«Он рассуждает как настоящий фашист», — подумала Джулиана.
Джо, похоже, по выражению лица сообразил, о чем она думает. Замедлил ход машины, полуобернулся и взглянул на Джулиану.
— Послушай, я никакой не интеллектуал, фашизму такие не нужны. Все, что требуется в жизни, — действовать. Сначала действие, а уж теории — потом. Они сами появятся, когда будет нужно. Что от нас требует наше корпоративное государство? Того, чтобы мы включались в ход истории. В общественные действия. Понимаешь? Джулиана, я тебе объясню, в чем тут дело. — Тон его стал почти умоляющим, чуть ли не просящим. — Пойми, все эти империи, выстроенные на золоте, они давно прогнили. И Британия, и Франция, и Америка, хотя та, конечно, просто сборище сукиных сынов, никакая не империя. Но все равно она тоже опирается на деньги. Души у них всех нет. Потому и будущего у них не было. Нет роста. А наци — да, это толпа уличных головорезов. Я согласен. Ты тоже?
Она едва не улыбнулась — его итальянская страсть к жестикуляции начинала брать верх над необходимостью разговаривать и вести машину.
— Абендсен рассуждает так, словно самым важным на свете могло быть то, кто именно победит: Америка или Британия!
Что за дерьмо! Какая в этом историчность? Одно отсюда взял, другое — оттуда. Понахватал кусков из разных мест и все склеил. Ты хоть читала, что писал Дуче? Это воистину вдохновенно. Он замечательный человек. Прекрасный писатель. И он объясняет ту реальность, что стоит за всяким событием. Вот реальная причина войны: старое желает уничтожить ростки нового. Деньги — вот потому-то наци совершенно зря припутали сюда еще и еврейский вопрос, — деньги против коллективного духа масс, того, что немцы называют Gemeinschaft — народность. Коммунисты были близки к этой идее со своими Советами. Вот только они завязли имперскими амбициями в духе своего Петра Великого, поставили социальные преобразования на службу панславизму.
«Он говорит словно Муссолини, — подумала Джулиана. — Один к одному».
— Зверства нацистов — это трагедия, — сказал Джо и замолк, занятый обгоном какого-то грузовика. — Но за перемены всегда платит проигравший. Ничего в этом нет нового. Точно так же было и с французской революцией, точно так же, когда Кромвель выступил против ирландцев. Вот только у немцев в крови слишком много философии и слишком много театральности в характере. Все эти их шествия… а настоящего фашиста ты никогда не увидишь разглагольствующим. Он действует — как я. Ты поняла?
— Господи, — расхохоталась она. — Да ты же болтаешь со скоростью миля в минуту!
— Я же объясняю тебе фашистскую теорию действия! — заорал он в крайнем возбуждении.
Ответить Джулиана не могла, так все это нелепо и забавно выглядело.
Но сидевший рядом забавным положение не счел. Лицо его побагровело, вены на лбу набухли, казалось, его сейчас начнет трясти. Он снова запустил пятерню в волосы и принялся елозить по голове с таким остервенением, словно хотел содрать с себя скальп. Не говорил ни слова, только зло глядел на Джулиану.
— Не сердись на меня, ладно? — попросила она.
Мгновение ей казалось, что он вот-вот ее ударит, он даже отвел руку в сторону… Нет, он хмыкнул, протянул руку к приемнику и включил его.
Они ехали дальше. Из приемника лилась какая-то оркестровая музыка, шуршали помехи. Джулиана еще раз попыталась сосредоточиться на книге.
— Ты права, — сказал Джо после долгого молчания.
— В чем?
— Дважды битая Империя. И вождем в ней — клоун. Ничего удивительного, что после войны мы получили кукиш с маслом.
Она похлопала его по руке.
— Джулиана, мы ведь живем словно в потемках, — сказал он. — Ты чувствуешь? Нет на свете ничего истинного, ничего надежного. Правда?
— Похоже на то, — отрывисто ответила она и продолжила читать.
— Британцы побеждают, — сказал Джо, обнаружив, что она снова взялась за чтение. — Сэкономлю тебе время. Америка клонится к упадку, британцы повсюду ее теснят, осуществляют экспансию, перехватывают инициативу. Вот тебе и вся история.
— Надеюсь, в Денвере нам будет весело, — произнесла она, захлопнув книгу. — Тебе отдохнуть надо. Хочу, чтобы ты отдохнул. «Если тебе не удастся это сделать, — подумала она, — ты просто разлетишься на тысячу кусочков. Взорвешься, как котел с паром. А что тогда со мной будет? Как я обратно доберусь? Или улизнуть от тебя сразу же? Но мне хочется обещанного праздника. Не хочу опять оказаться обманутой. Столько раз уже обманывали прежде. Кто угодно».
— Мы постараемся, чтобы нам было весело, — кивнул Джо. — Слушай… — Он замолчал, изучая ее… выражение его лица было каким-то странным. — Ты, похоже, слишком уж увлеклась этой книжкой, «Саранчой»… Как ты думаешь, человек вроде этого Абендсена… он письма получает? Ему же, наверное, многие пишут, книгу расхваливают, может быть, даже к нему ездят?
Она тут же поняла, что он имеет в виду.
— Джо! — Туда же всего сотня миль?!
Глаза обоих загорелись, Джо улыбнулся ей: он снова выглядел веселым, без тени тревоги на лице.
— Можем! — Джулиана хлопнула в ладоши. — Ты так прекрасно водишь, что для тебя эти сто миль!
— Да… — покачал головой Джо. — Но я не думаю, что к знаменитому человеку пускают всех подряд. Вряд ли.
— Но почему бы не попытаться? — Она схватила его за плечо в крайнем воодушевлении. — Ну, пошлет обратно, так что же? В самом крайнем случае. Ну пожалуйста!
— Но тогда нам сначала следует отправиться за покупками, — рассудительно произнес Джо. — Приодеться, привести себя в порядок… Ведь это важно — произвести хорошее впечатление. Наверное, нам даже стоит арендовать в Шайенне машину поприличней. А вообще-то я думаю, что тебе удастся до него добраться.
— Конечно, — кивнула она. — А тебе надо подстричься. И еще я — я сама тебе одежду подберу. Ладно, Джо? Фрэнку я всегда сама все покупала, мужчины же в одежде ничего не смыслят.
— Да, вкус у тебя есть, — согласился он, вновь помрачнев и уставившись на дорогу. — Я даже думаю, что будет лучше, если ты ему и позвонишь. У тебя лучше получится. Договоришься.
— Только мне надо привести в порядок свои волосы, — сказала она.
— А в чем проблема?
— Думаешь, я испугаюсь подняться на крыльцо и нажать кнопку звонка? — пожала плечами Джулиана. — Живем-то лишь один раз, так зачем же в этой жизни трусить? Он ведь точно такой же человек, как мы. Он, наверное, даже рад будет увидеть людей, которые приехали к нему издалека, только для того, чтобы сказать, как им нравится его книга. Мы даже автограф у него взять можем. Так же все поступают. Только для этого надо купить новый экземпляр, а то этот слишком обтрепался. И показывать-то неприлично.
— Все что угодно, — кивнул Джо. — Насчет деталей решай сама. В этом ты лучше разбираешься. И вообще, хорошенькие девчонки всегда добиваются всего, чего хотят. Как только он тебя увидит, так мигом двери распахнет. Но только без глупостей.
— Ты о чем?
— Скажешь, что мы женаты. Я не хочу, чтобы ты впуталась с ним в историю… Понимаешь? Это все испортит. Будто какое-то вознаграждение за то, что он пустил внутрь. А мне за то, что привез к нему. Так что смотри, Джу…
— А ты, — поморщилась Джулиана, — ты можешь поспорить с ним. О том, где он пишет, что Италия предала остальных и потому война была проиграна, — скажи ему то, что говорил мне.
— Да, пожалуй, — кивнул Джо. — Эту главу я бы с ним обсудил.
Приближался Денвер.
В семь утра по Тихоокеанскому времени мистер Тагоми проснулся, бодро поднялся с постели и направился было в ванную, но передумал и первым делом взял в руки Оракула.
Устроившись на полу гостиной, он принялся манипулировать сорока девятью стебельками тысячелистника. Он чувствовал, что совет Оракула необходим ему как никогда, и в лихорадочной торопливости перебирал стебли, пока перед ним не вырисовались все шесть линий.
О ужас! Гексаграмма пятьдесят один! «Чжень».
Бог проявляет себя, насылая на человека возбуждение, поражая его молнией.
Молния приходит, и воскликнешь: ого! А пройдет, и засмеешься: ха-ха!
Великий взрыв, лишающий слуха и зрения.
Повсюду снуют ящерицы и рычат тигры, а над ними — сам Бог!
«Что это означает? — мучительно размышлял Тагоми, бесцельно бродя по комнате. — Прибытие? Но кого? Зачем?»
Он остановился и прислушался. Нет, тихо. Если не считать его тяжелого дыхания и стука сердца. Но что-то происходит — тому порукой его состояние. Вырабатывается адреналин, часто стучит сердце, глаза слезятся, горло, похоже, парализовано. Спазмы в кишечнике, боль в гландах. Позывы к тошноте, мучительное ощущение в паху.
Но все же пока ничего не происходит. Бежать? Да, тело словно бы приготовилось к паническому бегству. «Куда и почему?» — спросил себя мистер Тагоми. Подсказки нет. Поэтому и некуда. Вот дилемма цивилизованного человека: тело мобилизовано, но опасность не видна.
Он направился в ванную, намылил лицо и собрался бриться.
Зазвонил телефон.
— Удар, — громко произнес он, откладывая бритву в сторону.
Вот оно. Тагоми кинулся в гостиную. «Я готов ко всему», — сказал он себе и поднял трубку.
— Тагоми слушает. — Голос оказался хриплым, и пришлось прокашляться.
Пауза, долгая пауза. А затем — слабый, сухой, шуршащий, словно опавшие листья, голос:
— Сэр, говорит Шиниро Ятабе. Я в Сан-Франциско.
— Приветствую вас от лица Промышленных Миссий, — автоматически ответил Тагоми. — Весьма рад услышать о вас. Хорошо ли вы перенесли путешествие?
— Вполне, мистер Тагоми. Когда мы можем встретиться?
— Очень скоро. Через полчаса. — Тагоми взглянул на часы в гостиной, пытаясь разглядеть, сколько те показывают. — Но третья сторона, мистер Бэйнс. Мне надо успеть уведомить и его. Возможна некоторая задержка, однако…
— Мы можем договориться о точном времени? Скажем, ровно через два часа?
— Несомненно, — ответил Тагоми, машинально кланяясь.