Мистер Тагоми начал:
— Я спросил у Оракула: «Будет ли встреча с Чилданом полезна для меня?» — и получил, к собственному неудовольствию, зловещую гексаграмму: «Преимущество величия. Подпорка, удерживающая шатер, оседает. Слишком большой вес в центре, все неуравновешенно».
Магнитофон крутился. Мистер Тагоми размышлял. Мисс Эфрикян выжидающе посмотрела на него и выключила запись.
— Пусть на минутку войдет мистер Рамсей, пожалуйста, — сказал мистер Тагоми.
Она поднялась, положила диктофон и застучала каблуками к выходу из кабинета.
Мистер Рамсей появился, держа под мышкой большую папку со счетами и накладными отправленных грузов.
Молодой, улыбающийся, с аккуратно завязанным галстуком-шнурком в стиле Среднего Запада, в клетчатой рубахе и голубых джинсах с поясом, столь ценимых у ревнителей моды, он бодро приветствовал японца:
— Добрый день, мистер Тагоми. Какой прекрасный день, сэр.
Мистер Тагоми ответно кивнул. Мистер Рамсей сейчас же встал по стойке смирно и тоже поклонился.
— Я консультировался у Оракула, — сказал Тагоми.
Мисс Эфрикян снова села к своему диктофону.
— Вы понимаете, что мистер Бейнес, который, как вам известно, вскоре прибывает лично, придерживается нордической идеологии по отношению к так называемой культуре Востока. Я мог бы попытаться поразить его, чтобы он больше проникся ее сутью, например, с помощью китайской живописи на пергаменте или нашей керамики периода Такугавы, но это не наше дело — обращать его в нашу веру.
— Понимаю, — сказал мистер Рамсей.
Его лицо, типичное для представителей белой расы, сморщилось от мучительной сосредоточенности.
— Поэтому мы не дадим пищи его предрассудкам и подарим ему вместо этого какой-нибудь бесценный предмет американской культуры, произведение народа, близкого ему и по духу и по крови.
— Да.
— Ваши предки, сэр, американцы. Хотя вы и не погнушались сделать цвет вашей кожи более темным.
Он внимательно посмотрел на мистера Рамсея.
— Это загар кварцевой лампы, — промямлил мистер Рамсей. — Только для того, чтобы запастись витамином D.
Однако выражение униженности на его лице сразу выдало его попытку хоть чем-то быть похожим на новых хозяев.
— Уверяю вас, что я храню подлинную приверженность…
Мистер Рамсей запнулся, не находя нужных слов.
— Я еще не разорвал все связи с этнически близким образом жизни…
Мистер Тагоми сказал мисс Эфрикян:
— Продолжайте, пожалуйста.
Диктофон снова зажужжал.
— Получив от Оракула гексаграмму двадцать восемь, я потом еще получил строку девять на пятом месте, которая гласит: «Высокий тополь выбросил цветы. Более строгая женщина возьмет молодого мужа». Ни порицания, ни хвалы. Это ясно указывает на то, что в два часа мистер Чилдан не предложит нам ничего стоящего…
Мистер Тагоми сделал паузу.
— Давайте будем искренними. Я не могу положиться на свой собственный вкус в отношении произведений американского искусства. Вот почему…
Он помешкал, стараясь найти точное выражение.
— Вот почему вы, мистер Рамсей, являясь, как я сказал, уроженцем этих мест, будете необходимы. Наверное, вместе мы сделаем все лучшим образом.
Мистер Рамсей не отвечал. Несмотря на все попытки сохранить самообладание, его черты выдавали боль, гнев, мучительную и безмолвную реакцию.
— Сейчас, — сказал мистер Тагоми, — мне нужно еще раз посоветоваться с Оракулом. Из соображений благоразумия я не могу задавать вопрос при вас, мистер Рамсей.
Другими словами, его тон означал, что вам и всем вашим «пинки» не дано право участия в важных делах, с которыми мы сталкиваемся.
— Однако уместно сказать, что я получил в высшей степени вызывающий ответ. Он заставил меня очень долго размышлять над ним.
Оба, и мистер Рамсей и мисс Эфрикян, внимательно следили за ходом его мыслей.
— Мой вопрос относительно мистера Бейнеса, благодаря таинственным деяниям Тао, привел к гексаграмме сорок шесть, к весьма неплохому суждению, и к строчкам шесть в начале и девять на втором месте.
Его вопрос состоял в том, успешной ли будет сделка с мистером Бейнесом, и строка девять на втором месте уверяла, что так оно и будет. Она гласила:
«Если кто-нибудь искренен, то он может ограничиться еще меньшим повышением. Его не осудят».
Очевидно, мистер Бейнес будет удовлетворен любым подарком от Главного Торгового Представительства.
Но мистер Тагоми, задавая вопрос, имел в виду нечто более глубокое, нечто, о чем он сам догадывался весьма смутно.
Как это часто случалось, Оракул постиг более сокровенный, основной вопрос и, отвечая на другой, высказанный вслух, заодно ответил и на этот, подсознательный.
— Насколько мы знаем, — сказал мистер Тагоми, — мистер Бейнес везет с собой подробный отчет о новых способах литья под давлением, разработанных в Швеции. Если нам удастся подписать контракт с его фирмой, мы, безусловно, сможем заменить многие металлы, которых нам не хватает, пластмассами.
В течение многих лет Тихоокеания пыталась добиться помощи Рейха в области применения синтетических материалов, однако крупные немецкие химические картели, в частности ИГ Фарбениндустри, не разглашали своих секретов. В сущности, они добились мировой монополии на пластмассы, особенно в части получения полиэстера. Такими мерами Рейх сохранял свое преимущество над Тихоокеанией в мировой торговле и опережал Японию в области технологии по крайней мере лет на десять.
Межпланетные ракеты, стартовавшие из процветающей Европы, состояли главным образом из пластмасс, очень легких, жаростойких и настолько прочных, что выдерживали столкновение с метеоритами. У Тихоокеании не было ничего подобного, до сих пор применялись натуральные металлы, а также такие материалы, как дерево и, конечно, металлокерамика.
Мистер Тагоми съежился от благоговейного трепета при одной мысли: на промышленных ярмарках — достижения германских заводов, включая автомобили, сделанные полностью из синтетических материалов, автомобили, продаваемые по цене шестьсот долларов в валюте ТША.
Но его внутренний, подсознательный вопрос, который он никогда не разгласил бы перед этими «пинки», как мухи облепившими конторы Торговых Представительств, был связан с обратной стороной интересов мистера Бейнеса, которая предполагалась в той шифровке из Токио. Прежде всего, содержание было зашифровано частотным кодом, характерным для органов безопасности, а не торговых фирм, да и шифр представлял собой метафору, содержащую поэтические намеки, для того чтобы сбить с толку операторов Рейха, прослушивавших иностранные передачи и умеющих расшифровать любое прямое сообщение независимо от сложности используемого шифра.
Было ясно, что, шифруя телеграмму токийские власти имели в виду именно Рейх, а не вроде бы враждовавшие между собой группировки на Родных Островах.
Ключевая фраза «Сними сливки с молока, что он будет есть» относилась к «Цинафоре», к жуткой песне, в которой разъяснялась эта ключевая фраза:
«Вещи редко оказываются такими, какими кажутся. Снятая с молока пенка часто принимается за сливки».
«Книга перемен», к которой обратился за советом мистер Тагоми, укрепила в нем эту точку зрения. Комментарий во втором томе к полученной гексаграмме гласил:
«Предполагается, что это сильный человек. В действительности, он не соответствует своему окружению, так как слишком резок и не обращает внимания на форму. Но если у него прямой характер, он встретит ответное…»
Интуиция просто подсказывала, что мистер Бейнес совсем не тот, кем кажется, что истинной целью его приезда в Сан-Франциско является вовсе не подписание контракта о сотрудничестве в сфере применения пластмасс. Следовательно, мистер Бейнес по сути — шпион.
Но жизненный опыт мистера Тагоми пока что не мог подсказать ему, какого рода шпионом он является, на кого работает и ради чего.
В час сорок пополудни Роберт Чилдан со страшной неохотой запер двери магазина «Американские художественные промыслы». Он подтащил к краю тротуара тяжелые сумки, подозвал педикеб и велел китаезе-рикше отвезти его к «Ниппон Таймс Билдинг».
Китаеза с изможденным лицом сгорбился над сумками и, пыхтя, стал укладывать их за сиденьем пассажира.
Затем он помог самому мистеру Чилдану сесть на покрытое ковриком сиденье, включил счетчик на седле и завертел ногами, набирая скорость, лавируя между автобусами и автомобилями.
Весь день ушел на то, чтобы найти подходящую вещь для мистера Тагоми. Волнение и обида почти захлестнули его, когда он приближался к представительству. Но вот — ура!
Он, наконец, нашел нужную вещь, мастерство не подвело его и на этот раз.
Мистер Тагоми должен смягчиться, а его клиент, кем бы он ни был, будет вне себя от радости.
«Я всегда доставляю удовольствие, — подумал Чилдан, — своим покупателям».
Ему удалось совершенно сверхъестественным путем добыть абсолютно новый экземпляр первого выпуска комикса «Шик-Блеск», изданного еще в тридцатые годы.
Это был изысканный образец так называемой «Американы» — одна из первых забавных книжонок, великолепная находка, за которой постоянно охотятся покупатели.
Конечно, у него были и другие вещи, которые он покажет первыми.
Он постепенно подведет покупателя к этой забавной книжке, которая теперь лежала, скрытая от посторонних глаз, на самом дне кожаной сумки, завернутая в шелковистую бумагу.
Радио педикеба вовсю наяривало популярные мелодии, соперничая в громкости с радиоприемниками других кебов, автомобилей и автобусов. Чилдан почти ничего не слышал — он давно привык к шуму. Не обращал он внимания и на огромные неоновые панно с рекламой, закрывавшие фасады, по существу, всех больших зданий. Такое же панно было и его магазине. Вечером оно вспыхивало ярким пламенем, таким же, как и всюду в городе. А каким же другим способом можно было заявить о себе?
Приходится быть реалистом.
Рев радио, шум уличного движения, мелькание реклам и суета толпы фактически даже убаюкивали его. Все это в какой-то степени сглаживало внутреннюю тревогу. К тому же было приятно, когда тебя везут, было приятно ощущать, как напряжение мускулатуры рикши превращается в монотонное колебание коляски. «Это своего рода убаюкивающая машина, — пришло в голову Чилдану. — Лучше, когда тянут тебя, чем ты сам бы тащил кого-то».