Стоило ей только пригнуться, чтобы вынуть сигарету или отважиться на то, чтобы выпить, — и могла случиться беда.
Булавка!
Она могла бы надеть платье без лифчика, собрав переднюю часть булавкой.
Вывалив содержимое своей коробки с украшениями на кровать, она стала раскладывать броши и сувениры, которыми владела долгие годы.
Некоторые подарил ей Фринк, некоторые — другие мужчины еще до замужества.
Среди них была и та, которую купил ей в Денвере Джо.
Да, небольшая серебряная булавка в виде лошадиной головы, из Мексики.
Вполне подойдет.
Она нашла и нужное место, где следовало заколоть, так что в конце концов все-таки можно будет надеть это платье.
«Я сейчас рада чему угодно», — подумала она.
Произошло так много плохого, так мало осталось от прежних замечательных планов и надежд.
Она энергично расчесала волосы, так что они начали потрескивать и блестеть, ей осталось только выбрать туфли и серьги.
Затем она надела пальто, взяла с собой новую кожаную сумочку ручной работы и вышла из номера.
Вместо того чтобы ехать на своем старом «студебеккере», она попросила хозяина отеля вызвать по телефону такси.
Пока она ждала в вестибюле, ей неожиданно пришла в голову мысль позвонить Фринку.
Почему ей это стукнуло в голову, она так и не могла понять, но идея застряла в голове.
А почему бы и нет?
Она могла бы и не платить за разговор.
Он был бы настолько рад и ошеломлен тем, что слышит ее, что сам с удовольствием заплатил бы.
Стоя у стойки администратора в вестибюле, она держала трубку, приложив ее к уху, и с восторгом прислушивалась, как телефонистки междугородных станций переговаривались между собой, стараясь установить для нее связь.
Она слышала, как далекая отсюда телефонистка из Сан-Франциско звонит в справочную относительно номера, затем много треска и щелчков в трубке и наконец долгие гудки.
Такси могло показаться в любой момент, но ему пришлось бы обождать — они к этому привыкли.
— Ваш абонент не отвечает, — наконец сказала ей телефонистка в Шайенне. — Мы повторим вызов через некоторое время позже и…
— Не нужно.
Юлиана покачала головой.
Ведь это был всего лишь мимолетный каприз.
— Меня здесь не будет. Спасибо.
Она положила трубку — хозяин отеля стоял неподалеку и следил за тем, чтобы по ошибке плата за разговор не была перечислена на его счет, — и быстро вышла на холодную, темную улицу, остановилась там и стала ждать.
К бордюру подрулил сверкающий новый автомобиль и остановился.
Дверь открылась, водитель выскочил на тротуар, спеша к ней.
Через мгновение она уже упивалась роскошью заднего сиденья такси, направляясь через центр к дому Абеденсена.
Во всех окнах дома Абеденсена горел свет. Оттуда доносились музыка и голоса.
Это был одноэтажный оштукатуренный дом с довольно приличным садом из вьющихся роз и с живой изгородью.
Направляясь по дорожке к дому, она подумала: «А смогу ли я попасть туда?
Неужели это и есть «Высокий Замок»? А какие слухи и сплетни!»
Дом вполне обыкновенный, в хорошем состоянии, сад ухожен.
На длинной асфальтовой дорожке стоял даже детский трехколесный велосипед.
А может быть, это совсем не тот Абеденсен?
Она нашла адрес в телефонной книге Шайенна, телефон совпадал с номером телефона, по которому она звонила вчера вечером из Гринли.
Поднявшись на крыльцо, огороженное литым ажурным узором железных решеток, она нажала кнопку звонка.
Через полуоткрытую дверь была видна гостиная, довольно много стоявших там людей, поднимавших жалюзи на окнах, фортепиано, камин, книжные шкафы.
«Отличная обстановка», — подумала она.
Люди собрались на вечеринку?
Но одеты они были не соответственно.
Взъерошенный мальчик лет тринадцати, одетый в тенниску и джинсы, широко распахнул дверь.
— Да?
— Это дом мистера Абеденсена? — спросила Юлиана. — Он сейчас занят?
Обращаясь к кому-то в доме позади него, мальчик крикнул:
— Мам, она хочет видеть папу.
Рядом с мальчиком возникла женщина с каштановыми волосами, лет тридцати пяти, с решительными, немигающими серыми глазами и улыбкой настолько уверенной и безжалостной, что Юлиана сразу же поняла, что перед ней Каролина Абеденсен.
— Это я звонила вам вчера вечером, — сказала Юлиана.
— О да, конечно.
Улыбка ее стала еще шире.
У нее были отличные белые ровные зубы. Юлиана решила, что она ирландка.
Только ирландская кровь могла придать такую женственность этой челюсти.
— Позвольте взять вашу сумочку и шубу. Вам очень повезло: сегодня у нас несколько друзей. Какое прелестное платье! Оно вам удивительно идет. Из дома моделей Керубини, не так ли?
Она провела Юлиану через гостиную в спальню, где сложила вещи Юлианы вместе с другими на кровати.
— Муж где-то здесь. Ищите высокого мужчину в очках, пьющего, как было принято в старину.
Из глаз ее полился вдруг полный понимания свет, губы изогнулись.
«Мы так хорошо понимаем друг друга, — поняла Юлиана. — Разве это не удивительно?»
— Я проделала долгий путь, — сказала она.
— Да, я понимаю. Сейчас я сама поищу его.
Каролина Абеденсен снова провела ее в гостиную и подвела к группе мужчин.
— Дорогой, — позвала она, — подойди сюда. Это одна из твоих читательниц, которой не терпится сказать тебе несколько слов.
Один из мужчин отделился от группы и подошел к Юлиане, держа в руке бокал.
Юлиана увидела чрезвычайно высокого мужчину с черными курчавыми волосами.
Кожа его была смуглой, а глаза казались пурпурными или коричневыми, еле отличавшимися по цвету от стекол очков, за которыми скрывались.
На нем был дорогой, сшитый на заказ костюм из натуральной ткани, скорее всего из английской шерсти. Костюм, нигде не морщась, еще больше увеличивал ширину его могучих плеч.
За всю свою жизнь она еще ни разу не видела такого костюма.
Она чувствовала, что не сможет не смотреть на него.
— Миссис Фринк, — сказала Каролина, — целый день ехала из Канон-Сити, Колорадо, только для того, чтобы поговорить с тобой о «Саранче».
— Я думала, что вы живете в крепости, — сказала Юлиана.
Пригнувшись, чтобы лучше разглядеть ее, Готорн Абеденсен задумчиво улыбнулся.
— Да, мы жили в крепости, но нам приходилось подниматься к себе на лифте, и у меня возник навязчивый страх. Я был изрядно пьян, когда почувствовал этот страх, но, насколько я помню сам и судя по рассказам других, я отказался ступить в него потому, что мне показалось, что трос лифта поднимает сам Иисус Христос, ну и всех нас заодно. И поэтому я решил не заходить в лифт.
Она ничего не поняла, но Каролина ей объяснила:
— Готорн говорил, насколько я понимаю, что как только он в конце концов встретится с Христом, то сядет: стоять он не собирается. А в лифте сесть было не на что.
«Это из церковного гимна», — подумала Юлиана.
— Значит, вы бросили «Высокий Замок» и переехали назад в город, — сказала она.
— Я бы хотел налить вам чего-нибудь.
— Пожалуйста, — сказала она. — Только чего-нибудь нынешнего, не древнего.
Она мельком увидела буфет с несколькими бутылками виски, все высшего качества, рюмками, льдом, настойками, ликерами и апельсиновым соком.
Она шагнула к нему, Абеденсен ее сопровождал.
— Чистого «Хорнера» со льдом, — сказала она. — Мне всегда нравился этот сорт. Вы знакомы с Оракулом?
— Нет, — сказал Готорн, готовя выпивку.
Она удивленно уточнила:
— С «Книгой перемен»?
— Нет, — повторил он.
Он передал ей бокал.
— Не дразни ее, — сказала Каролина Абеденсен.
— Я прочла вашу книгу, — сказала Юлиана. — В сущности, я дочитала ее сегодня вечером. Каким образом вы узнали обо всем этом другом мире, о котором написали?
Он ничего не сказал.
Он потер суставом пальца верхнюю губу, хмуро глядя куда-то за ее спиной.
— Вы пользовались Оракулом? — спросила она.
Готорн взглянул на Юлиану.
— Я не хочу, чтобы вы дурачились или отшучивались, — сказала Юлиана. — Скажите мне прямо, не пытаясь изображать что-нибудь остроумное.
Покусывая губу, Готорн уставился на пол. Обняв себя руками, он покачивался взад-вперед.
Остальные, собравшиеся в комнате, притихли.
Юлиана заметила, что и манеры их изменились.
Теперь они уже не казались такими беззаботными, после того как она сказала эти слова, но она не старалась ни смягчить их, ни взять назад.
Она не притворялась. Это было слишком важно.
Она проделала такой длинный путь и так много сделала, что теперь могла требовать от него правду и только правду.
Он уже не был вежливым, не был радушным хозяином.
Юлиана заметила краем глаза, что и у Каролины было выражение едва сдерживаемого раздражения.
Она плотно сжала губы и больше не улыбалась.
— В вашей книге, — сказала Юлиана, — вы показали, что существует выход. Разве вы не это имели в виду?
— Выход? — иронически повторил он.
— Вы очень много сделали для меня, — продолжала Юлиана. — Теперь я понимаю, что не нужно чего-либо бояться, жаждать тоже нечего, как и ненавидеть, и избегать, и преследовать.
Он взглянул ей в лицо, вертя в руках бокал и, казалось, изучая ее.
— Мне кажется, что многое в этом мире стоит свеч.
— Я понимаю то, что происходит у вас в голове, — сказала Юлиана.
Для нее это было старое, привычное выражение лица мужчины, но здесь оно нисколько не смущало ее.
Она больше не видела себя такой, какой была прежде.
— В деле, заведенном на вас в гестапо, говорится, что вас привлекают женщины, подобные мне.
Абеденсен не изменил выражения лица и сказал:
— Гестапо не существует с 1947 года.
— Тогда, значит, СД или что-то в этом роде.
— Объясните, пожалуйста, — резко сказала Каролина.
— Обязательно, — ответила Юлиана. — Я до самого Денвера ехала с одним из них. Они со временем собираются показаться и здесь. Вам следует переехать в такое место, где они не смогут вас найти, а не держать дом открытым, как сейчас, позволяя всем, кому заблагорассудится, входить сюда — ну хотя бы так, как я. Следующий, кто сюда доберется — ведь не всегда найдется кто-то, вроде меня, чтобы остановить его, — сможет…