Сердце его, так внезапно пробудившееся от воспоминаний, было в смятении, и он не знал, что заставляло его биться — страх или любовь.
Он пристально вглядывался в коттедж, как будто напряжением воли мог заставить его открыть все свои тайны. Из трубы не шел дым, из окон — свет. Эта безжизненность ничего не значила, так как было едва ли больше семи, однако она пугала Эндрю. Предположим, что Карлион и его люди уже побывали в коттедже и теперь в нем таилась их месть. Бесполезно было говорить себе, что Карлион не позволит обидеть женщину. С ним были Джо и Хейк. Он подумал: а где Карлион оставил «Счастливый случай»? Если он лишился корабля, с его лидерством покончено. Эндрю показалось, что столетия прошли с тех пор, как он с бьющимся от радости сердцем смотрел, как вьется дымок над трубой коттеджа. Как все изменилось!
Очень медленно он подошел к спуску с холма, пристально глядя на коттедж. Для страха была и другая причина, контрабандисты могли поджидать его внутри, чтобы поймать в ловушку, подстроенную кокни Гарри. Но была ли там ловушка? Его долгом было предупредить Элизабет, но когда он что-либо делал во имя долга?
Он мог, открывая дверь в коттедж, столкнуться лицом к лицу с Карлионом, Джо, Хейком и остальными. Он вспомнил видение, которое появилось в желтом свете свечи в комнате Люси. Его тогда охватила, как даже ему самому показалось, какая-то жалкая нерешительность.
«Если бы я только не поддался той женщине, — думал он, — как легко было бы беззаботно шагать вниз по склону, выполнив свой долг!» Он был бы чист, счастлив, уверен в будущем, уверен, что раз и навсегда восстал из своего прошлого. Теперь он возвращался побежденный своим телом, удрученный, отчаявшийся, возвращался, чтобы предупредить и уйти. «Почему не отказаться от этой затеи — быть лучше, чем я есть, не бежать сейчас же, никого не предупреждая? Я снова принимаюсь за это утомительное и безнадежное дело, пытаюсь подняться, и меня ждет новое разочарование. Почему не избавить себя от этой горечи?» Трусливые мысли преследовали его слишком настойчиво. Если бы они подкрались осторожно, незаметно, то могли бы победить, но эта их наглая самоуверенная попытка привела к обратному результату. Его сердце взбунтовалось. Он почти бегом спустился с холма, не думая прятаться, всеми силами лишая себя возможности отступить.
Как только он достиг полосы деревьев, коттедж вновь вырос перед ним. Как и в первое посещение Эндрю, к нему вернулась осторожность. Глядя в окно, он на цыпочках пересек открытое пространство между рощей и стеной. Вжавшись всем телом в стену, как будто надеясь, что она напитает его своей твердостью, он приник лицом к краю окна. Комната внутри казалась пустой. Несомненно, все было в порядке. Он сделал три больших шага вдоль стены к двери и тихо поднял щеколду. К его удивлению, дверь открылась. Как она неосторожна, подумал он. Она должна запирать дверь; видя, что комната пуста, он встал на колени и закрыл нижний засов. Верхний был сломан.
Он оглянулся и вздохнул с облегчением, не видя признаков беспорядка. Значит, это не ловушка, подумал он. «Я должен увести ее отсюда сегодня же утром». Посреди комнаты был кухонный стол, на котором когда-то стоял гроб. «Не бойся, старина, — прошептал Эндрю, — я не трону ее. Я собираюсь спасти ее от других, и все». Он слегка дрожал. Утренний воздух, как только он остановился, окутал его своим холодом.
Ему казалось вполне возможным, что в комнате мог обитать ревнивый, горький и подозрительный дух. «Я не хочу никакого вмешательства духов», — подумал он и устало улыбнулся своему суеверию. В комнате, как и во всем доме, было очень тихо. Должен ли он подняться и разбудить ее? Только теперь он понял до конца, с какой страстью и нетерпением жаждал вновь увидеть ее. Если бы только он вернулся не униженным, а победившим ради нее! «Я попытаюсь снова, — думал он, подавляя насмешку над самим собой. — Меня не волнует, как часто я падал. Я попытаюсь снова». Во второй раз в течение двадцати четырех часов и во второй раз за три года он взмолился: «Господи, помоги». Он поспешно обернулся. Как будто теплый сквозняк подул ему сзади в шею. Он поймал себя на том, что опять с беспокойством смотрит на стол и, ему кажется, видит там гроб. «Не бойся, старина, — умолял он. — Я здесь не за тем, чтобы заниматься любовью. Она никогда и не посмотрит на меня. Я хочу спасти ее, вот и все».
Он немного встряхнулся, как собака. «Я поглупел. Я приготовлю завтрак, — подумал он, — и удивлю ее». Чашки висели рядом, над раковиной. Он снял одну и стоял, лаская кончиками пальцев ее край, вспоминая прошлое и сосредоточенно глядя на замочную скважину, с трепещущим, как в присутствии святой, сердцем. Затем маленькая дверь, которая вела на верхний этаж, открылась, и он поднял глаза.
— А вот наконец и ты, — сказал он. Его голос был приглушен и трепетал в присутствии тайны. Комната была золотой от солнечного света, но раньше он этого не замечал.
5
Элизабет стояла на нижней ступеньке лестницы, держась за открытую дверь, глаза сонные и удивленные.
— Ты, — сказала она.
Эндрю все вертел чашку в руках, почти лишившись дара речи от смущения.
— Я вернулся, — сказал он.
Она вошла в комнату, и Эндрю зачарованно следил за покачиванием ее бедер, манерой вскидывать подбородок при ходьбе.
— Да, я вижу, — сказала она с легкой улыбкой. — Дай-ка мне чашку, ты ее разобьешь.
С неожиданной решимостью Эндрю спрятал руку за спину.
— Нет, — сказал он. — Я хочу эту чашку. Мы оба пили из этой чашки.
— Это не та, — быстро ответила Элизабет и, так как Эндрю с изумлением поглядел на нее, прикусила нижнюю губу зубами. — Я помню ее, — добавила она, — у нее был отбитый край. Скажи, что ты здесь делаешь?
— У меня есть новости, — сказал Эндрю. Он говорил неохотно. Огромное нежелание говорить охватило его. Сообщи он ей новости, какая была бы у него отговорка, чтобы остаться?
— Их можно рассказать и после завтрака? — спросила она и, когда он кивнул, ничего больше не говоря, начала накрывать на стол.
Только когда они сели, она снова спросила:
— Ты, должно быть, рано встал?
Он утвердительно хмыкнул, боясь услышать вопрос, какие новости он принес.
— Что-нибудь случилось, пока меня не было? — спросил он.
— Нет, — сказала она, — здесь никогда ничего не случается.
— Дверь была не заперта. Ты думаешь, это неопасно?
— Она не была заперта и когда ты пришел в первый раз, — ответила Элизабет, прямо глядя ему в глаза. — Я не хотела, чтобы, когда ты вернешься, тебя ожидал менее радушный прием.
Он пристально посмотрел на нее, словно в мучительной надежде, но ее прямота оттолкнула его. Все, что она хотела сказать, лежало на поверхности, подтекста не было.
— Ты знала, что я вернусь?
Она немного нахмурилась, как бы в недоумении:
— Ну, конечно, это было ясно. Мы расстались друзьями, не так ли?
— Ты очень великодушна.
Ее голос по какой-то причине ожесточил его, но она не заметила его сарказма.
— Я не понимаю тебя, — ответила она. — Ты говоришь головоломками.
— О, я не похож на тебя, — сказал Эндрю. — Я не знаю, что хочу. Ты такая чистая, такая ужасно рассудительная. А я — мнительный.
— Это я — очень чистая? — спросила она. Она отложила нож и, опустив подбородок на руку, с любопытством поглядела на него через стол. — А ты знаешь, например, что я очень хотела, чтобы ты вернулся? Здесь так одиноко. Когда я спустилась вниз в то утро, я расстроилась, что ты ушел. Я почувствовала вину. Я не должна была уговаривать тебя идти в Льюис. Я не имела права заставлять тебя рисковать собой. Прости меня.
Эндрю вскочил из-за стола и, отойдя к камину, повернулся к ней спиной.
— Ты смеешься надо мной, — пробормотал он.
Элизабет улыбнулась.
— Ты и правда мнительный, — сказала она. — С чего ты взял? Нет, мы правда друзья.
Когда он повернулся, его лицо горело.
— Если ты произнесешь это слово еще раз… — пригрозил он. Ее бледное, озадаченное и в то же время спокойное лицо охладило его. — Прости, — сказал он. — У меня был только один друг, и я предал его. Я не хочу предавать тебя.
— Ты и не предашь меня, — сказала она. — Ты оставил свой нож.
— Я думал, он может тебе понадобиться.
— Но ты знал, что он может понадобиться тебе.
Он повернулся спиной и поддел ногой угли в камине.
— Это была глупость, — пробормотал он. — Просто сентиментальность. Это ничего не значит.
— А я думала, это — храбрость, — сказала она. — Я тобой ужасно восхищалась за это.
Эндрю снова покраснел.
— Ты смеешься надо мной, — сказал он. — Ты же знаешь, что я трус, и ты меня презираешь. — Он усмехнулся. — Я предал тебя дважды в Льюисе и предаю сейчас, если бы ты только знала… Не смейся надо мной. Не притворяйся восхищенной. Вы, женщины, — хитрые существа. Только женщина могла все так повернуть. — Он осекся. — Твоя взяла. Видишь, какой успех.
Элизабет поднялась из-за стола, подошла и встала рядом с ним у камина.
— Как ты предал меня? — спросила она.
Эндрю ответил, не глядя:
— Один раз с женщиной.
Наступила пауза. Затем Элизабет холодно сказала:
— Я не понимаю, почему ты считаешь, что предал меня. Возможно, самого себя. А другое предательство?
— В суде стало известно, что это ты приютила меня.
— В суде? — переспросила она. Ее голос дрогнул по непонятной ему причине. — Ты был там?
— Я был свидетелем, — мрачно сказал он. — Не надо похвал. Я оказался там только отчасти из-за тебя. Были и другие причины — вино и проститутка. Что ты на это скажешь?
— Молодец, — ответила она.
Он передернул плечами.
— Ты слишком долго расспрашиваешь. Ты не так хитра, как я думал. Я начинаю привыкать к твоим насмешкам. Тебе пора изменить тактику.
— Эта женщина, — спросила Элизабет, — кто она? Как она выглядела?
— Она мне ровня.
— Мне показалось, ты сказал, что она — проститутка. Скажи, она была красивее меня?