Они спустились по трапу на продуваемое ветром поле. Внизу Бэйнс случайно оказался рядом с Лотце.
– Знаете, мистер Лотце, – произнес он, взяв художника под локоть, – вы мне не понравились. Думаю, что я в любом случае донесу на вас. – Он отпустил руку блондина и ускорил шаг.
На краю поля, у дверей вокзала, толпились встречающие. Ищущие глаза, радостные улыбки, машущие руки. Впереди стоял коренастый японец средних лет в добротном пальто английского покроя, остроносых полуботинках и котелке, рядом – японец помоложе. На пальто коренастого блестел значок Тихоокеанского Торгпредства Имперского правительства. «Мистер Тагоми собственной персоной, – подумал Бэйнс. – Приехал меня встречать».
Шагнув вперед, японец громко произнес:
– Герр Бэйнс? Добрый вечер! – и выжидающе вскинул голову.
– Добрый вечер, мистер Тагоми. – Бэйнс протянул руку. Рукопожатия, поклоны. Молодой японец тоже поклонился, приветливо улыбаясь.
– Прохладно на открытом поле, сэр, – сказал Тагоми. – Мы предлагаем воспользоваться вертолетом. Не возражаете, сэр? Или вам необходимо уладить какие–нибудь дела? – Он вопросительно заглянул в глаза Бэйнсу.
– Готов лететь сию секунду, – сказал Бэйнс. – Хотя надо бы зарегистрироваться в гостинице. И багаж…
– Мистер Котомичи обо всем позаботится, – заверил Тагоми. – Багаж выдадут через час, не раньше. Ждать дольше, чем вы летели.
Котомичи улыбнулся и кивнул.
– Прекрасно, – сказал Бэйнс.
– Сэр, у меня для вас подарок, – заявил Тагоми.
– Простите?
– Чтобы у вас сложилось благоприятное впечатление о нашем представительстве… – Он сунул руку в карман пальто и достал маленькую коробку. – Из лучших objects d’art[18] Америки. – И протянул коробочку Бэйнсу. – Наши сотрудники весь день ломали голову, что бы вам подарить. Решили остановиться на этом подлиннике угасающей североамериканской культуры, сохранившем аромат далеких, счастливых дней.
Бэйнс открыл коробочку. В ней на черном бархате лежали наручные часы «Микки–Маус».
Неужто Тагоми захотелось пошутить? Бэйнс поднял глаза и увидел серьезное, озабоченное лицо японца. Нет, это не шутка.
– Большое спасибо, – поблагодарил Бэйнс. – Действительно, прекрасная вещь.
– Во всем мире не наберется и десятка настоящих часов «Микки–Маус» выпуска тридцать восьмого года, – произнес Тагоми, внимательно наблюдая за лицом Бэйнса. – Их нет в коллекции ни у одного из моих знакомых.
Они вошли в здание вокзала и стали подниматься по лестнице. Следовавший позади Котомичи произнес:
– Харусаме ни нурецуцу яне но темари кана…
– Что это? – спросил Бэйнс у Тагоми.
– Старинное стихотворение, – пояснил Тагоми. – Хайку[19] середины эпохи Токугава. «Идет весенний дождь, и на крыше мокнет детский мячик».
Глава 4
Уиндэм–Мэтсон проковылял по коридору и скрылся в цехе «Корпорации У–М». Провожая его взглядом, Фрэнк подумал, что его бывший хозяин вовсе не похож на капиталиста. Легче принять его за бродягу, горького пьяницу, которого вымыли, побрили, причесали, одели с иголочки, накачали витаминами, дали пять долларов и велели начать жизнь сызнова. Хозяин всегда прибеднялся, ловчил, суетился, заикался перед каждым встречным и даже старался ублажить, будто видел в нем возможного врага. Манерой держаться он как бы говорил: «Все норовят меня, бедолагу, обидеть».
На самом деле старина У–М был куда солиднее, чем казался с виду. Он контролировал несколько предприятий, играл на бирже, приторговывал недвижимостью.
Фрэнк двинулся за ним следом, отворил большую металлическую дверь и шагнул навстречу грохоту машин, ставшему привычным за многие годы; его окружали люди и механизмы, сверкала электросварка, в воздухе висела пыль. Фрэнк ускорил шаг, догоняя бывшего хозяина.
– Эй, мистер У–Эм! – позвал он.
Уиндэм–Мэтсон остановился возле человека с волосатыми руками; его звали Эд Маккарти, он был мастером цеха. Оба повернулись к Фрэнку.
– Прости, Фрэнк, – произнес Уиндэм–Мэтсон, нервно облизывая губы. – Мне и в голову не приходило, что ты можешь вернуться после всего, что наговорил. Но теперь ничего не поделаешь – твое место занято.
Его черные глаза так и бегали. «Это наследственное, – подумал Фрэнк. – Изворотливость у него в крови».
– Я пришел за инструментами, – произнес Фрэнк, с удовольствием слушая свой уверенный голос. – Больше мне ничего не нужно.
– Ну что ж, забирай, – промямлил Уиндэм–Мэтсон с сожалением. Видимо, он еще не думал о возможности прибрать к рукам инструменты Фрэнка. И – к Маккарти: – Кажется, это по твоей части, Эд? Разберись с Фрэнком, ладно? У меня дел по горло. – Он глянул на карманные часы. – Слушай, Эд, мы с тобой обсудим наши дела после. Мне надо бежать. – Он похлопал Маккарти по плечу и, не оглядываясь, затрусил прочь.
Эд Маккарти и Фрэнк остались вдвоем.
– Захотел вернуться? – помолчав, спросил Маккарти.
– Да, – ответил Фрэнк.
– Ты молодец. Здорово вчера выдал.
– Молодец–то молодец, – пробормотал Фрэнк, – но где еще найдешь такую работу? – Он чувствовал себя разбитым и беспомощным. – Ты–то меня понимаешь.
Они часто делились друг с другом заботами.
– Чепуха, ты отличный мастер. За станком тебе нет равных. Я видел, как ты за пять минут сработал деталь да еще успел очистить от заусенцев. Правда, что касается сварки…
– Я и не говорил, что хорошо варю, – перебил Фрэнк.
– Тебе не приходило в голову начать собственное дело?
– Ты о чем? – удивился Фрэнк.
– О ювелирных изделиях.
– О Господи!
– Оригинальные украшения. Не на продажу. На заказ. – Маккарти отвел его за угол – там было не так шумно. – Тысчонки за две можно снять под мастерскую небольшой подвал или гараж. Я тут как–то рисовал эскизы женских сережек и подвесок. Помнишь? Настоящий модерн. – Он взял клочок бумаги и стал рисовать – медленно, сосредоточенно.
Заглянув Эду через плечо, Фрэнк увидел эскиз браслета. Он давно не встречал ничего подобного. Только довоенные вещи. Но все они – даже старинные – были стандартными. Никаких абстрактных узоров, как на этом браслете.
– Кому нужно современное искусство?
– Создадим рынок, – нахмурился Маккарти.
– Сами, что ли, будем продавать?
– Нет, через магазины. Вроде той роскошной лавки на Монтгомери–стрит.
– «Художественные промыслы Америки», – припомнил Фрэнк. Он никогда не посещал такие шикарные магазины, да и мало кто из американцев заходил туда: выставленные там вещи были по карману только японцам.
– А тебе известно, чем торгуют в таких магазинах? – осведомился Маккарти. – И на чем наживаются? На дурацких серебряных нашлепках от индейских поясов из Нью–Мексико. На всякой дряни вроде осколков тарелок – якобы туземном искусстве.
Фрэнк долго не сводил глаз с Маккарти. Наконец произнес:
– Мне известно, что еще они продают. И тебе тоже.
– Да, – подтвердил Маккарти.
К тому, чем торговали в магазинах редкостей, они имели самое непосредственное отношение. И не первый год. Официально «Корпорация У–М» специализировалась на выпуске кованых перил для лестниц и балконов, решеток для очагов и оград для новых фешенебельных домов. Изделия выпускались крупными партиями по типовым чертежам, например сорок каминных решеток для сорокаквартирного дома. Но «Корпорация У–М» производила не только перила – основные прибыли приносила деятельность иного рода.
Используя большой арсенал инструментов, станков и материалов, корпорация подделывала предметы довоенной Америки в широком ассортименте. Эти подделки, разбавленные подлинными вещами, очень осторожно и расчетливо поставлялись на оптовый рынок предметов искусства, и невозможно было подсчитать, сколько фальшивок ходит по свету. Да никто и не пытался.
Вчера, уходя с работы, Фрэнк оставил на верстаке наполовину сработанный револьвер эпохи покорения Дикого Запада. Он сам готовил форму и отливки, оставалось отшлифовать детали. Для стрелкового оружия времен Гражданской войны и Фронтира[20] рынок был неограничен; все, что мастерил Фрэнк, «Корпорация У–М» сбывала без всяких хлопот.
Фрэнк неторопливо приблизился к верстаку, взял шкурку и доделал шомпол. Еще три дня, и револьвер был бы готов. «Да, – подумал он, – я потерял хорошую работу. Только эксперт сможет отличить… Но японские коллекционеры – профаны, они даже не задумываются над необходимостью устанавливать подлинность так называемых исторических произведений искусства, которыми торгуют на западном побережье. Когда–нибудь, возможно, задумаются… и тогда рынок лопнет как мыльный пузырь, даже подлинники никто не рискнет покупать. Таков закон Грэшэма: подделки снижают ценность оригиналов. Может быть, поэтому никто и не пытается установить их подлинность. Боятся правды. А так вроде все довольны.
Разбросанные по стране предприятия выпускают продукцию, оптовики продают изделия хозяевам магазинов, а те рекламируют и выкладывают на прилавки. Коллекционеры платят денежки и, довольные, увозят покупки домой – восхищать коллег, друзей, любовниц.
До поры до времени подделки будут в цене. Потом придет час расплаты. Тогда и фабриканты, и оптовики, и владельцы магазинов вылетят в трубу. Пока об этом все помалкивают, особенно те, кто зарабатывает на жизнь подделками. Они просто стараются не думать об этом, сосредоточившись на технических проблемах».
– Ты давно не пробовал сделать что–нибудь свое? – спросил Маккарти.
– Несколько лет. Зато я здорово научился копировать…
– Знаешь, о чем я думаю? Наверное, ты заразился нацистской идеей, будто евреи не способны творить, а могут только копировать и продавать.
– Может, так оно и есть, – буркнул Фрэнк.
– А ты попробуй. Придумай что–нибудь. Или сразу, без эскизов, поработай по металлу. Поиграй – как дети играют.
– Зачем? – спросил Фрэнк.