Страшные сны приходили к нему и уходили на протяжении многих лет. Они были разными. Часто ему снились огромные толпы людей, которые, широко раскинув руки, двигались на него, готовые схватить. В другие ночи он видел сотни рук, бегавших по его телу, пальцы превращались в змей, которые скользили по нему туда-сюда. Но сейчас его каждую ночь, вот уже несколько недель, посещал один и тот же кошмар, после которого он всегда просыпался с жестокой головной болью.
Лили, раскинувшись, лежала на полу у стены. Ее тело было белым, как фарфор. Он снимал с нее ночную рубашку и видел, что синяки с ее кожи исчезли. Он расчесывал пальцами ее волосы, ниспадавшие водопадом. Ее тело было теплым и мягким, но она не шевелилась, когда он до нее дотрагивался. Тогда он наклонялся, чтобы поднять ее. Она была не такой тяжелой, как на самом деле, — словно ее тело стало полым, лишенным крови, внутренних органов и скелета. Он пытался дотронуться до ее лица, но внезапно ее тело раздавалось в стороны, белая кожа лопалась, как яичная скорлупа, и распадалась на части. Из того, что осталось, лезли личинки, жирные белые черви, которые копошились огромным отвратительным мясистым комом. Тело Лили у него на руках превращалось в скопище червей, мух и жуков, которые начинали ползать по его туловищу. Такая трансформация ужасала его. Насекомые облепляли его торс, забирались в рот, глаза, уши. Он просыпался, и ему казалось, что по простыням ползают жуки. Он старательно отряхивал руки и ноги, но кожа все равно потом целый день чесалась.
Образы из снов могли являться почти в любое время. Он моргнул, и по лежащей перед ним в кровати женщине тоже поползли черви, но, когда он снова моргнул, они исчезли. Женщина закинула руку за голову на подушке, а он стоял рядом, так близко, что ощущал влагу и запах ее дыхания.
На миг его обуяло острое желание коснуться ее, погладить ее щеку так же, как он гладил щеку Лили, когда смотрел на нее, но он заставил себя сдержаться и снова выпрямился.
Он бросил на нее последний взгляд. Ее грудь поднималась и опускалась. Он скользнул под кровать, положил голову на пол и подтянул ноги к груди.
Он был близко. Между его лицом и женщиной было меньше метра. Он почти ощущал ее тепло, ее спокойствие изливалось на него сквозь простыни, сквозь перья матраса и планки каркаса кровати.
Его дыхание замедлилось, войдя в такт с ее дыханием, и он мирно уснул. И этой ночью ему не снилось никаких кошмаров.
Ванья выставила на стол сок, йогурт, хлеб, масло, сыр, ветчину и салат.
— Доброе утро, — сказала она, наклоняясь, чтобы поцеловать Альву в щеку.
Та отвернулась, и губы угодили ей в ухо.
— Девочки, завтрак, — крикнула Ванья старшим дочерям. Те прибежали к кухонному столу.
Эбба и Санна без остановки тараторили о хоккейных тренировках, об одноклассниках и о лагере, в который они отправятся на следующие выходные. Ванья спросила их, поедет ли с ними кто-то из родителей, чтобы помочь учителям следить за детьми.
— А ваш класс никуда не едет? — спросила Ванья у Альвы, но та даже не подняла глаз от своего йогурта.
— Даже если бы и поехал, Альва бы все равно дома сидела, — сказала Санна, — потому что у нее нет друзей.
Альва лягнула Санну под столом. Та взвыла и лягнула ее в ответ. Альва почувствовала, как Саннина нога, едва не задев ее, угодила в ножку стула.
— Девочки, хватит там возиться, — сказала Ванья. Санна скорчила Альве рожу.
Эбба посмотрела на мать.
— Убийцу уже поймали? — спросила она, взяв из плетеной корзинки кусок хлеба.
— Нет, не думаю, — сказала Ванья.
Она задумалась на несколько секунд.
— Во всяком случае, в газетах ни о чем таком не писали. Полагаю, это означает, что ничего не изменилось.
Ванья встала и пошла к холодильнику, чтобы взять молока для кофе.
— Что, папиной малышке страшно? — негромко прошипела Альве Эбба, надув губу. Когда Ванья повернулась к ним, Эбба как ни в чем не бывало тихо сидела на своем стуле.
Альва подумала о Чарли, который лежит на больничной койке в обществе нелепого плюшевого мишки, как недоумок какой-то. Она не смогла совсем избавиться от этого мальчишки, но во всяком случае в классе его сейчас нет. Она окинула взглядом Эббу с Санной и подумала, что могла бы уложить в больницу и их тоже. От одной только мысли об этом ей стало легче.
— Чего ты ухмыляешься? — спросила Эбба. Альва почувствовала, как внутри у нее клокочет гнев.
— Не разговаривай с сестрой таким тоном, — сделала замечание Ванья.
Санна и Эбба доели завтрак и снова исчезли у себя в комнате. Альва и Ванья остались в кухне. Масло таяло на столе от утреннего солнца.
Альва проглотила последнюю ложку йогурта и встала.
— Милая, не могла бы ты остаться еще на минуточку? Пожалуйста. Мы с тобой что-то давно не болтали.
— Я не хочу с тобой разговаривать, пока не увижу папу.
— Но, Альва, ты должна понять, что сейчас это невозможно. Я знаю, ты думаешь, что это я во всем виновата…
— Ты и правда во всем виновата, — перебила Альва. — И это ты ничего не понимаешь!
— Ну, может, я и не понимаю, — сказала Ванья. Неожиданно она как будто стала гораздо старше. — Но папа не может приехать. Я хотела бы, чтобы он мог, но это было бы для нас плохо.
Альва сложила руки на груди.
— Для меня это было бы хорошо, — сказала она. Ее голос звучал куда более по-детски, чем ей хотелось бы.
— Я в этом не уверена, Альва. Я думаю только о том, как лучше для тебя, неужели ты этого не видишь?
Альва схватилась за стул и вцепилась в него так, что побелели костяшки пальцев.
— Я не хочу здесь жить, я не хочу жить с Санной и Эббой, и я не хочу жить с тобой!
— Прекрати вести себя как младенец! — раздраженно вздохнула Ванья. — Пожалуйста, просто делай, как я говорю, и все.
Ее голова мелко тряслась. Альва подняла руку, схватила свой полупустой стакан с соком и швырнула его на пол.
— Что, черт возьми, ты творишь? — закричала Ванья, спеша убрать забрызгавший все вокруг сок. — Стой спокойно, тут кругом стекло, — сказала она. — Подожди здесь, принесу тебе какие-нибудь тапочки, чтобы ты не порезалась.
Девочка решительно двинулась прочь из кухни.
— Альва, подожди! Вернись! Ты должна помочь мне убрать это безобразие.
Та ничего не ответила.
— Господи, ну и что мне с тобой теперь делать?
Хенри оторвал палец от кнопки дверного звонка. Внутри квартиры все еще раздавался его звук. Послышались шаркающие шаги, потом дверь открылась настолько, насколько это позволяла накинутая изнутри цепочка.
— Да? — сказала пожилая женщина, выглядывая в образовавшийся проем.
— Здравствуйте, меня зовут Хенри Юнсон, и я новый владелец этого дома. Я просто решил зайти поздороваться и поинтересоваться, не могу ли я взглянуть на вашу квартиру.
Пожилая дама смерила его взглядом и надела очки, которые висели на шнурке у нее на шее.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Хенри Юнсон, новый владелец дома.
Старушка сняла цепочку.
— О, славно. Я получила ваше письмо. Меня зовут Дагни, — сказала она, протягивая тонкую руку.
Прибежала, стуча когтями по паркету, маленькая собачка. Хенри подавил желание попросить старушку подстричь ей когти, чтобы поберечь полы.
— Проходите, я сварю кофе. Тапочки вот тут, в корзине.
Она показала на кучу мягких домашних тапок всевозможных размеров, таких же, какие носила сама, золотистых и серебристых. Хенри выбрал тапки побольше и сунул в них ноги. Он чувствовал себя слегка по-дурацки, но понимал, что сейчас не время критиковать заведенные хозяйкой порядки.
Дагни исчезла в помещении справа, и Хенри догадался, что там кухня. Двинувшись следом за ней, он заметил, как необычно узок коридор. Расстояние между стеной и встроенным шкафом на другой его стороне никак не могло быть больше метра.
Прислушавшись к тому, что происходит в кухне, Хенри открыл дверь в конце коридора, чтобы посмотреть, что за ней. Там оказалась вполне обычная кладовка, заполненная коробками и старой одеждой.
— Присаживайтесь, — сказала Дагни, когда он вошел в кухню.
Квартира радовала глаз. В конце кухни, обставленной в духе пятидесятых, имелась просторная кладовая, по стене тянулся ряд полок.
— Красиво у вас, — сказал Хенри, отодвигая стул.
— Да, правда же? — отозвалась Дагни, отмеряя ложками кофе для кофеварки. — Я живу тут пятнадцать лет, но по ощущениям это целая жизнь.
Она включила кофеварку, и внутри забулькало. Из недр одной из кухонных полок была извлечена жестянка с печеньем. Хенри прочистил горло.
— Ну, я собираюсь пройтись по всему дому и побывать в каждой квартире. Думаю, хорошо будет познакомиться со всеми, кто тут живет.
— Понимаю, да и компания всегда приятна.
Она выставила на стол чашечки с цветочным узором, а собачка вилась у ее ног. Тонкие и хрупкие чашечки напомнили Хенри о матери, которая любила такой же фарфор.
— Так, значит, вам тут нравится?
— О, очень! Буду жить здесь, пока меня не загонят в дом престарелых.
Дагни улыбнулась и подлила молока из кувшина. Сахарница с ложкой уже стояла на столе.
— Для человека вроде меня у этой квартиры как раз подходящий размер.
Ее лицо слегка просветлело.
— Ну и конечно, для Дейзи тоже.
— Для Дейзи?
— Да, это моя малышка кокер-спаниель.
В кувшин нацедился кофе. Дагни засуетилась у кофеварки, наполнила чашечку и поставила ее перед Хенри.
— А какая тут вообще площадь, если поточнее?
Дагни ненадолго задумалась.
— Мне кажется, около шестидесяти квадратных метров.
— О, так много? — сказал Хенри. — Мне кажется, квартира выглядит как-то поменьше.
Дагни пригубила кофе. Когда она пила, ее верхняя губа слегка кривилась.
— Нет, я практически уверена, — сказала она, аккуратно дуя на кофе, — в контракте сказано: шестьдесят. Хотите, поищу его?
— Что вы, совершенно незачем.