– Ну, что вы, я не мог их сдержать, не смог с ними справиться.
– Мерзкие крысы! И этот Стив Риттер, он самый отвратительный из всех. Начал-то всю историю именно он, со своими смешками, намеками, шепотками… В чем дело, Джон, почему он так настроен против вас?
«Я не хочу, но это сильнее меня… Это как болезнь…»
– Не знаю, мне думается, что они все против меня, потому что они не привыкли к такого рода людям. Что-то во мне вызывает у них подозрительность. И потом, как я полагаю, Линда-
Нет, даже с Викки он не мог говорить о Линде. До самого дома они ехали в полном молчании.
Он посоветовал ей остаться дома, но она, была упряма, продолжая свое мысленное сражение с деспотичным свекром и мягкотелым супругом. Он не должен возвращаться один, сказала Викки. Она настояла на том, что проводит его на машине и зайдет к нему в дом выпить. И только когда они сидели в креслах с наполненными бокалами Джон понял, как это было важно для него вернуться в дом не одному. Значит, нашлось такое создание, которое может посидеть в его доме и выпить с ним бокал коктейля.
Она оставалась– недолго. Допив свой бокал она поднялась:
– Мне нужно успокоить беднягу Бреда, вы не представляете, как на него действуют такие сцены с отцом… Он чувствует себя зверем, попавшим в ловушку, связанным по рукам и ногам, лишенным всякой самостоятельности. Я не могу его даже винить.
Она протянула ему руку. Когда он ее от души пожал, а потом поцеловал, ее неправильное, странное, доброе лицо засветилось застенчивой, почти смятенной улыбкой.
– Могу ли я вам кое-что сказать, Джои?
– Конечно.
– Боюсь, что вам это покажется глупым, почти оскорбительным. Но вплоть до сегодняшнего дня, когда Мерленды и все остальные кругом говорили такие вещи… Я не была уверена. Я колебалась, вроде Бреда. Какая-то часть во мне думала: может быть они правы? Возможно он и правда…
Она замолчала забрав у него свою руку:
– Но теперь все иначе. Теперь я вам верю.
Она перешагнула через порог, но потом снова обернулась:
– Я имею в виду и Линду тоже. Я уверена, что она вела себя именно так, как вы нам тогда рассказали. И представляю, что за кошмарная у вас была жизнь. Я вами восхищаюсь. У вас столько выдержки и такая железная воля, о которой я лично и мечтать не могу. Так что, что бы ни случилось, я хочу сказать, что если что-то может еще произойти с вами, и если я вам понадоблюсь… Ну, спокойной ночи, Джон.
– Спокойной ночи, Викки.
Он следил, как она торопливо идет через лужайку к машине. Она уехала, единственная его связь с добрыми людьми, и его снова стало охватывать ощущение горячечного бреда.
Он находился один в большом доме, а вокруг стягивалась огромная невидимая сеть.
Вот уже несколько часов он жил, предполагая, что Линда умерла. Сейчас это чувство переросло в уверенность. И оно отравило атмосферу всего дома, как будто где-то совсем рядом лежал ее труп.
Джон прошел в ванную. Полотенце, которым он вытирался днем, когда принимал душ, все еще лежало на полу возле ванной. Он автоматически наклонился, чтобы положить его на место. И тут он обратил внимание на зубные щетки. Господи, он же заходил в ванную раньше. Как же он мог упустить такую важную деталь?
Линдины зубные щетки всегда стояли с левой стороны от зеркала, а его – с правой. И вот теперь все Линдины щетки находились на месте, а его собственные исчезли..:
В таком случае, не Линда укладывала в тот день чемодан. Кто-то пробрался в спальню, взял чемодан, затолкал в него Линдины платья, забежал впопыхах в ванну, схватил первые попавшиеся щетки, пасту, полотенце… Вот и выходило, что записку печатал кто-то другой, не Линда, он же уничтожил его картины, разбил пластинки:..
Он сел на край ванны. Голова болела. Разве теперь он не знал наверняка? Разве это не доказательство, что Линда была убита, а все остальное подтасовано, ловко и находчиво, чтобы ответственность за преступление пала на него!
Постепенно перед ним забрезжил рассвет. Надо позвонить капитану Грину. Рассказать ему о зубных щетках. Это докажет его невиновность. Даже капитан Грин поверит, что Линда никогда бы не спутала свои щетки с чужими.
Ну действуй же, действуй!
Однако надежда исчезла так же быстро, как и появилась. Каким образом он сумеет доказать, что остались Линдины щетки, а не его? Ему припомнилась разъяренная толпа в зале, уверенная, что он – убийца. Такого же мнения придерживался и капитан Грин. Разве он станет слушать про какие-то зубные щетки?
Джон не вернулся в спальню, а устроился в холодной комнате для гостей, упрямо прогоняя от себя образ убегающей от кого-то Линды, ее лицо, искаженное от ужаса…
Он попытался думать о Викки. А когда из этого ничего не получилось, переметнулся на мысли о детях. Но воспоминания об Анжеле, брыкающейся и вопившей в его руках: «Ты побил свою жену!», испортило даже это. Джон ясно представил себе свои синие джинсы в криминалистической лаборатории. Люди в белых халатах разглядывали их под микроскопом.
Прозвучал в ушах голос Стива Риттера:
– Если на этих штанах есть хотя бы маленькое пятнышко…
Когда, наконец, Джон заснул, Стив снова охотился за ним в лесу, но на этот раз он был не один. Все население Стоунвидла гналось за ним, продираясь сквозь кусты, улюлюкая и завывая по собачьи.
Что ты сделал со своей женой?
Глава 14
Он проснулся внезапно: ему показалось, что его позвала Линда. Взглянув на часы, он поразился: уже двадцать минут одиннадцатого! Но, с другой стороны, куда ему торопиться?
– Джон!
Кто-то звал его тоненьким, едва различимым голоском. Еще не совсем проснувшись, он снова подумал: неужели Линда? Он вскочил с кровати, сердце у него бешено стучало.
– Джон… Джон…
Он подбежал к окну. Возле кухонной двери в кустах сирени стоял велосипед, а у двери – маленькая фигурка с темными косичками. Эмили Джонс.
Почувствовав необычайную радость, он закричал:
– Входи!
Торопливо накинув на себя халат, он спустился в кухню, открыл дверь и впустил Эмили, стоявшую на ступеньках. У нее в руках была пачка писем, щеки разгорелись, глаза блестели.
– Я привезла тебе почту, Джон. Мама не знает. Я тихонько проскользнула на почту, вынула их из твоего ящика и привезла.
– Спасибо, Эмили.
Джон забрал у нее письма и положил их на баллон со сжатым газом, стоявший около двери.
– И… и я приехала сказать тебе, чтобы ты не ходил в деревню. Вот почему я так спешила. Боб Силли и Джордж Хэтч, и все эти дяденьки… они говорят, что в следующий раз, когда ты появишься, они до тебя доберутся. Что не должны были отпускать тебя вчера вечером, так они говорят. Я сама все это слышала. Они говорят, что не станут дожидаться патрульных. Это вовсе не дело каких-то чужих военных. Стоунвилл сам разберется, что к чему… Они говорят…
Неожиданно она обвила его за шею обеими руками и заплакала:
– Как я их всех ненавижу!
Ее тоненькое тело дрожало. Он нежно погладил ее по голове:
– Все хорошо, Эмили. Они так говорили, но от слов до дела очень далеко.
– А Анжела, она такая же скверная, как и другие. Как мама и другие женщины. Они твердят, что это сделал ты. Говорят, что ты убил миссис Гамильтон.
Она подняла к нему заплаканное личико:
– Но ведь ты ее не убивал, правда? Я знаю, что нет.
– Нет, Эмили, я не имею ни малейшего представления, где она может быть.
– Тогда почему они такое говорят? Почему люди такие злые? Такие отвратительные?
Обнимая ее за худенькие плечики, он провел ее на кухню.
– Я дам тебе чего-нибудь попить. Ты наверняка устала, после такой дороги.
– Нет, нет…
Она отодвинулась от него с подавленным рыданием.
– Не теперь. Сейчас, когда у меня такое настроение, мне надо побыть одной.
Она побежала к своему велосипеду, села на него и посмотрела на Джона черными печальными глазками:
– Когда это пройдет, я возможно приеду еще раз. Если ты захочешь, я у тебя все приберу, приготовлю тебе и все такое… только не сейчас.
Снова раздалось приглушенное рыдание, но она уже яростно нажимала на педали, ее черные косы развевались по ветру.
С минуту Джон стоял, глядя вслед девочке. Когда она завернула за угол дома, он опустился на крыльцо и стал искать в кармане сигареты. Их не было. Ему пришлось подняться и зайти в кухню. В глаза бросились письма на баллоне с газом. Он забрал всю пачку и снова вышел на крыльцо.
Первое, что он заметил, это долгожданный номер «Художественного обозрения».
С критикой, этого журнала он считался, поэтому с нетерпением перелистал страницы. Ага, вот и статья о его выставке, она оказалась длинной и против ожидания хвалебной.
…Возможно эта выставка не была большим шагом вперед. Но среди представленных работ имелось несколько поразительных полотен, которые потрясли автора этих строк и свежестью восприятия, и глубиной философского подхода к окружающим явлениям. Мы уверены, что в лице Джона Гамильтона Америка имеет воистину великого художника, что налагает на нас…
В первую минуту он не испытал ничего, кроме огромной радости. Но почти сразу он подумал о злой иронии судьбы, которая преподнесла ему лавровый венок в самый неподходящий момент.
В конце концов, чем ему теперь могла помочь эта хвалебная статья?
Джон отбросил в сторону журнал и принялся за письма. То были счета из местных магазинов: за хлеб, молоко, мясо, овощи, счет от риттеровской бензоколонки. Этот конверт начисто уничтожил остатки приятного настроения, вызванного «Художественным обозрением.
Ему представился Стив Риттер, пишущий счет в своей тесной конторке. Когда? Вчера? После того, как были закончены поиски? До того, как он отправился регулировать движение перед зданием городского митинга?
Один из счетов был прислан из магазина строительных материалов в Питсфилде. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь заглядывал в этот магазин. По-видимому, там что-то покупала Линда…