– Блатные, – недобро покосился туда бортстрелок. – Им тюрьма, что родная мама.
Потом, отдав миски дневальным, пили из жестяных кружек называемый чаем кипяток и неспешно беседовали.
– Имя, у тебя интересное, Зорень, – сделав очередной глоток, утер выступивший на лбу пот Дим. – Никогда не встречал такого.
– То не имя, фамилия, – последовал ответ. – Просто меня все так зовут. С детства.
– Кстати, он у нас попал в книжку, – хитро подмигнул старшине Олег. – Ты «Педагогическую поэму» случайно не читал? Антона Макаренко.
– Да вроде нет, – чуть подумал Дим. – А кто такой Макаренко?
– Он для меня и еще многих вроде отца, – значительно изрек Зорень.
– Как это?
– Да очень просто. В начале двадцатых Антон Семенович создал первую трудовую колонию для малолетних преступников в Полтаве, а потом детскую трудовую коммуну ОГПУ здесь под Харьковом и заведовал ею.
– Так ты что, был малолетний преступник?
– Нет, всего лишь беспризорник. Родители сгинули в Гражданскую войну. Антон Семенович нас собрал, приучил к труду и честной жизни. Многие стали инженерами, врачами, учителями и военными. Я, например, после коммуны поступил в техникум, а оттуда был призван на флот по комсомольскому набору.
– А в отпуск зачем сюда, если не секрет? У тебя же никого нету.
– Дружок у меня тут под Чугуевым. Еще с коммуны.
– Ясно, – сказал Дим. – Приехал повидаться.
– Лучше бы не приезжал, – вздохнул Зорень, после чего рассказал, как убил полицая.
В оккупации тот исправно служил немцам, при их отступлении исчез, а в мае вернулся героем с медалью. – Мол, воевал и все искупил, гад, – сжав губы, процедил Зорень. – А у моего корешка (он выписался летом из госпиталя) угнал в Германию жену с дитем. Они там и сгинули. Митька в НКВД «это ж предатель, его надо к стенке!». А там отвечают: «Нет, он искупил вину кровью».
Когда Митька мне это все поведал, я пошел к той гниде разбираться. Он сразу на арапа – мать-перемать, пошел отсюда! Ну, я ему и влепил из ТТ меж глаз. Потом обратно на вокзал и в часть. А в Мелитополе меня повязали.
Затем были вечерняя проверка и отбой, где-то под нарами скреблись крысы.
Через пару суток в камере произошла драка. Ждавший отправки в лагеря контингент в ней был самый разнообразный. Помимо небольшой группы фронтовиков на сорока квадратных метрах обретались профессиональные уголовники, именовавшие себя блатными, бывшие немецкие пособники, и даже неизвестно как сюда попавшие румыны.
– Каждой твари по паре, – оценил всю эту шатию Васька.
Но если бывшие солдаты и прочие вели себя спокойно, то блатные, напротив, всячески куражились и самовыражались. Заняв верхние нары у окна, днем они резались в карты, отказывались дневалить и всячески подчеркивали свою исключительность. В тот день один из «пособников», бородатый старик, получил от родни передачу.
– Надо делиться, дед, – сразу же возникли перед ним двое блатных, после чего отобрали у того почти все и с гоготом полезли на нары.
– Креста на вас нету, – прослезился тот, а сверху послышалось смачное чавканье.
– Так ребята, прикройте мне тыл, – поднялся с тюфяка Дим, на что моряки понимающе кивнули.
Подойдя к секции у окна, он поднял голову и сказал:
– Отдайте деду все, что взяли!
Чавканье прекратилось, потому сверху появились две кудлатые головы, с интересом уставившиеся на Дима.
– А хо-хо не хо- хо? – ответила одна.
– Мальсик, пососи пальсик! – глумливо просюсюкала вторая.
В следующий момент старшина шагнул вперед, бросил левую руку на бортик верхних нар и подтянулся на ней, как на шарнире. Далее последовали два рывка, юмористы поочередно обрушились на бетон, а он скользнул в просвет секции.
Первому метнувшемуся к нему с финкой вору Дим мгновенно подсек и сломал руку, второго, рубанув ребром ладони в кадык, тоже выкинул наружу, а третий с воплем сам сиганул вниз, где Зорень, Васька и Олег, «дружески» встречали прилетавших.
Когда тяжело дышавший Дим по-кошачьи спрыгнул на пол, швырнув наполовину пустую сумку с харчами деду, сражение завершалось. Моряки и еще несколько фронтовиков сапогами забивали последнего вора под нары, откуда доносились плачущие крики:
– Ну, мы вам попомним, падлы!
Потом загремели запоры на двери (она распахнулась до ограничителя), и в камере материализовались несколько охранников во главе с встречавшим партию капитаном.
– А-атставить! – багровея, заорал он, а сержант с солдатами взвели курки наганов.
Находившиеся внизу бросили руки по швам, вой под нарами пресекся.
– Что здесь за буза? – уставился на моряков капитан. – Отвечать! Быстро!
– Да вот, – пожал широченными плечами Дим. – Тут несколько чудаков заползли под нары и выражаются.
– Петренко, достать! – бросил назад офицер, вслед зачем сержант подошел к секции, наклонился и постучал по ней наганом:
– Вылазьтэ, хлопци.
Когда вывалянные в соре и паутине блатные по одному выбрались из-под настила, вид у них был весьма плачевный.
Один свистел воздухом через губы, баюкая неестественно вывернутую руку, второй выплевывал зубы в горсть, у остальных наливались синевой в кровь разбитые лица.
– Снова ты со своей шоблой, Лимон, – сжал губы капитан. – Что с рукою?
– Упал, – скривился тот. – Ничего не помню.
– А у тебя, Хрящ? Кто выбил зубы.
– Фафтарелый сифилис, нафальник, – прошепелявил блатной. – Фами выпали.
– Так, сержант, – хмыкнул капитан. – Всех битых в карцер. А флотских утром ко мне на беседу. Выполняйте.
– За што? – тут же заныл кто-то из блатных. – Мы не при делах, начальник.
– Топай-топай, – махнул стволом в сторону двери Петренко.
Когда все процессия удалилась, и снова загремел запор, оставшиеся в камере оживились.
– Дякую, сынки, – подойдя к морякам и подслеповато щурясь, поклонился им дед. – Совсем замордовали проклятые.
– Молодцы, хлопцы, дали босякам, – потер руки пейсатый еврей, а румыны одобрительно закивали.
Забрав снизу свою хурду, победители тут же перебрались на нары у окна, сбросив пожитки воров вниз двум оставшимся сявкам. Дим тут же заначил валявшуюся там финку в обнаруженный в щите тайник, а ребята вольготно расположились у окошка.
– Ты смотри, студер, – глядя в мутное стекло, поцокал языком Васька. – Зверь, а не машина. Американская.
Дим тоже взглянул, поскольку всегда любил технику. В обширном дворе тюрьмы на плацу у одной из подсобок стоял новенький «студебеккер» с тентом, откуда несколько заключенных под охраной двух солдат выгружали ящики, мешки и бочки.
– Хороший аппарат, – улегся на спину Дим, заложив за голову руки.
– Интересно, на какую беседу нас вызывает капитан? – ни к кому не обращаясь, сказал Олег. – Неспроста это.
– Известно на какую! – со знанием дела ответил Зорень. – Он же зам по режиму. Будет воспитывать.
– Это как? – зевнул Дим.
– Ну, типа гипноз по печени.
Такой прогноз никого не радовал, и парни замолчали.
Утром сразу после завтрака всех четверых повели к начальнику. Миновав в сопровождении Петренко с еще двумя стражами несколько переходов и лестниц, арестанты по его приказу остановились, встав лицом к стене в небольшом квадратном помещении с выходящей туда дверью. Постучав в нее согнутым пальцем, сержант исчез внутри, а потом вернулся, буркнув:
– Проходьтэ.
Кабинет был обычным казенного типа с железным сейфом у стрельчатого окна, трофейным «Телефункеном» на тумбочке и несколькими стульями. У торцевой стены под портретом Сталина в маршальском мундире за массивным двух тумбовым столом сидел капитан, листая какую-то папку.
– Значит, так, – отложив ее к стопке других, он обвел взглядом ставшую у двери четверку. – Парни, я смотрю, вы боевые, в связи с чем есть предложение оказать помощь органам.
– Какую такую помощь? – переглянулись моряки. – Не поняли.
– Нужно немного приструнить воров, нарушающих режим, – откинулся на стуле капитан. – Карцер для них – легкий крик на лужайке. Как вы на это смотрите?
– Своих мы вроде приструнили, – пожал плечами Дим. – Взяли все и упали.
– Так то свои, – вкрадчиво произнес офицер, – а у нас имеются еще. В других камерах.
– И с какого перепугу нам в этом участвовать, гражданин начальник? – вскинул бровь Зорень. – Воры, они тоже не пальцем деланные.
– Самый прямой, – усмехнулся капитан. – Вы мне улучшаете режим, а я вам послабление. Припухать вам тут до отправки не меньше месяца. И все в вонючей камере на баланде с магарой. А можно попасть на внутренние работы, где свежий воздух и опять же подкормиться. Ну, так как, согласны?
– Нужно подумать, – сказал после возникшей паузы Дим.
– Угу, – поддержал его Васька. – Такие вопросы с кондачка не решаются.
– Даю время до вечера, – забарабанил пальцами по столу капитан. – Кстати (блеснул глазами), за вчерашнюю бузу могу распихать всю компанию по другим местам. У воров быстрый телеграф. Поодиночке вам всем хана. Перережут.
Несколько позже вся компания сидела на своем законном месте в верхней конуре секции, тихо держа совет.
– Нужно соглашаться, – почесал нос Зорень. – Иначе эта сука сделает, что обещала.
– Да, если нас разбросают по другим камерам, пиши пропало, – нахмурился Олег. -Блатные обид не прощают.
– А ты как мыслишь, Дим? – обратился к старшине Васька.
Тот внимательно смотрел в окно, слушая вполуха.
– Хорошая все-таки машина студер, – отвлекся от обзора Дим. – Опять стоит. Не иначе тюремной администрации.
– Да на хрен он тебе упал, – прошипел Васька. – Я тоже «за». Твое слово.
– Я как все, – ответил Дим. – По мне воры те же самые фашисты.
После вечерней поверки, обходя застывший у нар строй, Петренко чуть задержался у стоящей в конце четверки.
– Ну, шо? – покосился на моряков сержант.
– Черт с вами, – ответил за всех Дим. – Банкуйте.