Я привык к его экзальтации и научился правильно реагировать. Но реакция Лейгтон а меня озадачила. Считается, что англичане очень скромно относятся к похвалам, которые перед ними расточают. Лейгтоны же принимали гимн Ронни как нечто должное.
– Черт возьми! – говорил Ронни. – Самый выдающийся талант Англии– и только американец в этом разобрался!
Жена и дочь Лейгтона завтракали молча, словно гений Базиля был так очевиден, что разговор об этом значил так же мало, как прогноз погоды. Мне даже показалось, что эта семейка относится к Ронни слегка покровительственно.
Возбуждение не оставило Ронни и тогда, когда все перешли в гостиную.
Этот зал всегда волновал Фелицию. Там была прекрасная композиция из дерева и гипса Пикассо, негритянские фигурки из Кении и целая коллекция Танги.
Угощая нас ликерами, Ронни сообщил, что Базиль написал пьесу. Это нечто выдающееся, мой брат Питер, который руководил театром на Бродвее, непременно должен с ней познакомиться.
– Жак, старина, я знаю, что они очень заняты, но может быть, удастся пригласить их сегодня на ужин? Базиль бы почитал свою пьесу. Меня просто распирает от нетерпения.
Я знал, что Питер и Ирис ищут новую пьесу и не сомневался, что они ухватятся за любую возможность.
– Хорошо, я позвоню им, – ответил я Ронни.
– Прекрасно! Устроим прием. Но вы должны прийти всей семьей.
Значит, с Биллом, который был крестником Ронни. Однако Ронни еще ничего не знал о нашей ссоре. Это случилось после его отъезда в Англию. Меня всегда подкупала в Ронни его искренняя привязанность к Биллу. Он совсем не хотел замечать его грубостей и делал все, чтобы завоевать его любовь. Я знал, что Билл будет упрямиться, а Ронни почувствует себя глубоко задетым, если его крестник не проявит уважения к его молодой жене. В душе я злился на Билла. Вот несносный мальчишка! Но на этот раз я заставлю его подчиниться.
– Я приведу его, – пообещал я.
– Вот и прекрасно.
Ронни подошел к жене и посмотрел на нее с тем же восторгом, какой я заметил еще в аэропорту.
– Боже мой! – Миссис Лейгтон перевернула рюмку коньяка себе на колени. Ронни бросился к ней и стал заботливо вытирать пятно своим платком. Миссис Лейгтон покраснела от смущения. – Ах, дорогой, какая же я неловкая!
– Чепуха, не обращай внимания. Этот костюм ты носишь последний день. Я уже говорил с Базилем, и с понедельника займусь вами. Приодену весь клан Лейг-тонов с головы до ног. Пароходы с нарядами поплывут со всех кондов света, а нужда канет в прошлое вместе с жизнью в Шропшире!
– Нет, Ронни, – ответила миссис Лейгтон. – Это все лишнее. Ты и так слишком много сделал для нас.
Я посмотрел на мистера Лейгтона, который милостиво разрешил Ронни потратить кучу денег на свою семью. Писатель снисходительно улыбался…
Мне стало душно. Я встал, извинился и вышел в холл. Ронни провожал меня. Лицо его все еще горело восторгом, но в его глазах я прочел хорошо мне знакомое выражение растерянности и страха за будущее.
– Надо было вызвать тебя, старина, но честно говоря, я боялся, что ты отнесешься ко всему этому с неодобрением. Ты так любишь во всем выискивать недостатки! Но они чудесны, все без исключения! Мне еще не приходилось встречаться с такими милыми людьми. Теперь, когда ты их узнал, что скажешь?
Когда я их узнал! Кого? Молчаливую девушку и гроздь паразитов, сумевших, как видно, использовать улыбку судьбы? Я знал, что все мои замечания бесполезны и могут быть растолкованы как зависть. Если бы я даже сказал Ронни, что вся эта афера сбила меня с толку, это ни к чему бы не привело.
– Жанна мне кажется очень милой, – беспомощно сказал я. – Она красива.
– Правда, красавица? – живо подхватил он. С его лица сошло выражение неуверенности. Он схватил со стола статуэтку, полную застывшей грации, с юным, слегка улыбающимся профилем. – Замечаешь сходство? Жанна – истинный двойник этой статуэтки, верно? Я заметил это сразу, как только ее увидел.
Я понял, что больше разговаривать не о чем, и почувствовал, что над нами сгущаются тучи.
Глава 3
Из дома я позвонил Питеру и Ирис, которые охотно приняли приглашение Ронни, а потом набрал номер Билла. Признаюсь, мне очень не хотелось этого делать, но в то же время меня злила собственная трусость. Против ожидания мой сын оказался необыкновенно податливым. Он, очевидно, думал о Сильвии Ример и о будущей поездке и поэтому решил не ссориться сейчас по пустякам.
– Все в порядке, папа, конечно буду.
Я прибыл на 58-ю улицу в половине восьмого. Лейгтоны принарядились в вечерние туалеты, и тем не менее весь их облик нес на себе неистребимый отпечаток анахронизма и провинциальности.
Базиль Лейгтон, облаченный в старомодную визитку, изо всех сил играл роль непризнанного гения, сопровождаемого постоянной свитой – миссис Лейгтон и леди Филлис, слишком декольтированными и чересчур напудренными. Но Жанна!.. От ее апатии не осталось и следа. Она была очень оживлена, глаза горели, и внутренний свет словно освещал ее изнутри.
На ней было немодное бальное платье из красного шифона, перешитое из материнского, но она держалась в нем, как принцесса. Выбор Ронни становился мне понятным.
Вскоре пришли Питер и Ирис, а вслед за ними и Билл. Мой сын знал, что Ронни предпочитал видеть своих гостей в вечерних туалетах, поэтому, видно, и решил подчеркнуть свою принадлежность к богеме, демонстративно надев спортивный пиджак в Серую с черным клетку и спортивные брюки. Зато его манеры были безукоризненны.
Он произнес все полагающиеся слова, с утонченной изысканностью представился жене Ронни и ее родне и юный, светловолосый, безразличный отошел к своей тетке Ирис, которую он очень любил.
Ужин прошел великолепно. Ронни прямо-таки искрился счастьем. За столом царила Ирис, одна из немногих актрис, которые умели быть прекрасными не только на сцене, но и в быту.
После ужина следовало чтение пьесы. Базиль Лейгтон ушел наверх за рукописью, а Ронни обратился к жене:
– Моя дорогая, твой отец наложил вето на присутствие младшего поколения во время чтения пьесы. Может, ты пригласишь моего крестника в библиотеку и немного поболтаешь с ним? Познакомишься с Биллом Дулитчем и узнаешь, каким должен быть молодой американец. – Жанна покраснела. К моему удивлению, и Билл тоже, Они вышли из комнаты, а вскоре явился Базиль с рукописью.
Началось чтение. Совсем неожиданно рядом с Базилем уселась не его жена, а Филлис Брент. Ее положение в семье казалось странным: глядя со стороны, можно было подумать, что именно Брент является музой гения. Миссис Лейгтон совсем стушевалась и примостилась где-то в углу со своими спицами.
Пьеса называлась «Безграничная ночь смерти». От этого названия так и несло претенциозностью. Вообще говоря, шекспировские цитаты в качестве заглавия меня всегда злят, и я приготовился к тому, что пьеса мне не понравится. Но время шло, звучал высокий менторский голос Лейгтона, и сомнения закрались в мою душу; сомнения перешли в недоумение и, наконец, я почувствовал растерянность. Фабула, если она вообще существовала, повествовала о людях при английском дворе. Люди эти без конца говорили о каких-то своих переживаниях, а– во втором акте они начали приходить к убеждению, что все они мертвы.
Может быть, творение это имело литературные достоинства, но для коммерческих задач издательства было безнадежным. Чтение длилось бесконечно долго и закончилось далеко за полночь.
Ронни, несмотря на свой энтузиазм, вел себя очень тактично. Он не задал ни одного вопроса, а принялся сам обсуждать с Базилем достоинства пьесы. В дискуссии приняла участие леди Брент. Ее высказывания были так восторженны, что создавалось впечатление, что мы видим перед собой по меньшей мере нового Шекспира.
Питер и Ирис выдавили из себя какую-то бледную похвалу, но Ронни не дал им договорить, чем избежал неловкости.
– Нет, нет, я не хочу, чтобы вы сразу высказывали свое мнение, не обдумав его хорошенько. Это ведь не обычное произведение. Мне хочется, чтобы вы подумали, Это пока все. Встретимся еще раз через пару дней.
И он тактично перевел разговор на другую тему.
Пора было уходить. Я направился в библиотеку за Биллом. Дверь была закрыта, но поскольку в доме Ронни я чувствовал себя своим человеком, мне не пришло в голову постучать. Я нажал ручку двери и вошел. Билл и Жанна сидели на диване в дальнем конце комнаты. Они сидели ко мне в профиль и смотрели друг другу в глаза. В их позах не было ничего предосудительного, они сидели на расстоянии метра друг от друга, но в напряженном положении молодых тел было столько необычного, что вся эта большая полутемная комната казалась насыщенной дразнящей интимностью.
– Билл, нам пора! – громко сказал я.
Они медленно повернулись. Сомневаюсь, чтобы они сразу осознали действительность, так торжественны были их лица. Глаза у обоих блестели, губы были полуоткрыты. Так, должно быть, выглядели Ромео и Джульетта после первого бала у Капулетти. Меня охватило чувство беспомощности. Никогда еще не приходилось мне видеть такой открытой, обнаженной любви. Я подумал: это самое худшее, что могло случиться.
Все это длилось не более двух секунд. Потом вошел Ронни и положил мне руку на плечо.
– Ну, пора, старина, укладывать наших деток в кроватки…
«Боже мой, все потеряно», – подумал я. Но Билл и Жанна уже опомнились. Билл, вполне овладев собой, встал с дивана и подошел к нам.
– Покойной ночи, Ронни. Прекрасный был прием. Я рад, что ты вернулся.
Ронни дружески улыбнулся. Я был уверен, что он ничего не заметил. Билл прошел со мной в холл, где нас ожидали Питер и Ирис.
Уже в машине Ирис сказала:
– Жак, что это за пьеса? – Она повернулась к мужу. – Питер, ты понял хоть что-нибудь?
– Я считаю это бездарным бахвальством. Вы с Ронни, конечно, можете это издать как величайшее произведение искусства. Но неужели у них не хватает ума, чтобы понять, что на Бродвее нет директора театра, у которого нашлось бы место для этой пьесы даже в корзине для бумаг?