Критика пан-детерминизма
Психоанализ часто обвиняют в так называемом пансексуализме. Что касается меня, то я сомневаюсь, что такой подход к человеческой психике вообще законен. Однако я считаю куда более ошибочным и опасным другой подход - то, что я называю «пан-детерминизмом». Под этим я понимаю взгляд на человека, пренебрегающий его способностью противостоять каким бы то ни было условиям. Человек в своих действиях отнюдь не полностью обусловлен и ограничен; он сам решает, подчиниться условиям до конца или противостоять им. Другими словами, человек в конечном счете независим. Он не просто существует, но всегда решает, каким будет его существование, каким он станет сам в ближайшую минуту.
Таким же образом, каждое человеческое существо обладает свободой меняться в любой момент. Мы можем предсказать его будущее только в широких общих рамках статистики, относящейся к целой группе; однако индивидуальная личность остается по существу непредсказуемой. Основа любых предсказаний представлена биологическими, психологическими и социальными условиями. И все же одна из основных черт человеческого существования - способность подняться выше этих условий, перерасти их. Человек способен изменить мир к лучшему, насколько это возможно, и изменить себя к лучшему, если это необходимо.
Я приведу случай д-ра И. Это единственный из всех встреченных мною в жизни людей, которого я смею назвать Мефистофелем, дьяволом в человеческом образе. Тогда его назвали «массовый убийца из Штейнхофа» (большая психиатрическая больница в Вене). Когда нацисты начали проводить в жизнь свою программу эвтаназии «неполноценных» людей, он держал в руках все нити организации истребления душевнобольных, и фанатически стремился к тому, чтобы ни один из них не избежал газовой камеры. Вернувшись в Вену после войны, я спросил, что произошло с д-ром И. Мне сказали: «Русские заключили его в изолированную камеру в Штейнхофе. Однако на следующий день дверь камеры оказалась открытой, и никто его больше не видел».Я был уверен, что он, как и многие другие, при помощи своих друзей сбежал в Южную Америку. Однако недавно я консультировал бывшего австрийского дипломата, который много лет провел в заключении за железным занавесом, сначала в Сибири, а потом на знаменитой Лубянке в Москве. Во время неврологического обследования он внезапно спросил меня, не случалось ли мне знать д-ра И. После моего утвердительного ответа он продолжал: «Я познакомился с ним на Лубянке. Он умер там, в возрасте 40 лет, от рака мочевого пузыря. Однако до этого он проявил себя как лучший товарищ, какого только можно вообразить. Он умел утешить каждого. Он жил на высочайшем моральном уровне. Он был лучшим другом, который был у меня за все мои долгие годы в тюрьме.»
Вот вам история д-ра И., «Убийцы из Штейнхофа». Как мы можем осмелиться предсказать поведение человека? Мы можем предсказать движения машины, автомата; более того, мы даже можем попытаться предсказать движения или «динамику» человеческой психики (psyche). Но человек - это больше чем psyche.
Однако свобода - это еще не самоцель, а только половина дела. Свобода - всего лишь негативная (обратная) сторона цельного понятия, позитивной (лицевой) стороной которого является ответственность. Действительная свобода может выродиться в простой произвол, если она не ограничена ответственностью. Вот почему я рекомендую, чтобы статуя Свободы га восточном берегу Америки была дополнена статуей Ответственности на западном берегу.
Кредо психиатра
Никакие мыслимые обстоятельства не могут настолько ограничить человека, чтобы лишить его свободы на сто процентов. Поэтому хоть какая-то свобода, как бы она ни была ограничена, остается у человека в случаях невроза или даже психоза. В самом деле, сокровенная сердцевина личности пациента не затрагивается даже тяжелыми психозами.
Неизлечимый душевнобольной, пусть он перестал быть полезным членом общества, все еще может сохранять достоинство человеческого существа. Таково мое кредо психиатра. Иначе я не считал бы, что стоит посвятить свою жизнь психиатрии. Ради чего? Просто ради испорченной мозговой машины, которую невозможно починить? Если бы не убеждение, что пациент - это нечто большее, следовало бы оправдать эвтаназию.
Вернуть психиатрии гуманность
Слишком долго - полстолетия - психиатрия пыталась интерпретировать человеческий разум как механизм, и, следовательно, терапию душевных болезней часто излагала в технических терминах. Я верю, что это время позади. То, что сейчас начинает вырисовываться на горизонте - это не силуэт психологизированной медицины, а скорее гуманизированной психиатрии.
Тот врач, который все еще понимает свою роль в основном как роль техника, вынужден теперь признать, что он видит в своем пациенте не более чем машину вместо того, чтобы видеть за болезнью человеческое существо.
Человеческое существо - не просто одна из ряда вещей; вещи определяют одна другую, в то время как человек в конечном счете независим. Каким он становится - в пределах своих способностей и среды - зависит от него самого. Например, на таком испытательном полигоне, как концлагерь, мы сами видели, как некоторые из нас вели себя как свиньи, в то время как другие жили как святые. У человека есть обе возможности; какую из них он реализует, зависит от его решений, а не от внешних условий.
Наше поколение - это поколение реалистов, ибо нам стало известно, что такое на самом деле человек. В конце концов, человек - это существо, которое изобрело газовые камеры Освенцима; однако он также и то существо, которое входило в эти камеры с гордо поднятой головой, с молитвой или Шма Исраэль на устах.
Постскриптум 1984 г.
ПОВОД ДЛЯ ТРАГИЧЕСКОГО ОПТИМИЗМА
Посвящается памяти Эдит Вайскопф-Джоэлсон, чьи пионерские исследования в логотерапии в США начались еще в 1955 г., и чей вклад в эту область неоценим.
Давайте сначала спросим себя, что следует понимать под «трагическим оптимизмом». Кратко говоря, это означает, что человек является, и остается, оптимистом, несмотря на «трагическую триаду», как это называется в логотерапии; триаду, состоящую из тех сторон существования человека, которые могут быть обозначены как (1) боль, (2) вина и (3) смерть. Эта глава посвящена вопросу: как можно сказать жизни «Да», несмотря на все это? Если поставить вопрос иначе, как может жизнь сохранить свой потенциальный смысл, несмотря на свои трагические стороны? В конце концов, «говорить «Да» жизни, несмотря на что бы то ни было», как звучит название одной из моих немецких книг, как раз предполагает, что жизнь потенциально имеет смысл при любых условиях, даже самых несчастных. И это в свою очередь предполагает, что способность человека к творчеству превращает отрицательные стороны жизни в нечто позитивное и конструктивное. Другими словами, суть в том, чтобы использовать наилучшим образом любую данную ситуацию. «Наилучшее» на латыни называется optimum - вот почему я говорю о трагическом оптимизме, т.е. оптимизме перед лицом трагедии и с учетом потенциала человека, который в своем максимуме позволяет (1) обратить страдание в достижение и подвиг; (2) использовать вину как случай изменить себя к лучшему; и (3) найти в преходящести (конечности) жизни стимул к ответственным поступкам.
Однако надо помнить, что оптимизмом нельзя управлять, или принудить к нему. Нельзя заставить себя быть оптимистом огульно, без разбора, вопреки всем скверным обстоятельствам, вопреки полной безнадежности. И что верно для надежды, верно и для остальных двух компонент триады, так как и вера и любовь не могут быть управляемы или получены в приказном порядке.
В глазах европейцев важной характеристикой американской культуры является императив: опять и опять приказывается и предписывается «быть счастливым». Но счастье не может быть объектом стремления, погони; оно должно быть результатом чего-то другого. Надо иметь основание «быть счастливым». Тогда счастье возникает само собой. Жизнь человека - не в погоне за счастьем, а поисках причины для него, в том числе, и путем реализации потенциального смысла, который скрыто присутствует в текущей жизненной ситуации.
Эта необходимость основания для счастья подобна необходимости повода для другого чисто человеческого явления - смеха. Если вы хотите, чтобы кто-то рассмеялся, вы должны рассказать ему нечто смешное. Иначе невозможно вызвать настоящий смех - скажем, убеждая или принуждая. Это все равно, что приказать человеку, сидящему перед объективом фотоаппарата,4 сказать «cheese»: на фотографии выйдет лицо, застывшее в искусственной улыбке.
В логотерапии такое поведение называется «чрезмерное стремление». Оно часто вызывает сексуальные неврозы, будь это фригидность или импотенция. Чем больше пациент, вместо того чтоб самозабвенно отдаваться, прямо стремится к оргазму, т.е. сексуальному удовольствию, тем больше его погоня за сексуальным наслаждением разрушает это наслаждение. На самом деле то, что называется «принципом удовольствия» - это скорее порча удовольствия.
Если же человек успешно находит смысл своей жизни, это не только
приносит ему счастье, но и способность справляться со страданием. Но что
происходит, если кому-то не удается найти этот смысл? Последствия могут быть
роковыми. Вспомним, например, что иногда происходит в экстремальных
ситуациях, скажем, в лагерях военнопленных и концлагерях. Как мне
рассказывали американские солдаты, такое поведение выражалось в полном отказе от надежды. В концлагере подобное происходило так: однажды утром человек отказывался вставать и идти на работу и оставался лежать в бараке, на соломе, мокрой от нечистот. Ничего - ни предупреждения, ни угрозы, ни побои - не могло вывести его из этого состояния. А потом обычно происходило вот что: он извлекал глубоко запрятанную в кармане сигарету и закуривал. В этот момент мы понимали, что в ближайшие 48 часов этот человек умрет. Ориентация на смысл пропала, и на смену пришло стремление к немедленному удовольствию. (Заключенные обычно выменивали «премиальные» сигареты на жизненно необходимую еду.)