– Обижаешь, Димыч, – мягко сказал Петро. – Что же, мы гостя не можем встретить?
Первую выпили за встречу.
– Однако, – протянул Дим, опорожнив стакан и выпучив глаза. – Градусов шестьдесят. Не меньше.
– Первак, – рассмеялся Петро. – Дед у себя курит и на калгане настаивает. На вот, закуси помидором.
– Кушайте, хлопчики, кушайте, – пригубив наливки, потчевала ребят хозяйка. – Я вам поутру блинов напеку.
– Настоящих русских, – облизнулся Петро. – Мы же жили в Туле.
– Интересно, а я и не знал, – уминая яичницу, сказал Дим. – Ты мне раньше об этом не рассказывал.
– Так ты и не спрашивал, – хрустнул огурцом Петька. – Я там родился. А затем переехали сюда на родину деда.
– Время было голодное, сынки, – вздохнула Надежда Марковна. – Пришлось переехать.
Потом, вскипятив и заварив сухим цветом липы чай, она ушла посумерничать к соседке, а друзья предались воспоминаниям о боевом прошлом.
– Да, – когда упомянули Дорофеева, вздохнул Дим. – Интересно, выжил Жора после того ранения в Будапеште?
– Непременно выжил, – наполнил стаканы по второму Петька. – Давай выпьем за здоровье казака. Пусть ему икнется.
– Давай, – поднял свой Дим, и они чокнулись.
– Ну, а куда мыслишь сейчас? – понюхал Петро корочку хлеба.
– Погощу у тебя пару дней, если не выгонишь, а потом двину дальше. Так сказать, по просторам родины.
– Насчет «выгонишь» ты брось! – вызверился Петька. – Будешь жить у меня. Пока что-нибудь не придумаем. А поселю я тебя у деда на хуторе. Он в десяти километрах отсюда. Там перезимуешь, а к весне будет видно, что почем. Ну как, заметано?
– Хорошо, – чуть помедлив, ответил Дим. – Но есть одно условие.
После этого он встал из-за стола и вышел.
– Вот, – вернувшись через несколько минут, шмякнул на лавку рулон шевиота и три пары ботинок. – Пойдет на мое содержание.
– Откуда это у тебя? – удивился Петька и пощупал материю.
– Оттуда, откуда и мотоцикл, взял у бандитов. Кстати, в багажнике еще коробка одеколона.
– Ну что же, хурду я толкну на базаре в Днепре и наберу для тебя все, что нужно.
– Еще у меня есть деньги, те, что вы собрали, – хлопнул по голенищу Дим.
– Их оставь, – снова потянулся к четверти друг. – На всякий случай.
– Ну, а ты как живешь? – спросил Дим, когда завершив трапезу и убрав со стола, они прихлебывали душистый отвар из кружек.
– Ты знаешь, Димыч, еще не понял, – достав из кармана папиросу, дунул в мундштук Петька. – Вроде и войны нет, и живой вернулся, а что-то не так, как мы мечтали.
– В смысле?
– В прямом, – прикусив мундштук, чиркнул спичкой приятель. – Еще когда лечился в госпитале, в Днепре, обратил внимание. Рядовые с сержантами лежат в одних палатах, офицеры в других. Такого в начале войны не было.
– Не было, – согласился Дим. – Ну и что такого?
– А то, что на передке мы из одного котелка хлебали и одной шинелью укрывались. Несправедливо это. Дальше – больше. Выписался, пошел на городской базар купить матери с дедом подарки, благо деньги были. И что я там увидел?
– Что? – промокнув рушником влажный лоб, отставил в сторону Дим кружку.
– Целые толпы спекулянтов. Мордовороты наших лет и по виду все «герои резерва». А между ними фронтовики-калеки. Без рук, без ног, милостыню просят. Это как?
– Хреново, – заиграл желваками Дим. – Дальше.
– Ладно, купил подарки, приезжаю в Михайловку. Ну, как водится, отметили встречу. Сам председатель навестил, всю войну пересидел в Ташкенте. Утром проснулся, осмотрел усадьбу – полная разруха. Даже дров нету. Спрашиваю у мамы, что, колхоз завести не может? Нет, отвечает. Дважды обращалась в правление. Отказали. Ладно. Иду к председателю. А у него, гада, хата под железом, три поленницы дров и полон двор живности. Начинаем разбираться. Слово за слово, дал ему в морду. Водой отливали.
На следующее утро приехал участковый и меня в район, к прокурору. Хорошо, тот оказался бывший фронтовик. Замял дело. А напоследок остерег. «Хоть и Герой, сиди тихо. А то поедешь на лесоповал. Наших туда быстро оформляют.
Спустя неделю председателя смайнали, назначили другого. А мне военком предложил идти в милицию.
– Ну и чего же не пошел? – вскинул бровь Дим.
– Не по мне это, – вздохнул Петька. – Я же шебутной. Ты знаешь. Пока побуду здес, помогу матери с дедом, а потом, наверное, вернусь на флот на сверхсрочную.
– Хорошее дело, – согласился Дим. – Но только ты больше не залупайся. А то влипнешь, как я. Не все прокуроры добрые.
– Теперь не буду, – улыбнулся Петро. – Ты рядом.
Утром Дим проснулся от громкого «подъем!» и резво вскочил с кровати.
– Ничего, навыков не потерял, – сказал стоявший в проеме двери Петька. – Давай, умывайся, будем рубать блины со сметаной.
– А где мамаша? – поинтересовался через пару минут, старшина, звякая соском рукомойника на кухне.
– Ушла на дойку еще в пять, – накрывая на стол, ответил Петька. – У нас не то, что в городе. Встают рано. Я уже смотался к председателю и отпросился на целый день. Мол, заехал фронтовой друг. Тот отнесся с пониманием. Ну, вроде все, – оглядел стол. – Садись, дернем по лампадке.
Потом друзья приняли из вчерашней четверти по «лампадке» и принялись за блины, макая их в сметану. Те превзошли все ожидания.
– М-м, – довольно промычал Дим. – Здорово, как на масленице.
– А то! – налил ему Петька в кружку из парящей манерки. – Давай под чаек. Больше влезет.
– Ну что, двинем к твоему деду? – когда прикончили последний блин, утер рушником Дим губы. – Мне тут особо светиться не с руки. Сам понимаешь.
– Двинем, – утвердительно кивнул Петро. – Только соберу ему гостинец. И вышел.
Когда он вернулся, на столе стояли две банки «второго фронта», лежала россыпь кускового сахара и три плитки чаю.
– Побалуешь Надежду Марковну, – сказал уже одетый Дим, захлестывая лямкой изрядно опустевший сидор.
– Богато живешь, – поцокал языком Петро. – Спасибо.
После этого они вышли во двор (хозяин вставил в клямку двери щепку) и направились к мотоциклу, у которого стоял небольшой жестяной бочонок, а рядом противогазная сумка.
– Это что? – поинтересовался Дим.
– Керосин и самосад. Доставлю деду с оказией.
– Понял, – сказал Дим, открывая багажник. – Черт, совсем забыл! – достал оттуда коробку. – На, будешь душиться, – передал приятелю.
– Куда мне столько? – выпучил Петька глаза и выложил назад половину.
Далее он отнес парфюм в хлев, а Дим загрузил все в багажник и патронные сумки. Затем старшина завел мотоцикл, а Петька открыл ворота, и вскоре они пылили по улице села в сторону выгона. Теперь за рулем был Морозов, а Дим покачивался в люльке.
Миновав меланхолично жующих жвачку коров с сидящим в стороне подпаском, «Цундап» вымахнул на невысокое плоскогорье и направился по двум малоприметным колеям туда, где виднелся Днепр, к убегающему горизонту. Сверху открывалась чудесная панорама: багряно-желтые в предзимье леса, голубые сосновые перелески и между ними полынные участки степи.
– Красиво! – проорал Дим Петьке сквозь тарахтенье мотора.
– Ага! – тот выжал сцепление, переключая скорость. – Дальше будет еще лучше!
Когда плоскогорье закончилось, мотоцикл нырнул в долину, а Петро сбавил газ и стал притормаживать.
– Волчьи буераки! – наклонился к пассажиру. – Еще километров пять, и будем на хуторе!
За поросшим дубами и зарослями терна поворотом открылась небольшая, удивительно зеленая луговина со старым колодезным срубом в центре. Петька подрулил к нему, и мотоцикл остановился.
– Перекур, – встал из седла. – А заодно попьем с кринички.
Из берестяного ковша, лежавшем на замшелом камне, они удалили жажду студеной, пахнущей мятой водой, после чего Петро закурил и спросил Дима:
– Хочешь грушек?
– Откуда? – не поверил тот. – Шутишь!
– Пошли, – сказал приятель, направляясь к высокому раскидистому дереву в конце луга.
Оно было совершенно голым с ковром шуршащих под ногами пожухлых листьев.
– Угощайся, – наклонившись, гребнул Петро рукою и протянул ее Диму.
На широкой ладони золотились несколько мелких плодов с коричневыми бочками. Взяв один, Дим осторожно его надкусил (на лице отразилось изумление), а потом быстро счавкал остальные.
– Ну вот, а ты боялся, – рассмеялся Петро, вслед за чем они собрали по шапке.
– Никогда таких не пробовал, – сказал Дим, когда они возвращались к мотоциклу. – Вроде «дюшеса», но еще лучше.
– Тут и зверья полно, – высыпав дички в одну из сумок, щелкнул карабином Петро. – Дед по весне застрелил кабана в плавнях.
– А тут что, есть плавни? – спросил Дим, усаживаясь в люльку.
– В нескольких километрах от хутора пойма Днепра, – толкнул Петька сапогом рычаг стартера.
– Ду-ду-ду, – ответил «Цундап», плавно трогаясь с места.
Через полчаса подъехали к хутору. Он стоял на опушке леса. Это был рубленный из сосны и крытый щепой дом с несколькими хозяйственными постройками, огородом и старым садом, огороженный параллельно тянущимися жердями, именуемыми в этих местах «тыном».
Навстречу от усадьбы с басовитым лаем покатил рослый волкодав, который, узнав Петьку, радостно запрыгал вокруг мотоцикла.
– Отойди, Черт, задавлю! – махнул рукой тот, после чего «Цундап» въехал на подворье и остановился у дома.
А от одного из строений уже шустро семенил невысокий жилистый старик в бараньей шапке и меховой безрукавке.
– Тю, та чи Петро!? – залучился он морщинами, приблизившись к мотоциклу.
– Я, я, дед, – приобнял хуторянина внук. – С фронтовым другом.
– Друг, цэ добрэ, – цепко тряхнул гостю руку старик. – Я Богдан Захарович. А тэбэ як величать, хлопчэ?
– Дмитрий, – прогудел сверху тот. – Красиво у вас тут. И Днепр рядом.
– Точно, – разгладил седые усы старик. – Так чого мы стоимо? Будь ласка до хаты.