Рота первой ворвалась на станцию. Кругом валялись вражеские трупы, на железнодорожных путях горели груженые вагоны. Не успев вывезти, враг решил уничтожить награбленное добро. Пожар быстро ликвидировали — и снова вперед. Станция Оболь осталась позади; 334-й полк продвигался дальше.
Поднявшееся над лесом солнце светило по-особенному ярко. Начинался новый день наступления. Вражеская оборона рушилась. Противник откатывался назад. Преследуя его по пятам, 47-я стрелковая дивизия выходила к берегам Западной Двины.
Но этого уже не видел бывший колхозный бригадир с Николаевщины, отважный командир роты лейтенант Веденко. Не мог знать Виктор Антонович и того, что вскоре в дивизию пришла весть — Указом Президиума Верховного Совета СССР за бои на Оболи ему было присвоено почетное звание Героя Советского Союза. Фашистские пули сразили доблестного офицера. Виктор Веденко навсегда остался на берегу Оболи — быстрой белорусской реки.
После нескольких дней упорных боев стрелковый полк под командованием Максима Ильича Хромозина подходил к берегам реки Оболь. Совсем близко, за неширокой, покрытой зеленым ивняком луговиной, поблескивала живительная, бодрящая гладь реки. Солдаты ой как мечтали о ее прохладной влаге: солнце нещадно морило зноем, на небе ни облачка, на земле ни ветерка! Вода в солдатских флягах давно уже кончилась. А тут совсем рядом — река! Близко… Но враг не пускал к берегу.
Небольшая, но глубокая, с обрывистыми берегами, поросшими кустарником, Оболь являлась серьезной преградой. Попытка преодолеть ее с ходу не увенчалась успехом. Фашисты укрепили берег, подступы к реке обстреливались пулеметным огнем. Первой форсировать Оболь было поручено стрелковой роте лейтенанта Василия Карпенко.
Приближался вечер. Вырвавшись вперед, рота стала продвигаться к берегу. Однако подойти вплотную к реке не удалось. Враг встретил бойцов интенсивным пулеметным огнем, а затем из кустов вышли три танка и тоже открыли огонь. Пехотинцы залегли. Когда надвинулись сумерки, враг контратаковал. Рота Карпенко отразила натиск противника, но через ее боевые порядки в тыл просочились отдельные группы гитлеровцев. Теперь противник был впереди и сзади. Другие подразделения полка, ведя бой, задержались где-то на подступах к реке. А губительный огонь врага не ослабевал.
«Что делать? — задумался командир роты. — Впереди противник, но сколько его — неизвестно. Отойти назад нельзя — и там уже гитлеровцы». Зная, что вот-вот должна подойти подмога, Карпенко решил ударить по берегу.
Перед залегшей ротой расстилалась небольшая поляна. За ней по косогору спускались редкие молодые сосенки с посеченными осколками снарядов стволами. И наконец, на самом берегу реки густые сплетения лозняка: там враг. Поляна заросла высокой травой, обильно расцвеченной цветами. В другое время цветы радовали бы человека, но сейчас было не до них. То тут, то там чернели воронки от авиабомб и снарядов, нарушая мирную красоту заливного луга.
Бойцам роты нужно было пробежать под огнем полторы-две сотни метров открытой поляны и редкого сосняка. Затем, ворвавшись в заросли кустарника, захватить траншеи врага на этом берегу. Захватить… Но как это сделать, если фашисты посылали в нашу сторону дождь свинца?
На участке, где один взвод глубже других вклинился во вражескую оборону, — здесь кустарник был погуще, что облегчало маскировку, — появился лейтенант Зуев, комсорг батальона, находившийся вместе с ротой Карпенко. Алеша Зуев, любимец 353-го стрелкового полка, комсомольский вожак батальона. Стройный, немного застенчивый юноша с умными, выразительными глазами и чуть заметной улыбкой на губах… Приподнявшись в траншее, Зуев внимательно оглядел поляну и понял: опасность большая, но медлить никак нельзя.
Карпенко подал сигнал атаки. Зуев первым поднялся и, громко крикнув: «Ком-со-мо-льцы, за мно-о-о-й!», побежал вперед. Первыми выскочили из окопов Воронин, Юрьев, Васильев, Шарков. Это были лучшие воины роты; они устремились к кустарнику. За ними бросились десятки солдат…
Фашисты усилили огонь: из мелколесья застрочили пулеметы, на поляне загрохотали разрывы мин. Но ничто не могло остановить порыва атакующих. Они бежали вперед, падали под огнем, прятались от пуль в густой траве и снова поднимались для броска. Теперь река была совсем близко — только преодолеть бы эти кусты ивняка.
Вот уже отдельные группы смельчаков приблизились к кустарнику. Карпенко надеялся, что еще один рывок — и рота достигнет окопов врага. В этот момент навстречу вышло еще два танка; они вели на ходу пулеметный огонь. Это внесло замешательство. Солдаты залегли. А на поляне рвались снаряды и мины, над головой со злым посвистом проносились пули. Видел Карпенко: в траве неподалеку лежал раненый солдат, вот за грудь схватился другой, пулеметная очередь накрыла третьего. Огонь был очень плотный. Продвигаться вперед стало невозможно. Но и лежать здесь так, незащищенными, тоже было опасно.
«Плохо дело, очень плохо…» — тревожно думал командир роты. Случилось именно то, чего он так опасался. Что же теперь делать?
Карпенко передал по цепи: «Окапываться». Но стоило чуть поднять голову или руку с саперной лопаткой, фашисты усиливали огонь. Прижатая к земле рота казалась беспомощной. «Так долго не продержаться, — понимал Василий Карпенко, — несем неоправданные потери, наступательный порыв иссяк, солдаты устали…» И все же лейтенант чувствовал: наступил момент, когда успех зависел от одного натиска, стремительного броска вперед. Может быть, от порыва одного человека… Требовалась искорка, ее кому-то надо было зажечь. Верил Карпенко: нанеси он этот последний удар, и враг не выдержит — рота достигнет берега.
Но как вывести бойцов из оцепенения, в котором они сейчас находились? Что сделать, чтобы прибавить им силы, заставить оторваться от земли, выпрямиться и броситься на врага? Карпенко знал: для того чтобы подняться сейчас, нужна огромная сила воли, величайшее усилие. Может быть, даже самопожертвование. Но это было необходимо. Только решительность и мужество, стремительный, яростный бросок могли спасти положение.
В этот момент к лейтенанту Карпенко подполз Зуев. Как всегда, комсорг был спокоен, хотя морщинки прорезали лоб и крупные капли пота покрывали его раскрасневшееся загорелое лицо. Зуев тяжело, натужно дышал. «Полз долго, — подумал Карпенко, — нелегко это сейчас…»
— Я посоветовался с комсомольцами в цепи… Поднимутся!.. Давай сигнал атаки!.. — проговорил Алексей прерывистым голосом, обтирая рукавом гимнастерки катившийся с лица пот. Зуев сейчас был удивительно на кого-то похож. «Сын или брат чей-то, из знакомых», — подумалось Карпенко. Но разбираться в этом не было времени. Командир роты очень обрадовался, что Зуев рядом.
— Молодец, Алеша, — взволнованно сказал офицер. — Спасибо… — Карпенко дружески положил руку на плечо комсоргу. Он хорошо понимал, каких трудов стоило ему проползти эти десятки метров по луговине, где простреливалась каждая пядь земли.
— Мы с тобой поднимемся, — говорил лейтенант, — но этого мало. Надо, чтобы кто-нибудь еще из солдат, из младших командиров. Это поможет, понимаешь?..
— Младший лейтенант Проскурин, сержанты Перкин, Ершов… Я говорил с ними, — ответил Зуев.
Карпенко отлично знал этих храбрых и толковых командиров.
Впереди, совсем уже близко, полз вражеский танк. Алексей хорошо видел, как слева у орудийной башни торчал пулемет, изрыгающий огонь. Чуть подними голову — и смерть…
Но ждать было нельзя. «Промедление смерти подобно, — вспомнились Зуеву крылатые слова. — Пора… пора», — назойливо било в виски.
И он пополз в сторону. А через несколько минут, чуть приподнявшись, взмахнул левой рукой и звонким голосом крикнул:
— Товарищи… впе-е-ре-е-д!..
Комсорг рванулся к кустарнику. Словно электрический ток прошел по цепи, всколыхнул солдат. Зашевелились, задвигались пехотинцы, но продолжали лежать…
А Зуев бежал. Один… По спине Карпенко забегали мурашки. «Неужели не выйдет?.. Не может этого быть! Поднимутся. Должны подняться…» — лихорадочно думал он.
Две, три, а может быть, и пять секунд Зуев бежал один. Совсем близко застрочил немецкий пулемет… Теперь поднялся Карпенко. Он быстро огляделся и громко прокричал:
— Перкин… Ершов, за мной!..
В нескольких шагах впереди, не обращая внимания на пули, с пистолетом в руке бежал комсорг стрелкового батальона. Хрупкий, с тонкой девичьей талией, он сейчас был грозен. Какая-то влекущая сила исходила от этого человека, она звала вперед — требовательно и настойчиво.
Пригнувшись, стремительно бежал за ним Карпенко. Он уже чувствовал, что они с Зуевым не одни: десятки солдат бежали за ними… Совсем близко сержанты Перкин и Ершов, ефрейтор Разумный. И много, много других…
Все яснее слышался топот ног. Вот кто-то уже обогнал его. Потом еще двое очутились впереди. И еще…
— Бей! Бей фашистов!.. — слышались со всех сторон голоса.
Комсорг обернулся, на мгновение радостная улыбка засияла на его лице. Увлеченные его порывом бойцы шли в атаку.
За спиной заговорили «максимы». Зуев обрадовался: «Свои это. Пулеметная рота поддерживает. Хорошо… Очень хорошо!..»
Короткими перебежками, падая в траву, когда противник усиливал огонь, и снова быстро поднимаясь, Алексей добежал до кустарника.
Вот и река. Могучее русское «ура» слилось с трескотней автоматов. Пехота шла в атаку. Грохнула кем- то удачно брошенная граната. Раздался второй, третий взрыв… Запылал танк, а другой, с перебитой гусеницей, заерзал на месте. Остальные танки скрылись в кустарнике.
Рота, а за ней и подошедший стрелковый батальон вышли к Оболи. Гитлеровцы стали поспешно отходить вдоль берега.
В голове батальона рота Карпенко преследовала врага. В том месте, где излучина реки уходила в сторону, на пути лежала сожженная деревня Захарово. Она была опорным пунктом во вражеской обороне. Нужно было срочно разведать селение.