Отвергнутые, как правило, начинали кипятиться:
– Товарищ майор! Вы же не видели меня в деле. Разрешите попробовать?
– Нет, ребята, – сочувственно, но твердо возражал комбат. – Есть летчики – настоящие асы, в небе отлично воюют. А прыгать с парашютом не могут. Факт.
Сам гвардии майор был человеком действия и умел все, необходимое десантнику. Вместе со своими орлятами он не раз высаживался в тыл врага, показывая пример отваги, умело руководил ими в бою и пользовался непререкаемым авторитетом.
Как-то во время тренировочных прыжков у одного из краснофлотцев не раскрылся парашют, и его смерть потрясла товарищей. Чтобы пресечь траурные настроения, Орлов с парашютом погибшего снова поднялся на самолете в небо, где выполнил второй прыжок с предельно малой высоты и филигранной точностью.
– Никогда не теряйте самообладание, – сказал подбежавшим бойцам, когда те окружили командира. – И действуйте строго по инструкции. Вопросы?
Вопросов не было…
К невесть откуда взявшемуся Вонлярскому скупой на симпатии комбат, как говорят, сразу же «проникся». Он вообще жаловал морпехов, поскольку знал тем боевую цену.
– Насколько вижу, уже были на фронте?– кивнул на его нашивку за ранение и гвардейский знак.
– Точно так! – последовал ответ. – В составе батальона морской пехоты под Москвой.
– Тогда вот что, – смягчился Орлов. – Бегом на медкомиссию. Доложите, мол, я прислал. Пропустит – будем служить вместе.
Заряженного силой и энергией на троих, бравого старшину медики пропустили без оговорок. А то, что комбат в нем не ошибся, Дим доказал в первый же день пребывания в десантном батальоне. Вечером объявили: «Сегодня ночью будете прыгать с ТБ-3». Этот тяжелый, постройки 30-х годов бомбардировщик еще использовался в боях, а также при транспортировке грузов и высадке десантов.
Только потом Дим узнал, что начинающих подводили к прыжку не сразу. Вначале тренировали на наземных тренажерах, далее следовали прыжки с вышки, а затем был облет на самолете, где инструктор с пилотом наблюдали за поведением курсантов в воздухе. И только затем их допускали к настоящему прыжку. Причем в первый раз с «небесного тихохода» По-2, днем и в ясную погоду. А тут сразу с такого самолета! И ночью!
Однако старшина тогда и подумать не мог, что к новичкам эта команда не относится. А еще сыграла роль возникшая неразбериха, что порой случалось в военной обстановке. Обычных взводов в батальоне не было, их заменяли группы, руководимые офицерами.
В одну такую и вклинился Дим, получив от инструктора парашют, который тот помог ему надеть, а заодно дал короткое наставление.
– Есть, понял, – ответил Дим, чувствуя неудобность амуниции, но виду не подал, выдавая себя за бывалого курсанта.
А чтобы лучше вникнуть в суть предстоящего, решил схитрить и при посадке в самолет встал в конец цепочки. Мол, погляжу, как будут действовать те, что впереди и поступлю таким же макаром.
Спустя десять минут, набрав нужную высоту и ровно гудя моторами, ТБ плыл в ночном небе. Вскоре последовала команда «приготовиться!» (все встали), а потом Орлов рявкнул «Пошел!», и вышло так, что первым предстоит прыгать последнему.
Оказавшись перед открытым люком, Вонлярский чуть замешкался, что вызвало майорский гнев, вслед за чем с криком «полундра!» сиганул в черную бездну.
По счастью в тот раз прыгали с вытяжным фалом, который автоматически раскрывал купол, и, придя в себя, старшина вспомнил все, что говорил ему перед прыжком инструктор. Уцепившись скрещенными руками за стропы, он развернулся по ходу снижения и сгруппировался. А когда внизу стала неясно просматриваться земля, а скорость возросла, пружинисто согнул ноги в коленях. Далее последовал изрядный удар, и Дим благополучно приземлился.
Ну а затем последовал «разбор полетов». Узнав новичка, Орлов учинил показательный разнос командиру группы лейтенанту Кротову и этим ограничился. Вонлярский не обманул его надежд и оказался сметливым и храбрым малым.
А Дим в это время под одобрительные взгляды других курсантов с волчьим аппетитом уплетал ударный паек. Такой полагался за каждый прыжок – бутерброд с колбасой, шоколад и кружка какао.
Кроме прыжков с парашютом, вновь прибывших учили ориентированию на местности, стрельбе, подрывному делу и рукопашному бою. Эти навыки внедрял неприметный младший лейтенант по фамилии Пак, кореец по национальности.
Первая встреча с инструктором для Вонлярского оказалась плачевной. На второе утро после кросса с полной выкладкой «младшой» выстроил новичков и коротко рассказал об основах «джиу-джитсу».
Как следовало из услышанного, он относился к древнему виду японской борьбы, главным принципом которого было не идти на прямое противостояние, чтобы победить, а уступать натиску противника, направляя его действия в нужную сторону. А когда тот окажется в ловушке, обратить силу и действия врага против него самого.
– Однако, – протянул кто-то из шеренги. – Не по-русски как-то.
Между тем лейтенант вызвал желающего для демонстрации.
– Я! – шагнул вперед Дим, с сомнением глядя на Пака.
В том, что он уделает инструктора, сомнений у старшины не было.
– Нападай, – отошел тот назад и, согнув руки в локтях, чуть отвел их в стороны.
Дим прыгнул вперед, выдав серию сокрушительных хуков (те попали в пустоту), а в следующий миг рухнул на спину от молниеносной подсечки.
– Еще, – одобрительно кивнул младший лейтенант, после чего Дим вскочил и попытался выполнить апперкот, но противник гибко поднырнул под него и с криком «ха!» швырнул старшину через себя на землю.
Упрямый морпех вставал еще и еще, результат был аналогичный, а затем инструктор прекратил бой и спросил, где тот учился боксу.
– В московском «Динамо» – утер разбитую губу Дим, уважительно пялясь на офицера.
– Неплохо работаешь, – бесстрастно сказал Пак. – У меня после первого раза редко кто поднимался.
Спустя пару недель пополнение лихо сигало с «По-2» с парашютами, уверенно дырявило мишени из ППШ и немецких «шмайсеров», могло читать карту и минировать объекты, а также неплохо освоило рукопашный бой. Последний Диму нравился особо, и своего лучшего ученика невозмутимый Пак научил метать в цель штык-нож, саперную лопатку и финку.
В тяжелых боях начался сорок третий год, были атаки, оборонительные бои и выбросы за линию фронта. Морской ангел берег Дима – тот не был убит и отправил в мир иной еще нескольких фрицев, а в составе поисковой группы взял ценного языка, получив свою первую медаль «За отвагу».
А еще обзавелся трофеями – «парабеллумом» и эсэсовским кортиком. Пистолет, слазав ночью на место недавнего боя к подбитому бронетранспортеру, он вместе с кобурой снял с убитого обер-лейтенанта, а кортик едва не прервал молодую жизнь старшины в одной из схваток.
Тогда атакующие фашисты ворвались в траншеи моряков, и начался рукопашный бой, жестокий и молчаливый. Расстреляв в упор диск, Дим сцепился с жилистым эсэсовцем с «вальтером» в руке, который у него на глазах застрелил ротного комсорга.
– Ах, ты мразь! – прохрипел он, и враги рухнули на дно траншеи. Немец оказался сверху (старшина едва успел выбить пистолет), а в следующий момент над ним блеснуло тонкое жало.
«Кранты!» – промелькнула мысль, а потом в башку немца сзади врубилась саперная лопатка.
– Живой?! – заорал кто-то знакомым голосом, и смертоубийство продолжилось.
Спустя час в траншее положили всех фрицов, а раненых добили (эсэсовцы моряков в плен не брали, и те отвечали взаимностью), а потом долго напивались дымом самокруток и молчали. Смерть к разговорам не располагает.
Кортик же Дим оставил себе, очень уж он был по руке. С серебряной оплеткой на рукояти, острым золингеновским клинком и витиеватой гравировкой на нем «Blut und Ehre», что означало «Кровь и Честь». Девиз старшину вполне устраивал.
Потом в многочисленных вылазках за линию фронта Дим перережет им не одну арийскую глотку, а пока он подбрасывал трофей на ладони и радовался, что остался жив. Смертельный счет был в его пользу.
Все это время в перерывах между боями любящий сын, писал короткие письма маме. В них он сообщал, что жив-здоров, бьет немцев, отмечен наградой и по утрам чистит зубы. Мария Михайловна отвечала более обстоятельно, отмечая, что работы в госпитале прибавилось (шла битва на Курской Дуге, и освободили Донбасс), но раненые пошли совсем другие. Бойцы с командирами горели желанием вернуться в строй и бить фашистов. А еще советовала беречь себя и не пить фронтовые сто грамм lабы не стать пьяницей.
– М-да, – читая ее письма, думал Дим. – Теперь пошла другая война. Не как раньше.
Пришел «треугольник» и от Сашки Перельмана с номером полевой почты. Теперь, уже получив старшего лейтенанта, тот служил в штабе стрелкового полка на Западном фронте.
– Без руки воюет, черт, – поцокал языком старшина. – Это ж надо!
И еще в тот переломный год Дим впервые влюбился. После контузии он на месяц попал в госпиталь, где, оклемавшись, познакомился с медсестрой. Звали ее Наталкой, девушка впечатляла красотой и ответила старшине взаимностью.
На ее дежурствах Дим рассказывал Наталке о Москве, Чистых прудах и Арбате, а девушка ему о Полтаве, откуда была родом, тихой реке Ворскле и яблоневых садах. Затем были встречи наедине, поцелуи и объятия, но вскоре все кончилось.
Старшину выписали, сделав отметку в истории болезни «годен к строевой», он снова вернулся в часть, и между влюбленными завязалась переписка. Через какое-то время она оборвалась, а когда ПДБ отвели на пополнение во второй эшелон, Дим, теперь уже замкомвзвода, с разрешения майора Орлова, рванул на армейских попутках в госпиталь. На плече у него висел «сидор» с подарками для любимой: несколько плиток трофейного шоколада, сахар и парашютный шелк, выпрошенный старшиной у интенданта.
Наталки больше не было. Во время одного из авианалетов ее убило бомбой вместе с врачом и тремя ранеными. У братской могилы госпитального кладбища в неглубокой балке, где похоронили всех пятерых, Дим сел на пожухлую траву, снял бескозырку и, зажав ее в руке, долго смотрел на прибитую к столбику фанерную табличку. «Младший сержант Луговая Н.А. 1923-1943» значилось среди других фамилий.