Альва сверилась со временем. Без четверти полночь. У нее оставалось всего несколько минут. Она включила более яркий свет и принялась изучать третью картину, ту, что с треугольником и кругом. Днем цвета радуги выглядели иначе. В луче светильника они были унылыми и тусклыми, но черный фон казался даже более насыщенным.
Потом Альва вспомнила. Она же разглядела кое-что на картине, просто потом отвлеклась на более важные вещи… Тогда Ванья разговаривала по телефону с Туве, и Альва забыла, что увидела.
На черном фоне была выписана золотом буква «В».
Должно быть, это знак. Знак от бабушки. Девочка села на пол.
«Она знала, что я встречу Вэ». Комната начала вращаться. Под веками вспыхивали холодные белые огни. Осмотревшись по сторонам, Альва увидела, что стены сдвинулись. Потолок тоже стал ниже. Она потянулась, чтобы коснуться его.
Неожиданно комната вновь стала такой же, как всегда. Альва поднялась и теперь стояла на подкашивающихся ногах. Часы показывали без одной минуты двенадцать. Надо было спешить.
Альва сдвинула пальто и забралась в темный проход. Вэ ждал ее, хотя она уже знала дорогу. Он так и не нашел свой план этажей, но Альва и без того выучила все маршруты. Они не отличались особой логикой, но у нее всегда была хорошая память.
— Здравствуй, — с легкой улыбкой сказал Вэ, в своей обычной манере водружая ей на голову налобный фонарик.
— Привет, — прошептала Альва и сама закрыла лаз панелью. Потом она заперла его так, как научил Вэ.
Они в молчании прошли по проходу туда, где Вэ обычно спал. Тут на потолке висела лампочка, которая заливала импровизированную спальню теплым свечением. Помещение, шириной всего несколько метров, было довольно длинным, поэтому тут хватало места для всего, что может понадобиться человеку. На случай, если Альве потребуется в туалет, Вэ поставил перед ним небольшую ширму.
— Не желаешь ли горячего шоколада? — спросил Вэ, но Альве не хотелось сладкого.
— Лучше просто молока, пожалуйста, — сказала она, и Вэ передал ей стакан, почти до краев наполнив его молоком.
Он открыл консервную банку со скумбрией и насыпал в кружку растворимого кофе.
— Вы нашли что-нибудь еще? — спросила Альва, при этом думая о бабушкиных картинах. Вэ выглядел удивленным, поэтому она пояснила: — Какие-нибудь признаки того, что кто-то приходил сюда снова?
Вэ положил два кусочка рыбы на хрустящий хлебец и наполнил кружку теплой водой из-под крана. Потом уселся перед Альвой на матрасы. Девочка подумала, что, наверное, нужно стянуть для него из дома несколько простыней.
— Лаз в прачечной не закрыт как следует, — сказал он. — И кто-то похозяйничал в комнате, где стоял каток для белья. Я зашел туда сегодня утром. Доски сложены не так, как раньше.
Крысоловка была пуста. Интересно, что Вэ сделал с крысой, которую она видела в прошлый раз, — убил или выпустил на волю? А может, стряхнул ее в ведро с водой и слушал, как она там скребется перед тем, как утонуть?
— Вы переживаете? — спросила Альва, нежно похлопывая его по руке.
— Никто не должен знать, что я тут, — сказал Вэ и стиснул зубы. Его шея покраснела. Возле губ прилипли маленькие кусочки рыбы, но он, казалось, не замечал этого.
— Никто не найдет ни вас, ни меня, — проговорила Альва и хихикнула. — Теперь мы вместе, вы и я. — И она серьезно взглянула на Вэ.
Доев свой бутерброд, Вэ взял пояс с инструментами и обвязал его вокруг талии. Он собирался часто останавливаться, когда они отправятся дальше, и чинить то, что нуждается в починке.
— Куда мы пойдем сегодня? — спросила Альва.
— А куда ты хочешь пойти?
— К коллекционеру! Я хочу еще раз посмотреть, что у него в банках!
Они покинули комнатушку Вэ. В переходах было прохладнее, чем обычно. Снегопад выкрасил городские улицы в белый цвет. Все надели пуховики и шубы, и даже на Вэ был объемистый вязаный зеленый свитер, которого Альва никогда не видела раньше. Он выглядел кусачим, и Альва порадовалась, что выбрала удобную одежду.
Их налобные фонарики отбрасывали два холодных голубых луча, которые освещали пролегающий перед ними проход. Если бы не они, все тут было бы черным-черно. Альве нравилось, что фонарик выхватывает из темноты только то, что ее интересует. Когда в лежащей перед ними тьме тоннеля виднелась лишь крохотная деталь чего-то, она казалась какой-то более значительной, и сосредоточиться на ней было проще. Альва могла по своему желанию складывать фрагменты пазла, которые становились различимы в свете ее фонаря: еще десять метров, и коридор сворачивает направо, кучка крысиного помета в метре впереди, обе стены облицованы гипсокартоном, и никаких тебе балок, чтобы ухватиться за них, если начнешь падать.
— Погоди, — неожиданно шепнул Вэ. Альва остановилась.
Вэ замер и сосредоточился.
— Ты это слышала?
Альва тоже прислушалась, но не услышала ничего.
— А что такое? — спросила она. Вэ шикнул на нее.
Его брови сошлись, превратившись в сплошную полосу, лоб испещрили морщины.
— Вот сейчас — слышала?
Альва не услышала ни звука, но почувствовала, как кровь гонит по телу адреналин.
— Подожди здесь, — сказал Вэ. Альва села на пол и прислонилась спиной к стене. — Мне нужно проверить, откуда идет этот звук. Я скоро вернусь, просто дождись меня. — Он похлопал ее по плечу.
— Разве это не где-то в квартирах или в трубах? — прошептала Альва.
Вэ выпрямился в полный рост. Альва снова поразилась тому, как же он высок. Его голова почти касалась потолка.
— Нет, — сказал он, — это не в квартирах. Это в проходе.
Хенри снял левую кроссовку. Палец натирал какой-то острый камешек, но Хенри его не разглядел. На улице было слишком холодно для кроссовок, поэтому он принес их с собой, а уличную одежду оставил в помещении, где раньше стоял бельевой каток. И хотя в переходах тоже было нежарко, он уже вспотел. Преодоление первой лестницы потребовало от него серьезных усилий.
Он вздохнул и снова зашнуровал кроссовку, потом взял монтировку и фонарь. Каждый раз, оказываясь в пространстве меж стен, он благоговел перед высоким мастерством, с которым был создан этот мир, и его полной гармоничной соразмерностью.
Он снова задумался о том, чтобы превратить этот дом в музей, мысленно окрестив его «Домом смерти» и представив себе будку для продажи входных билетов. Потом он отказался от этой идеи, склонившись к более практичному решению проблемы.
Хенри преодолевал особенно узкий участок коридора, когда ему пришел на ум серийный убийца из Чикаго, о котором он читал. Г. Г. Холмс выстроил здание, занимавшее целый городской квартал, чтобы эффективно и эффектно убивать своих жертв. Гигантская сеть тайных переходов и комнат идеально помогала скрывать его жуткие пристрастия. Кто бы ни выстроил этот лабиринт в принадлежащем Хенри здании, он был в ответе по меньшей мере за одну смерть.
Хенри остановился у развилки расширившегося прохода. Можно было либо идти прямо, либо свернуть направо. Он взял карту и пометил на ней места, где уже побывал. И решил идти вперед.
Две сотни убийств… Нет, надо перестать думать об этом серийном убийце! Вместо этого Хенри заставил себя переключиться на мысли о жильцах, с которыми он переговорил. Никто из них не заметил ничего странного. Только Ларссоны сказали, что продукты стали кончаться быстрее, чем они привыкли. Но потом Лена упомянула, что Патрик иногда ходит во сне, и они предположили, что во время приступов лунатизма он заглядывает в холодильник. Ну и еще эта девочка. Ее мать вела себя очень дружелюбно, но с Альвой что-то не так. И взгляд у нее такой тревожащий, пронзительный…
Он провел в лабиринте уже много часов, но так и не привык к ощущениям, которые в нем испытывал. Хенри опасался застрять в узких переходах и с ужасом осознавал, что никто не найдет его тут, если он, например, упадет и сломает ногу. Все это порой вызывало желание закричать. Всякий раз, когда казалось, что страх вот-вот возьмет над ним верх, он представлял Маргарету, и в его голове звучал ее голос. Если он чересчур медленно вел свой автомобиль «вольво» в дождь или колебался, прежде чем пойти ночью в туалет из дачного домика, она называла его Нерешительным Хенри, и дочки смеялись над ним. Чувство унижения до сих пор гнездилось в нем, хотя прошли годы. Зато теперь он вполне в состоянии со всем справиться. И никогда больше не даст девочкам повода смеяться над ним.
Страх — это ведь просто чувство, думал Хенри. А чувства иррациональны. Все, что он мог сделать, — отложить их в сторону и сосредоточиться на своей задаче. Некий неизвестный человек построил этот мирок, и он же убил женщину. Хенри решил, что выследит его, как-нибудь одолеет и заставит во всем признаться. Что должно произойти дальше, он пока не придумал, но уже решил, что сдать убийцу полиции — не вариант. Хотя, конечно, он мог бы сказать, что этот человек жил на лестнице или на чердаке, и следы его ДНК совпали бы с найденными на теле убитой женщины. Но если убийца заговорит о сокровенном мире лабиринтов и потайных дверях, никто на такое не купится. Слишком уж это невероятно, слишком неправдоподобно!
Хенри показалось, что он слышит вдалеке какой-то звук, но, может быть, это просто шумело в трубах. Он продолжал идти вперед, пока не добрался до другой лестницы. Тут он вытащил карту и заштриховал пройденный им путь, потом сунул ее обратно в карман вместе с ручкой. А потом взял фонарик и монтировку и начал подъем. В какой-то момент он поскользнулся, и монтировка ударилась о стену. Он подождал, прислушиваясь, но не услышал ничего.
На следующем этаже Хенри двинулся по левому коридору и вышел к комнатенке с кроватью, туалетом и крохотной кладовкой, где стояли холодильник и плита. Все это было освещено горевшей на потолке лампочкой, поэтому Хенри выключил фонарик, чтобы поберечь батарейки.
На этот раз комната выглядела иначе. Перед туалетом стояла ширма, а спальный мешок лежал на полу. На кухонной полке стояли открытые рыбные консервы и кружка с недопитым кофе. Хенри коснулся кружки; она еще не остыла.