как у человека с положительным восприятием собственной ценности, то есть у человека, который себя любит, есть основа для щедрого отношения к ближнему. К счастью, из дальней религиозной перспективы также становится понятно, что существующие самобичевание и самопрезрение являются результатом определенных проблем современности. Уничижительное видение личности у Кальвина было тесно связано с тем фактом, что люди ощущали себя крайне незначительными в индустриальном развитии современного ему периода. А самопрезрение XX столетия берет свое начало не только в кальвинизме, но и в нашей болезни опустошенности. Поэтому современное презрительное отношение к себе не является отражением давней иудейскохристианской традиции. Кьеркегор изобразил это наиболее понятно:
Поэтому если кто-то не научится в христианстве любить себя правильно, то и ближнего своего он любить не сможет…
Любить себя и любить ближнего своего – это абсолютно идентичные понятия, а в своей сущности – одно и то же.
…А значит, закон гласит: «Возлюби ближнего как самого себя, когда ты любишь его, как самого себя»[39].
Самоосознание – не интроверсия
Другое возражение, которое мы упоминали выше, может возникнуть у читателя в форме вопросов: «Не должны ли мы пытаться забыть о себе?», «Не приводит ли самоосознание к тому, что осознанный человек становится застенчивым, напряженным и социально скованным?». Некоторые из вопрошающих всенепременно упомянут знаменитую многоножку, которая плохо кончила, потому что слишком много «думала, какая из ног должна идти за какой, да так и осталась лежать в норке». Очевидно, что мораль тут следующая: «Вот что происходит с тем, кто слишком много думает о том, что он делает».
Прежде чем дать ответ на эти возражения, мы обязаны отметить, насколько неудачно самоосознание в этой стране идентифицируется с нездоровым самоанализом, застенчивостью и смущением. Само собой разумеется, что последнее в этом мире, чего бы хотелось человеку, – это быть осознанным. Но наш язык сыграл с нами злую шутку, немецкий язык более аккуратен в этом отношении, поскольку в нем «самоосознание» также означает и «уверенность в себе», как оно и должно быть.
Один пример внесет полную ясность в понимание того, что предмет нашей беседы – противоположность застенчивости, скованности и болезненному самоанализу. Некий интеллектуально очень развитый и, на первый взгляд, кажущийся весьма успешным молодой человек обратился за психотерапией потому, что его спонтанность была блокирована почти полностью. У него не получалось полюбить кого-либо, он не испытывал никакого удовольствия от дружеского общения. Достаточно сильная тревожность и повторяющаяся время от времени депрессия сопровождали эти проблемы. Он имел привычку отстраняться от себя, смотреть на себя как бы со стороны, не позволяя себе проявлять чувства, до тех пор пока забота о себе не стала для него болезненной. Слушая музыку, он настолько концентрировался на том, насколько хорошо он слышит, что вообще не слышал этой музыки. Даже занимаясь любовью, он будто стоял рядом, смотрел на себя и спрашивал: «Хорошо ли мне?» Как можно догадаться, это изрядно портило ему жизнь. Попав в кабинет психотерапевта, он испугался, узнав, что ему нужно будет еще лучше познакомиться с собственным внутренним миром, что он станет еще больше «самоосознающим» и поэтому его уже имеющиеся проблемы усугубятся.
Он был единственным ребенком у своих тревожных родителей, которые слишком его опекали. Например, они никогда никуда не ходили вдвоем, потому что боялись оставлять его одного на ночь. Хотя в целом родители придерживались «либеральных» и «рациональных» взглядов на воспитание сына, он не может вспомнить ни одного случая из своего детства, когда они обсуждали бы с ним что-то. Они хвастали его достижениями в школе перед родственниками, делали вырезки из тетрадей, свидетельствующие о его успехах, гордились, что он был умнее своих кузенов, но чрезвычайно редко признавали его достоинства непосредственно перед ним. Поэтому еще ребенком он был не в состоянии развить понимание своей собственной независимой силы и ценности и в качестве замещения зацикливался на получении вознаграждения в виде школьных призов. Добавьте к этому, что его первые юношеские годы прошли в гитлеровской Германии, где он постоянно находился под гнетом пропаганды о том, что не имел никакой ценности как еврей. Получалось, что его отчуждение от себя и непрерывное самонаблюдение во взрослом возрасте было неким продолжением процесса вырезания удачных мест из тетрадей, измерением и взвешиванием себя, попыткой доказать, что нацисты были не правы в его отношении, и получить подлинную похвалу своей личности от родителей. Понятное дело, что данный случай сильно упрощен. Мы имеем тут целью только проиллюстрировать, что болезненное самоосознание этого человека и его неспособность быть непосредственным и искренним напрямую связаны с отсутствием осознания себя, а именно отсутствием опыта, что он и был действующим «я». Быть просто «обозревателем» кого-то, относиться к себе как к объекту означает быть незнакомцем для самого себя.
Пресловутая многоножка является, по большому счету, логическим обоснованием, используемым теми, кто не хочет проходить через сложный процесс наращивания самоосознания. Более того, в этой байке много неточностей. Например, чем меньше вы имеете представления о вождении машины или о дорожной ситуации, пока едете, тем вы напряженнее и тем сильнее должны держать себя в руках. И наоборот, чем более опытный вы водитель и чем больше вы понимаете, как действовать в экстренной ситуации на дороге, тем больше вы можете расслабиться за рулем, ощущая свою силу. У вас есть понимание, что именно вы ведете машину, вы ее контролируете. Осознание себя фактически расширяет наш контроль над своими жизнями, и с этой крепнущей силой приходит возможность разрешить себе быть и действовать. Вот она правда, скрывающаяся за кажущимся парадоксом, когда чем больше у человека осознания себя, тем более спонтанным и изобретательным одновременно может быть этот человек.
Без сомнения, совет забыть свое детское, инфантильное «я» – это хороший совет. Но он редко может привести к положительному эффекту. Более того, правда, что в некотором смысле человек забывает себя в творческой деятельности, как мы увидим в следующей главе. Но вначале мы должны рассмотреть сложный вопрос о том, как человек достигает самоосознания.
Ощущение собственного тела и чувств
В достижении самоосознания большинство людей должны начать с самого начала и заново изучить свои чувства. Удивительно, как много людей имеют лишь общее представление о том, что они чувствуют. Они говорят, что чувствуют себя «нормально» или «скверно», – настолько же в общих чертах, как если бы сказали, что «Китай – это где-то в Азии». Их связь со своими чувствами так же дистанцирована, как разговор по международному телефону. Они не выражают чувства напрямую, а только выдают предположения об этих чувствах, их не затрагивают глубоко их аффекты, их эмоции не дают им движения. Как «Полые люди» Элиота, где они ощущают себя так:
Контур без формы, оттенок без цвета,
Обессиленная сила, жест без движения.
В психотерапии, когда такие личности не способны познать свои чувства, им частенько приходится учиться чувствовать, отвечая изо дня в день на один и тот же вопрос: что я сейчас чувствую? Самое важное тут не сколько человек чувствует, и мы, конечно, не имеем в виду, что здесь надо булькать и пузыриться, то есть важна чувствительность, а не градус кипения, волнение, а не аффект. Правильнее сказать, что важно как раз ощущение, что «я» – действующий, тот, кто производит эту эмоцию. Это понимание несет с собой прямоту и незамедлительность эмоции. Человек испытывает этот эффект на всех уровнях своего «я». Человек испытывает чувства с увеличенной яркостью и живостью. В дальнейшем, вместо переживания ограниченного набора чувств, как ноты у сигнального горна, зрелый человек становится способным разделять чувства на самые разные нюансы, сильные и яркие, или тонкие и изящные эмоции, как в различных музыкальных пассажах симфонии.
Это также означает, что нам необходимо восстановить свою связь с телом. Младенец получает часть ранней личностной идентификации через познание своего тела. Гарднер Мерфи[40] говорит: «В качестве первого контура самости мы можем назвать тело младенца, которое он уже осознал»[41]. Малыш дотягивается до своей ноги снова и снова, и раньше или позже возникает опыт: «Вот нога. Я могу ее чувствовать, и она принадлежит мне». Сексуальные ощущения крайне важны, поскольку они находятся в числе первых ощущений, которые ребенок может отнести непосредственно к себе. При стимулировании эрогенных зон в игре или одеждой закладываются рудиментарные основы опыта, связанного с осознанием своего «я». К сожалению, сексуальные ощущения и те, что связаны с туалетными делами, были сильно табуированы в нашем обществе в прошлом, и детям вкладывалась в голову мысль, что подобные ощущения – «грязные». Поскольку такие ощущения есть часть его пути по идентификации себя, то такое табу довольно четко транслировало: «Твое представление о себе – грязное». Вне всякого сомнения, это одна из важных составляющих причины появления тенденции к обесцениванию самости в нашем обществе.
Способность осознавать свое тело имеет огромную важность на протяжении всей жизни. Любопытным является факт, что большинство взрослых настолько утратили физическую связь с телом, что если их внезапно спросить, они не способны сказать, как ощущаются их ноги, или щиколотка, или средний палец, или любая другая часть тела. В нашем обществе осознание различных частей тела осталось, по большому счету, только у некоторых шизофреников с пограничным состоянием и тех искушенных, кто попал под влияние йоги и других восточных практик. Большинство людей действуют по принципу: пусть ноги и руки чувствуют себя как хотят, мне надо собираться на работу. В результате нескольких веков низведения тела до уровня бездушной машины, подчиненной целям современного индустриализма, люди горды отсутствием внимания к телу. Они относятся к нему как к объекту для манипулирования, как будто бы это грузовик, который нужно гнать, пока в нем не закончится топливо. Единственный интерес, который они проявляют, – это еженедельная мысль, такая же поверхностная, как и телефонный звонок родственнику с вопросом «как дела?» при отсутствии какого бы то ни было намерения воспринимать ответ на него всерьез. И тогда природа вступает в свои права, если говорить метафорически, и сваливает такого человека гриппом или простудой или даже более тяжелыми болезнями, как бы говоря: «Когда ты научишься слушать свое тело?»
Обезличенное, отстраненное отношение к телу просматривается также в том, как большинство людей реагирует на болезнь, стоит им только стать физически недееспособными. Они говорят в пассиве – «меня свалила болезнь», изображая свое тело как объект, как если бы они сказали «меня сбила машина». Потом они пожимают плечами и считают свою обязанность выполненной, если отправятся в постель и полностью передадут себя в руки врача и под власть новых чудодейственных медицинских препаратов. Таким образом, они используют научный прогресс для рационализации своей пассивности: они знают, что бактерии, или вирусы, или аллергии атакуют тело, и они также знают, что пенициллин, или вакцина, или любые другие лекарства излечат его. Такое отношение к болезни присуще не осознанной личности, которая ощущает свое тело как часть себя, а узкомыслящему человеку, который, возможно, выражает свое пассивное отношение следующим образом: «Пневмококк сразил меня, а пенициллин – вернул к жизни».
Конечно, здравый смысл поможет человеку извлечь из науки всю пользу, которую она может дать, но нет никакой причины полностью отдавать власть над собственным телом в чужие руки. Когда кто-либо отказывается от своей автономности, то он открывает свои границы для психосоматических болезней всех сортов. Многие неполадки в функциях организма, начиная с таких простых вещей, как неправильная походка, или осанка, или дыхание, происходят из-за того, что люди всю жизнь ходили, если брать только один пример для иллюстрации, словно автоматы, и никогда не прислушивались к ощущениям в ногах, икрах или других частях тела. Исправление дефекта в ногах зачастую требует от человека, чтобы он заново научился чувствовать, что в нем происходит во время ходьбы. В борьбе с психосоматическими заболеваниями или хроническими болезнями, как, например, туберкулезом, очень важно научиться «слушать свое тело» при принятии решения, пора ли отдохнуть или можно еще продолжать работу. Удивительно, сколько подсказок, руководств, наитий о жизни улавливает чувствительная личность, у которой есть уши, чтобы слышать, что говорит ее тело. Уметь улавливать отклики своего тела, как и слышать свои чувства в эмоциональных отношениях с миром и людьми вокруг, означает быть на пути к здоровью, которое не будет периодически подводить.
Люди отделяют тело от самости не только, когда используют его как рабочий инструмент, но также и в погоне за удовольствием. Тело воспринимается как некий проводник чувственности, через который можно получить определенное гастрономическое удовольствие и сексуальные ощущения, который можно настроить, как телевизор. Равнодушное отношение к сексу, которое мы уже отметили в предыдущей подглаве, связано с этой тенденцией по отделению тела от остального «я». В отчете Кинси о сексуальном партнере говорится как об «объекте», и многие люди думают в подобном ключе нечто вроде «мои сексуальные потребности требуют определенного выхода» вместо «Я хочу и выбираю сексуальные отношения с этим конкретным человеком». Тенденция по отделению сексуальной активности от остальной части себя, как все знают, ярко проявлена, с одной стороны, в пуританизме. Но не все знают, что либертинизм, который является противоположностью пуританизму, совершает абсолютно ту же ошибку по отделению секса от самости.
Мы приглашаем тело снова воссоединиться с «я». Это требует, как уже было предложено, восстановления активного чувствования своего тела. Это означает изучение своего тела – получение удовольствия от еды или отдыха, или приятное возбуждение от использования сильных мускулов, или наслаждение сексуальным влечением и страстью, – как аспектов действующего «я». Это подход, когда не «Мое тело ощущает», а когда «Я чувствую». В сексе это переживание сексуального желания и страсти как один из аспектов межличностных отношений. На самом деле отделение секса от остального, что составляет нашу личность, так же нелогично, как если отделить свою гортань и говорить о том, что «мои голосовые связки хотели бы пообщаться с моим другом».
Далее, мы предлагаем поместить «я» в центр картины телесного здоровья: именно «я» – тот, кто заболевает или выздоравливает. Мы предлагаем использовать действительный, а не страдательный залог в разговорах про болезнь; устаревшее выражение «я чахну» – правильное. К счастью, хотя бы при одном заболевании активный залог все еще используется при описании процесса выздоровления – пациенты, больные туберкулезом, говорят «я вылечился» в том или ином санатории. Мы предлагаем, чтобы и физические, и психологические болезни воспринимались не как временные случайности, которые произошли с телом (или с личностью, разумом), а как природные инструменты по переобучению всей личности в целом.
Использование болезни для переобучения хорошо проиллюстрировано в одном письме, которое пациент с туберкулезом написал своему другу: «Эта болезнь появилась не потому, что я слишком много работал и подцепил где-то туберкулезную палочку, но потому, что я пытался быть тем, кем я на самом деле не являюсь. Я жил как самый экстравертный экстраверт, появляясь в компаниях то тут, тот там, занимаясь тремя работами одновременно и оставляя без развития и использования ту часть себя, которая бы могла созерцать, читать и думать и “воззвала бы к моей душе”, вместо того чтобы все время куда-то торопиться и работать на полной скорости. Эта болезнь пришла как требование и возможность для того, чтобы заново открыть свои утерянные функции. Как будто это был способ природы сказать мне: “Ты должен обрести свою целостность. Пока ты этого не достигнешь, ты будешь болеть; и ты исцелишься ровно тогда, когда на самом деле станешь собой”». Можно тут добавить, что действительно существует клиническое подтверждение, что некоторые больные, воспринимавшие свою болезнь в качестве возможности для переобучения, достигали и физического и психологического здоровья, становились более цельными личностями после серьезного заболевания, чем были до него.
Такой опыт заболевания и выздоровления позволит нам преодолеть дихотомию между телом и душой, которая так сильно мучает современного человека. Если посмотреть на различные заболевания через призму собственного «я», то можно увидеть, что физические, психологические и душевные (используя новейшее определение для обозначения и ощущения бессмысленности в жизни) болезни – это грани одних и тех же трудностей, с которыми сталкивается «я» в поиске себя в мире. Например, широко известно, что разные типы заболеваний могут служить для взаимозаменяемых целей человека. Физическое заболевание может освободить от психологических проблем, давая фокус для «плавающей» тревожности – у человека появляется нечто конкретное, о чем можно переживать, – и это менее болезненно, чем неопределенная «плавающая» тревожность; или давать некоторый отдых от обязательств тем, кто не научился принимать на себя обязательства взвешенно. Многие люди через заболевание простудой или даже чем-нибудь более серьезным освободились от чувства вины, вне зависимости от того, насколько неконструктивным такой метод может быть. Таким образом, поскольку научный прогресс победил дифтерию, туберкулез и другие болезни – достижение, о котором можно было только мечтать, – без помощи людям в преодолении тревожности, вины, опустошенности и бесцельности заболевание просто загоняется в какую-то новую ипостась. Это заявление может показаться грубым, но, по большому счету, это правда. Борьба с болезнью в таком разрозненном виде сравнима со сражением Геркулеса против Гидры – каждый раз, когда он срубал ей голову, на ее месте вырастала новая. В битве за здоровье можно выиграть лишь на более глубоком уровне интеграции личности. Конечно, утверждение, что длительного прогресса в сохранении здоровья мы достигнем тогда, когда помимо поиска способов борьбы с бактериями, микробами и внешними паразитами пойдем дальше и откроем новые возможности для помощи и поддержки самим себе и другим людям так, чтобы людям больше не пришлось болеть, ни в коей мере не является обесцениванием огромного вклада новых медицинских открытий.
Осознание своих чувств закладывает фундамент для второго шага – понимания того, чего сам хочешь. На первый взгляд это мнение может показаться простым – кто из нас не знает, чего он хочет? Но как мы уже указали в первой главе, самое удивительное заключается в том, как мало людей действительно это знают. Если честно обратить взор внутрь себя, не обнаружим ли мы, что большинство того, чего, как мы думали, мы хотели, – просто рутина (например, желание съесть рыбу на обед в пятницу); или то, чего мы хотим, – это то, что мы думаем, нам следует хотеть (например, быть успешным в работе) или хотим хотеть (например, любить своего соседа)? Человек часто может наблюдать проявление прямых и честных желаний у детей до того, как их научат подделывать желания. Ребенок вопит: «Я люблю мороженое. Я хочу рожок» – и здесь не возникает путаницы в том, кто чего хочет. Подобная прямота в проявлении желаний зачастую – как дыхание свежего ветра над болотом. Может, не лучшее решение, если ребенок получит желаемый рожок в тот же миг, и естественно, дать или отказать – полностью родительская ответственность, поскольку ребенок еще недостаточно зрелый, чтобы принимать решения. Но пусть родители не учат этого ребенка подделывать свои желания, уверяя его, что мороженое он не хочет!
Знать о своих желаниях вовсе не означает выражать их беспорядочно, как только они взбредут в голову. Суждение и решение, как мы увидим позднее, – это составляющие любого зрелого самоосознания. Но как человеку получить основу для суждения о том, что он будет или не будет делать, если он не знает, в первую очередь, чего он хочет? Для подростка знать о своем эротическом влечении к человеку противоположного пола, сидящему в автобусе напротив, или к матери вовсе не означает действовать, исходя из этого влечения. Но предположим, что он никогда не позволит себе осознать подобные импульсы, поскольку подобное влечение социально неприемлемо? Как тогда ему узнать годы спустя, когда он уже будет женат, занимается ли он сексом с женой, потому что действительно хочет этого или потому что это приемлемый и «ожидаемый» акт, супружеская обязанность?
Люди, громко предостерегающие, что если страсти и желания не подавлять, то они внезапно вырвутся на поверхность и каждый, например, будет поглощен сексуальным влечением к своей матери или жене своего лучшего друга, говорят о невротических состояниях. В сущности, мы знаем, что именно подавляемые ранее эмоции и желания возвращаются и приобретают навязчивый характер позднее. В Викторианскую эпоху человек-гироскоп должен был жестко контролировать эмоции, и вот так, сажая их под замок, человек превращал их в преступные. Но чем более человек интегрирован, тем менее компульсивны его эмоции. У зрелого человека чувства и желания имеют конфигурацию. Например, при созерцании обеда как части спектакля на сцене человек не начинает испытывать голод – он пришел посмотреть спектакль, а не поесть. Или слушая, как поет певица, человек не возбуждается сексуально, хотя она может быть очень привлекательной, – конфигурация тут установлена на то, что человек пришел послушать концерт. Конечно, как уже упоминалось не раз в этой книге, время от времени у всех у нас случаются конфликты. Но это совсем не то, что быть управляемым неконтролируемыми эмоциями.
Каждый прямой и непосредственный опыт, связанный с чувствами и желаниями, является спонтанным и уникальным. Другими словами, хотение и чувствование – это уникальная часть каждой конкретной ситуации в каждый конкретный момент времени в конкретном месте. Спонтанность означает способность реагировать на ситуацию в целом, или, выражаясь техническими терминами, реагировать на конфигурацию «форма – фон». Спонтанность – это активное «я», становящееся частью определенной ситуации. Как в хорошем портрете фон всегда является неотъемлемой составляющей, так и действие зрелой человеческой особи является неотъемлемой частью ее «я» в окружающем мире. Однако спонтанность очень отличается от напыщенности, эгоцентризма или позволения себе выражать эмоции, невзирая на окружающую ситуацию. Спонтанность – это действующее «я», реагирующее на текущую ситуацию. Именно в этом ракурсе стоит воспринимать оригинальность и уникальность, всегда являющиеся частью спонтанности. Поскольку одна и та же ситуация никогда не происходила ранее и не повторится в будущем, то и чувство человека в этот момент всегда будет новым и никогда в точности не повторится. Только невротические реакции неизменно повторяются.
Третий шаг, наряду с открытием своих чувств и желаний, – это обнаружение нашей связи с подсознательными аспектами своего «я». Мы добавим только несколько коротких комментариев по поводу этого шага. Как современный человек сдал свой суверенитет над телом, так же он отказался и от бессознательной стороны своей личности, которая стала для него практически чужой. Выше по тексту мы уже рассмотрели, как подавление «иррационального», субъектных и бессознательных аспектов опыта идет рука об руку с потребностью современного человека сосредоточиваться на упорядоченной, целесообразной стороне нашего индустриального и коммерческого мира. И теперь нам надо найти и вернуть, насколько возможно, то, от чего мы отказались. С глубокой древности, еще до того как Иосиф стал толковать сны фараона, и до Нового времени люди воспринимали свои сны как источник мудрости, озарения и руководство к действию. Но большинство из нас сейчас воспринимают сны как причудливые видения, столь же далекие от нас, как церемониальные танцы Тибета. Это приводит к тому, что колоссальная часть нашего «я» оказывается отрезанной. Мы, получается, больше не способны использовать львиную долю мудрости и силы нашего бессознательного. Это ставит нас в ситуацию, как будто мы пытаемся управлять колесницей, запряженной только одной лошадью – традиционный образ во времена Платона, – а остальные четыре или пять разбегаются в разные стороны. Хотя тенденции и интуитивные ощущения блокируются в бессознательном и не допускаются в сознание, они все еще остаются частью нашего «я», и к ним можно, в той или иной степени, добраться и сделать их осознанными. Чем раньше мы восстановим суверенитет в этой части королевства, тем лучше.
Если мы углубимся в вопрос толкования снов, то это уведет нас слишком далеко от темы главы. Конечно, понимание снов – острый и сложный вопрос, хотя и не такой сложный, как может показаться кому-то, кто начнет читать об эзотерических символах в большинстве современных сонников. Эти эзотерические символы снова превращают всю проблему в абракадабру, – и это другой способ, возможно, типичный современный способ, отказа от нашего суверенитета над бессознательными аспектами «я». Как если бы мы сказали, что посвященные и знающие магию могут понять наши сны, но сами мы не можем! В своей последней книге «Забытый язык» Эрих Фромм отмечает, что сны, как мифы и сказки, на самом деле вовсе не иностранный язык, а часть одного универсального языка, который доступен всему человечеству. Книгу Фромма можно рекомендовать читателю нетехнического склада ума, кто хочет заново узнать что-то об этом бессознательном «языке своей отчизны».
В этой главе мы хотим только засвидетельствовать благожелательное отношение ко снам и другим проявлениям бессознательного и несознательным аспектам нашего «я». Сны – это выражение не только конфликтов и подавленных желаний, но еще и прошлых знаний, которые человек получил ранее, возможно, много лет назад, и думает, что забыл о них. Даже неподготовленный человек, если займет позицию, что содержание его снов достойно того, чтобы не быть отвергнутым как явная чушь, может иногда получать из них полезные руководства к действию. А человек, который умеет понимать, что он пытается сказать самому себе во снах, может извлекать из них удивительно ценные подсказки и глубокие знания для решения своих проблем.
В заключение этой главы хочется показать, что чем больше самоосознания есть у человека, тем более он живой. «Чем более осознанный, – отмечает Кьеркегор, – тем более самостоятельный». Быть личностью означает наращивать осознанность, опыт самости, опыт того, что «я» – тот, кто действует, – субъект происходящего вокруг.
Такой взгляд на то, что значит быть личностью, оберегает нас от двух ошибок. Первая – инертность[42] – позволяет детерминистским силам заместить собою самоосознание. Нужно признать, что некоторые тенденции в ранних формах психоанализа могут быть использованы, чтобы рационализировать инертность. Открытие Фрейда о том, насколько любого из нас «толкают» наши бессознательные страхи, желания и наклонности всех мастей, и о том, что человек в крайне ничтожной степени является хозяином своего ума, во что изначально верил человек с «силой воли» в XIX веке, является эпохальным. Но вместе с упором на детерминизм бессознательных сил возникла и пагубная предпосылка, жертвой которой частично стал и сам Фрейд. Например, один из первых психотерапевтов Гроддек[43] писал: «Нами управляет бессознательное», а Фрейд в письме выразил ему почтение за его внимание к «пассивности эго». Чтобы скорректировать частичное недопонимание, мы обязаны подчеркнуть, что конечная цель фрейдовских исследований бессознательных сил заключалась в том, чтобы помочь людям перевести эти силы в сознательное. Как он не единожды говорил, цель психоанализа заключается в том, чтобы из бессознательного сделать сознательное; увеличить осознанность; помочь отдельной личности осознать бессознательные наклонности, которые помыкают самостью, как мятежные матросы, захватившие корабль; и таким образом помочь человеку осознанно управлять своим кораблем. Следовательно, упор этой главы на рост осознанности личности и предостережение от инертности имеют много общего с конечной целью Фрейда.
Другая ошибка, от которой оберегает нас такой взгляд на личность, – это активизм, то есть использование активности вместо осознанности. Под активизмом мы понимаем тенденцию, широко принятую в этой стране, полагать, что чем больше человек проявляет активности, тем более он живой. Должно быть ясно, что когда мы используем термин «активное я» в этой книге, мы не имеем в виду занятость или простое выполнение каких-то действий. Многие люди постоянно занимают себя, чтобы завуалировать свою тревожность; их активизм – это способ бегства от самих себя. Они получают ложное и временное ощущение жизни, беспрестанно мчась куда-то, как будто что-то происходит, только когда они движутся, или как будто быть занятым – это доказательство их важности. У Чосера есть лукавый и проницательный комментарий об этом типе, выведенном в образе торговца в «Кентерберийских рассказах»: «Думается мне, он кажется более занятым, чем есть на самом деле».
Наша трактовка самоосознанности безусловно включает активность в качестве выражения жизни, но это противоположное активизму явление – противоположное, потому что здесь действие не нужно для того, чтобы избежать самоосознания. Живость часто означает способность не действовать, быть творчески незанятым, что может быть даже сложнее для большинства современных людей, чем чем-либо заниматься. Роберт Льюис Стивенсон точно написал: «Чтобы быть праздным, необходимо сильное чувство личностной идентификации». Как мы и предположили, самоосознание вновь выносит на поверхность более спокойные виды деятельности – например, созерцание и медитацию, которые западный мир на свою беду утратил. Это возбуждает новый интерес к тому, чтобы быть кем-то, а не просто что-то делать. С таким отношением к себе работа для нас, современных людей – великих трудяг и производителей, не будет побегом от себя самих или попыткой доказать свою значимость, но творческим выражением спонтанных сил личности, которая сознательно признала свое отношение к миру и ближним.