Они посидели так некоторое время, а потом Альва зевнула.
— Мне надо лечь, — сказала она Вэ.
— Мне тоже, — ответил он, вставая.
Вэ с поразительной грацией передвигался на своих деформированных конечностях. И Альва снова удивилась, насколько он высок. Он возвышался на фоне белой стены, как настоящий великан.
— А где вы ляжете? — спросила девочка.
— Между стенами, — сказал Вэ.
Альва снова засмеялась и зажала рот рукой, чтобы не разбудить Эббу и Санну. Ей хотелось обнять его, но она подумала, что, наверное, лучше не надо. Вэ не выглядел как человек, которому нравится обниматься, а она не хотела, чтобы ему было неловко.
— Вы завтра вернетесь? — прошептала Альва, на этот раз потише.
— Хорошо, но ты никому не говори.
— Про вас?
— Да, ни одному человеку.
— Не скажу, — проговорила Альва, — честное слово. Я люблю секреты.
Вэ пригнулся, проходя сквозь дверной проем, и свернул в прихожую. Он двигался так бесшумно, что Альве пришлось затаить дыхание, чтобы услышать его шаги, но даже и это не помогло.
Как же он вошел? Она неожиданно вспомнила, что не слышала звона колокольчика в прихожей. И Ванья заперла на ночь входную дверь.
Альва прокралась в прихожую и подергала дверную ручку. Заперто. Девочка старательно осмотрела все вокруг. Поискала в кухне, в платяных шкафах и за диваном, но Вэ исчез.
Свет его налобного фонарика метался по стенам. Он хотел войти, но не посмел. Может быть, девочка передумала.
Весь день он бродил вокруг, думая о случившемся. Она знает. Она видела его. Он больше не был невидимкой для всех обитателей этого дома, и это обернулось и облегчением, и проклятием.
Закрывая глаза, он видел ее лицо. Ее улыбку, ее яркие глаза, то, как шевелились ее губы, когда она с ним разговаривала.
— Я люблю секреты, — сказали эти губы.
Она вовсе не казалась маленькой девочкой, он чувствовал, что она — тот человек, с которым наконец-то можно поговорить. Пусть даже он не то чтобы много наговорил ей, а она — ему, это вовсе не казалось странным. Они словно бы разговаривали, даже когда ни один из них не произносил ни слова. Это было так просто! Они сидели рядышком, ели бутерброды, смотрели в окно и друг на дружку. Такие вот дела…
Вэ опять был у лючка. Гостиную он уже проверил. В квартире стояла тишина, все уже легли спать.
Он выбрался в прихожую и тщательно прислушался. Из спален не доносилось ни звука. Он подкрался к Альвиной двери, нажал на ручку и тихонько раскрыл ее.
Альва сидела на полу, поставив на стол тарелку с булочками и печеньем. Там были еще два стакана и бутылка газировки.
— Привет! — прошептала она.
Вэ закрыл дверь и сел напротив девочки.
— Я сто лет ждала, — сказала Альва. — Уже думала, что вы не придете.
Ее щеки порозовели. Длинные волосы были распущены и свисали вдоль плеч. Поверх пижамы она надела тоненький фланелевый халатик. От всего этого он немедленно почувствовал себя древним старцем.
Альва подошла к двери, показала на книжную полку и вытащила из кармана халатика рулетку.
— Вы же не шутили, когда сказали, что живете между стенами, правда? — спросила она.
Вэ взял булочку и откусил огромный кусок, который тут же прилип к нёбу. Он сделал несколько глотков из своего стакана и проглотил булочку, наблюдая, как Альва разматывает рулетку на полу.
— Я сегодня измерила, — сказала она. — Эта стена шириной в один метр, а глубина полки всего двадцать один сантиметр. Значит, остается семьдесят девять сантиметров, где вы можете стоять.
Она приложила рулетку к стене, проверяя свои измерения.
— Ну, там чуть поменьше, — сказал Вэ, — сама стена занимает довольно много места.
Альва улыбнулась и снова села.
— Я это знала, — сказала она, — знала, что моя комната должна быть больше.
Альва взяла печенье и стала с хрустом жевать его. Мысленно она велела себе говорить потише, чтобы не разбудить Ванью или сестер.
— А как вы забираетесь за стенку? — спросила она, почесывая бедро.
Вэ до сих пор не решил, сколько ей рассказать. Он не привык говорить о своем лабиринте. На самом деле он вообще не привык говорить.
— Туда можно попасть из кухни. — Он показал на стенку за книжным стеллажом. — Там есть лестница, так что я могу пролезть над дверью, а потом по двойной стене за прихожей выйти в главный проход. В некоторых стенках есть лючки. Обычно они в прихожей, в кладовке или в стенном шкафу.
— Вы сами все это построили? — спросила Альва. Она провела пальцем по стакану. Тот был липким.
— Конечно.
— А это заняло много времени?
Вэ взял очередную булочку. Он говорил с набитым ртом, поэтому получалось невнятно.
— Первая стенка появилась в восемьдесят первом году. Папа умер, и мне пришлось вместо него следить за порядком в доме. Дом принадлежал маме. Мы жили вместе в одной квартире до ее смерти. Это было год назад.
Воспоминание о матери, безжизненно лежащей в кровати, заставило его замолчать.
— Но как вышло, что я никогда раньше вас не видела? — спросила Альва. Ей на глаза упала челка, и она забрала волосы за уши.
— Ну, я хожу везде по моим проходам в стенах.
Альва широко раскрыла глаза:
— А тут много двойных стен?
— Они везде, по всему дому.
— Как в лабиринте?
— Да. Думаю, так.
Альва примолкла и наморщила лоб.
— А много народу о них знает?
Вэ застенчиво улыбнулся:
— О них не знает никто.
Она поймала воздух ртом:
— Совсем никто?
— Только ты и я.
Альва улыбнулась Вэ. Теперь ее щеки совсем раскраснелись. Стало совсем тихо, не считая газировки, которая шипела в стаканах, когда пузырьки поднимались к поверхности и лопались.
— Как вы их построили?
— Мама всегда поручала мне перекрашивать и ремонтировать квартиры, когда выезжали одни жильцы и заселялись другие. Я строил фальшивые стены и присоединял их к остальной системе.
— Наверное, это было трудно, — сказала Альва.
Во рту у Вэ пересохло оттого, что он говорил так долго.
— Меня папа научил строить.
Он подлил себе газировки. Он не привык к пузырькам, и теперь у него в животе неприятно щекотало.
— Можете показать мне, где вы спите? — спросила Альва, вставая.
К губе Вэ прилипла сахарная крошка. Он провел по лицу тыльной стороной ладони, и крошка упала на пол.
— Иногда я сплю у людей дома, то есть у них в квартирах. А иногда я сплю между стенами.
Прижав большой палец к крошке, он подобрал ее с пола и отправил в рот.
— Покажете? Пожалуйста! — попросила Альва. Она, сгорбившись, сидела на краешке кровати.
— Пока что нет. Может, когда-нибудь. Я не знаю.
Вэ бросило в пот. Он не хотел, чтобы по его тоннелям шатались толпы людей. Тоннели принадлежат ему. Он понятия не имел, как повел бы себя, если бы встретил там кого-нибудь.
Он представил, как кто-то вламывается в его мир, представил ярко, будто это произошло в реальности. Он разозлился, кровь в жилах закипела. Вэ хотелось ударить воображаемого незваного гостя, колотить до тех пор, пока он не упадет. Тогда Вэ схватит его и будет бить головой о кирпичную стенку, снова и снова.
— А что вы имели в виду, когда сказали, что спите в квартирах? — спросила Альва, отвлекая его от мысленной расправы.
— Я пробираюсь туда ночью и ложусь под кровать. Тогда мне не снятся кошмары.
— А у меня в комнате вы спали?
— Да, спал.
— И вам было хорошо?
— Да, мне ни одного плохого сна не приснилось.
Альва подняла взгляд. Ее глаза потемнели.
— Гм… — произнесла она. — Я подумала об одной вещи. — Она закусила губу. — Это вы убили Лили?
Плечи Вэ затряслись. Внезапно все его тело словно запылало в огне.
— Я не хочу об этом говорить, — сказал он. Его голос был едва слышен.
Альва положила ладонь ему на колено. Это его успокоило.
— Я никому не скажу, честное слово, — пообещала она.
В голове у Вэ будто застучали молотки. Он прижал руку к виску, но боль не ослабла.
— Я не хотел. Просто так получилось. Она начала кричать. Она рассказала бы Йенсу.
Альва убрала руку с колена Вэ, но по-прежнему не сводила с него глаз.
— Что рассказала бы?
— Что я существую.
— Но я же знаю, что вы существуете, — проговорила Альва.
— Да, — ответил он, — но ты же никогда никому не скажешь, правда?
Альва медленно и уверенно покачала головой. Ее волосы наэлектризовались от трения об одежду, и несколько прядок встало дыбом.
— Правда, я никому не скажу, — подтвердила она.
Вэ сразу стало легче. Он расслабился, и головная боль начала уходить. Он потер глаза.
— А что чувствуешь, когда кого-то убиваешь? — спросила Альва.
Вопрос повис в воздухе. Внизу во дворе залаяла собака. Вэ вспомнил, как извивалось у него в руках собачье тельце, но потом вернулся мыслями к вопросу девочки.
— Нет там никаких чувств. Один только запах, и все.
Альва стянула с кровати одеяло и накинула его на плечи.
— Моя бабушка умерла, — сказала она. — Вон те три картины она написала.
Вэ сидел на полу Альвиной комнаты и ел булочки, которые она согрела ему в микроволновке. Обыкновенным человеком он не был, уж это-то Альва поняла. Он не был похож ни на кого из тех, кто встречался ей раньше. Ну, пожалуй, его глаза немного смахивали на папины. Их голубая радужка была настолько светлой, что казалась серой, а под определенным углом — почти что белой. Еще у него были маленькие зрачки, делавшие его взгляд жестким, но Альва к этому привыкла. Пожалуй, кисти его рук тоже походили на папины. Вэ был высоким и худым, но с широкими, большими, в точности как у папы, руками. И на костяшках правой тоже были отметины. Запястья усеивали мелкие, чуть больше миллиметра в диаметре, веснушки, как будто там браслеты надеты.
— Я бы хотела, чтобы и моя мама умерла, — сказала Альва и поежилась, услышав собственные слова. Ведь она, конечно, не хочет этого? Или хочет? Это очень сильно бы все упростило.