– Как вас зовут? – завершив очередной круг и чувствуя под рукой гибкую талию, спросил бывший курсант.
– Ольга.
– А я Дим.
– Смешное имя, – рассмеялась девушка.
Под заключительные аккорды они манерно кивнули друг другу, после чего Дим провел Ольгу к тому месту, где она стояла. Парней не было.
– Испарились ваши ухажеры, – притворно вздохнул он.
– Я их впервые вижу, – последовал ответ. И оба рассмеялись
Затем был еще вальс, а потом танго, после которых пара перешла на «ты», а чуть позже они сидели на скамейке в аллее и грызли мороженое.
– А почему я не встречала тебя здесь раньше? – откусив от вафельного стаканчика, поинтересовалась Ольга.
– Недосуг было, – хрустнул своим Дим. – Днем работал, по вечерам учился.
Как выяснилось из дальнейшего разговора, Ольга приехала в Кыштым по оргнабору из Архангельска, работала на городском узле связи телефонисткой и жила в общежитии.
– Можно я тебя провожу? – сказал Дим после окончания танцев, когда публика стала расходиться.
– Можно, – опустила ресницы Ольга, и они пошли по одной из аллей к выходу.
Когда парк остался позади, и пара оказалась на безлюдной, освещенной редкими фонарями улице, из придорожных кустов нарисовались двое.
– Я ж тебе говорил, она не танцует, – подойдя ближе, дохнул водочным перегаром первый, играя зажатым в руке кастетом.
– Говорил, – пожал плечами Дим, заступая собой Ольгу.
– А я, чтоб канал, – ощерился второй, заходя чуть сбоку.
– Было и это.
– Ну, тогда полу… – хекнул первый и обрушился на дорогу.
Через секунду второй, клацнув челюстью, полетел в кусты, а потом наступила тишина, нарушаемая треском сверчков и смехом Ольги.
– Здорово ты их, – округлила она глаза. – Никогда такого не видела.
– Случайно получилось, – снял с себя пиджак Дим, после чего накинул его девушке на плечи, и они пошли дальше.
Снова замерло все до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.
Только слышно, на улице где-то,
Одинокая бродит гармонь…
доносило откуда-то с окраины, и Дим нежно привлек Ольгу к себе.
Так в его душе снова затеплилась любовь, когда-то оборванная войною. Постепенно она перешла в большое чувство, на которое Ольга ответила взаимностью, и спустя месяц молодые люди расписались в ЗАГСе.
Было веселое застолье с друзьями в новом доме, шампанское, цветы, тосты и крики «горько!» Друзья подарили молодым шикарную радиолу «Ленинград» с набором пластинок, а начальство дало три дня отпуска. Отпуск, прихватив собой Юнгу, чета Вавиловых провела в палатке у горного озера Сугомак. Его берега дышали негой и покоем, в окружающих лесах август золотил первые листья, а по утрам на траву падали медовые росы.
Жизнь была прекрасной и удивительной.
Глава 9. В стране Лимонии.
Я помню тот Ванинский порт, и рёв пароходов угрюмый. Как шли мы по трапу на борт, в холодные мрачные трюмы. На море спускался туман, ревела стихия морская. Лежал впереди Магадан, Столица Колымского края…
(Из старой лагерной песни)
Новый, 1950-й, страна встречала новыми трудовыми победами.
За истекшее время было восстановлено, построено и введено в действие более шести тысяч крупных промышленных предприятий – в их числе Днепрогэс, металлургия, заводы Юга и шахты Донбасса. Уровень производства достиг довоенных показателей и рос как на дрожжах. Из пепла возрождались города, строились новые посёлки, села и деревни. В пику агрессивному империализму Советский Союз обзавелся собственной атомной бомбой.
Шел в ногу с жизнью и Дим. Уже полгода он работал заместителем директора автобазы по эксплуатации, дом был полной чашей, а коллеги и подчиненные уважительно называли его Михалычем.
Ольга, закончив по настоянию мужа техникум, стала мастером смены, и чета Вавиловых заняла достойное место в городе. В дни революционных праздников она шла в знаменных рядах строителей светлого будущего, по выходным принимала гостей или отправлялась в походы, а также, повышая свой культурный уровень, регулярно выезжала в областной центр, где посещала областной драмтеатр и филармонию.
Всесоюзная же стройка шла полным ходом. На южном берегу озера Кызыл-Таш заработал первый промышленный объект комбината, на Иртяше как грибы росли дома будущего города.
Промзону вскоре посетил Лаврентий Берия, после чего она была обнесена забором из колючей проволоки, а на ведущих туда дорогах возникли армейские КПП, что вызвало у Дима смутное беспокойство.
Как-то вечером, гоняя радиолу по разным частотам в поисках новомодного джаза, который часто звучал на зарубежных станциях, он наткнулся на «Голос Америки» и обеспокоился еще больше. Русскоязычный диктор вещал о Кыштыме, что, мол, вблизи него большевиками возводится секретный атомный объект. Начальник строительства – генерал-лейтенант Царевский, его заместитель – генерал-лейтенант Раппопорт и так далее вплоть до прорабов. Затем голос забили помехи, и он исчез как не было.
– Твою мать, – в сердцах выругался «Вавилов», после выключил приемник и задумался. Дело пахло керосином.
Секретный атомный объект предопределял режимность, что было чревато проверками всех, кто там работал. Рано или поздно его разоблачат, а посему следовало «делать ноги».
– А может, и нет, – подумал Дим. – Погляжу пока, а там будет видно.
Ошибся.
В один из вьюжных февральских вечеров, когда, задержавшись на работе, он оформлял наряды, в кабинет постучали, а потом зашли трое.
Первый, в мерлушковой шапке и кожаном реглане, шагнув к столу, ткнул Диму в нос малиновое удостоверение:
– Майор госбезопасности Шнайдер. Вы арестованы!
А остальные, скользнув с двух сторон и уцепив за локти, профессионально обыскали.
– Да вы что, товарищи?! – изобразил негодование Дим. – Я замдиректора Вавилов. Это какая-то ошибка!
– Знаем, какой ты Вавилов, – процедил Шнайдер. – Выводите.
За дверью ждали еще двое с хмурыми лицами, а во дворе черный «ЗИМ», тихо работавший мотором.
Чуть позже в одном из кабинетов городского отдела МГБ арестованный в наручниках стоял перед сидевшим напротив подполковником (он представился следователем Серебряковым), а тот пристально его разглядывал. У зашторенного окна сбоку на диване пристроился второй в чине капитана.
– Так говоришь Вавилов? – пыхнув «Герцеговиной флор», забарабанил пальцами по столу подполковник.
– Ну да, – кивнул головой Дим. – Уроженец деревни Гусево, Тверской области.
– А что скажешь на это? – извлек из лежащей перед ним папки Серебряков фотографию и продемонстрировал ее Диму. Она была из семейного альбома Вонлярских. А потом следователь перечислил всю его родню до пятого колена. Монолог свой закончил укоризной:
– Ты, Вонлярский, не просто один ушел. Ты с собой троих увел. Они на Печоре уже давно свой срок досиживают. А мы тебя по всему Союзу, считай, пять лет искали. Даже в Польше и Венгрии шарили. А еще думали – может, в американскую зону ушел. Знаешь, сколько денег на твой розыск государство потратило?
Тут подполковнику и капитан подтявкнул:
– Ты ведь не от немцев, не от американцев. Ты от советских людей ушел. Да как ловко…
– А ты капитан, в его личное дело загляни, – бросил коллеге подполковник. – Он же всю войну сначала в парашютистах, а потом в разведке морской пехоты. Диверсионную подготовку имеет.
«Горбатого лепить» с такими знатоками было, конечно, глупо. И «Вавилов» не без облегчения скинул с себя личину, снова превратившись в Дмитрия Дмитриевича Вонлярского.
– Ну что мне? – саркастически усмехнулся он. – Я ж Уголовный кодекс знаю. Мне за побег светит от двух до трех лет. К тому, что было.
А следователи в ответ аж залоснились.
– Э, нет, гражданин «Вавилов». Отстали вы от нашей социалистической действительности. «Червончик» вам полагается. И статья ваша – 58, пункт 14 «контрреволюционный саботаж».
У Дима от обиды даже скулы свело. «Контрреволюционный саботаж»! Ему, который на фронте…
– Так ты же в советской тюрьме сидеть отказываешься! – снизошел до объяснения Серебряков. – Уже давно постановление вышло: побег – акция антисоветская и карается десятью годами лишения.
Судили «контрреволюционера» в областном центре. А за неделю до процесса разрешили свидание с женой в следственном изоляторе. Вся в слезах, та сообщила, что от нее требуют осудить мужа и отречься от него как от врага народа.
– Прости меня, Оля, – глядя ей в глаза, сказал Дим, – что не рассказал тебе всего. А что я не враг, ты знаешь. Но сделай, как они сказали.
– А как потом жить? Ведь это подло!
– Ты молодая, начнешь все сначала, – отвел глаза Дим и опустил голову.
– Свидание закончено, – бесцветным голосом сказал охранник.
После чего они расстались навсегда. Так случалось со многими.
Судили «контрреволюционера» в областном центре в закрытом заседании суда и при усиленной охране. А чтобы создать видимость законности, дали бесплатного адвоката.
– Он мне не нужен, – отказался Дим. – Защищал Родину, а теперь буду себя. Сдаваться не собираюсь.
На процессе бил в одну точку:
– Не контрреволюционер, я. Не могу быть «контрой». У меня два десятка разведпоисков и шесть орденов. Первый – лично от Ворошилова!
Отзывчивая, как мороженная репа, «рабоче-крестьянская юстиция» дело вела обстоятельно и внимала подсудимому терпеливо. Но срок впаяла со всей революционной строгостью, то есть на полную катушку.
И тут взъяренный Дим себя не удержал: ушел с пересыльной тюрьмы в побег. Да так лихо, что аж две запретные зоны промахнул. Глядишь, так и растворился бы на бескрайних родных просторах, если бы не натасканные собаки-ищейки. С их помощью погоня взяла след, настигла, затравила злобными псами. Потом, избив до полусмерти, чекистские костоломы долго допытывались, как это он смог так ловко «запретку вскрыть»? Первым, между прочим. До него такое никому не удавалось.