Впрочем, не только в онтологическом, но в методологическом отношении в процессе гуманитарной экспертизы имеет смысл обращаться не к предметам, а к технологиям, поскольку при таком подходе мы только и можем осмысленно выделять и факторы риска, и те параметры, на которые можно воздействовать и которые можно изменять. Именно технологии – в отличие от изолированных предметов – обладают теми свойствами комплексности и целостности, которые и позволяют их рассматривать в качестве объектов при проведении гуманитарной экспертизы. В качестве технологий, подвергающихся экспертизе, могут выступать и социальные нововведения, например, решения законодательной и исполнительной власти, дающие начало новым социальным практикам, т. е. новым формам взаимодействия между людьми и социальными институтами, причем таким, которые носят не разовый характер, а воспроизводятся в сходных ситуациях.
Наше следующее уточнение касается того, что выше речь шла преимущественно о новых технологиях. Вообще говоря, это условие вовсе не является обязательным – объектом экспертизы могут быть и существующие технологии, особенно в том случае, если при своем практическом применении они обнаруживают негативные эффекты. При этом задачей экспертизы может быть поиск непосредственных причин таких эффектов и выявление альтернативных подходов и решений, позволяющих ликвидировать либо ослабить их действие.
Имеет смысл, далее, обсудить вопрос о происхождении, если угодно, об источниках тех технологических новаций, которые могут быть объектами гуманитарной экспертизы. Ясно, что одним из их источников является научно-технический прогресс, который, безусловно, вносит немало нового в жизнь человека. Но и эти новшества воздействуют не сами по себе, а в тех социально и культурно опосредованных формах, в которых они и доходят до человека. Именно эти опосредующие формы во многом и определяют воздействие научно-технических новаций на человеческий потенциал, именно они поэтому и являются главным объектом экспертизы.
Другой источник технологических новаций – сама социальная практика. Здесь имеет смысл различать, во-первых, технологии, порождаемые решениями и действиями властных структур.
По отношению к ним применение предваряющей гуманитарной экспертизы представляется вполне естественным, а во многих случаях – и просто необходимым, поскольку позволяет предвидеть и скорректировать как прямые, так и опосредованные, отдаленные неблагоприятные последствия. Чаще всего, подчеркнем, эти неблагоприятные последствия являются результатом не какого-то злого умысла, а именно того, что в процессе подготовки и принятия решений недостаточное внимание уделяется тому, каким будет их гуманитарное воздействие и последствия. Здесь-то, напомним еще раз, и оказывается особенно существенным то систематическое начало, которое заложено в гуманитарной экспертизе.
Но, во-вторых, новые социальные технологии могут возникать и оформляться и спонтанно в том смысле, что их порождение не есть результат чьих-либо преднамеренных действий. Примером здесь могут служить хотя бы возникающие в нашей стране в последнее время разнообразные сектантские и псевдорелигиозные объединения, порой весьма агрессивные и несущие серьезные угрозы для человеческого потенциала. Конечно, в конкретных случаях у них бывают вполне определенные лидеры, но само их распространение едва ли можно всецело объяснять одними лишь харизматическими, гипнотическими и т. п. свойствами отдельных личностей, пусть даже и самых ярких. Гуманитарная экспертиза и призвана вскрыть тот комплекс причин и факторов, которыми обусловлено появление и распространение этих социальных практик.
Очевидно, однако, что предваряющая экспертиза спонтанно возникающих социальных технологий затруднена, если вообще возможна. Исключением, пожалуй, являются те ситуации, когда эти технологии заимствуются из-за рубежа – экспертное изучение их эффектов в тех странах, где они уже получили распространение, позволит оценить и спрогнозировать как перспективы их укоренения на нашей почве, так и те модификации, которые они могут претерпеть при их прорастании в социально-культурных условиях России.
И наконец, последнее соображение об объекте гуманитарной экспертизы. Было бы неверно трактовать экспертизу всякой новой технологии как одноразовое мероприятие. Хотя в каких-то случаях одноразовой экспертизы и бывает достаточно, однако нередко не удается ограничиться одним лишь этим, а приходится опять-таки на систематической основе отслеживать все новые и новые явления и эффекты, порождаемые ею, оценивать вновь обнаруживающиеся ее возможности, но и факторы вызываемого ею риск. Характерным примером в этом смысле является та же история компьютеризации, ее человеческих и социальных последствий. В этой истории можно уже выделять целые этапы, характерные сменой фокуса гуманитарного анализа, в котором последовательно оказывались то опасности порабощения человека машиной, то связанная с компьютеризацией угроза безработицы, то изменения человеческого интеллекта в процессах взаимодействия человека с компьютером.
Если вернуться к концепции Г. Скирбекка, то в ней представление о субъекте гуманитарной экспертизы оказывается довольно-таки размытым – фактически она выступает как непрестанный диалог различающихся по своим интересам и ценностным установкам социальных групп. Однако при более операциональном подходе необходимо каким-то образом ограничивать процедуру экспертизы, а вместе с тем и более четко обозначить ее субъекта. (Понятно, что речь в данном случае идет не об индивидуальном субъекте, а о рабочей группе, организуемой для проведения экспертизы.)
С этой точки зрения прежде всего следует обратить внимание на междисциплинарный характер гуманитарной экспертизы. Существует, во-первых, немало научных дисциплин, для которых человек является непосредственным объектом изучения. Важно отметить при этом, что к их числу относятся не только области гуманитарного знания, но и многие естественные (например, генетика человека, физиология человека, экология человека) и даже технические науки (в частности, те, которые имеют дело с изучением рабочего места человека, и др.). Но, далее, в ходе гуманитарной экспертизы могут оказаться существенными и знания из тех областей науки, которые не занимаются непосредственно человеком.
В этой связи необходимо отметить такое обстоятельство. Россия имеет достаточно внушительный научный потенциал, в том числе и, может быть, прежде всего – квалифицированные научные кадры. Между прочим, исторической особенностью российской науки все время была слабость материально-технической базы исследований, которая, однако, всегда в какой-то мере компенсировалась именно благодаря наличию изобретательных и умелых кадров высокой квалификации. Участие этих кадров в гуманитарной экспертизе, безусловно, позволило бы повысить качество решений, в той или иной форме сказывающихся на человеческом потенциале страны.
Вместе с тем уже многие десятилетия беспрерывно раздаются сетования по поводу низкой практической отдачи нашей науки. И в этой связи широкое и постоянное привлечение в деятельность по гуманитарной экспертизе научного сообщества, особенно гуманитарного, является тем по сути дела лежащим на поверхности резервом, который, с одной стороны, повысит его реальную отдачу обществу и, с другой стороны, ослабит то ощущение невостребованности, которое болезненно переживается сегодня очень многими учеными-гуманитариями. Это, наконец, послужит противоядием по отношению к чрезвычайно широко распространенным как в нашем обществе в целом, так и среди политических элит технократическим установкам и умонастроениям.
В качестве конкретного примера мы можем сослаться на опыт проведения в 1994–1995 гг. междисциплинарной экспертизы, объектом которой было содержание гуманитарного образования в средней школе[180]. Экспертиза проводилась в рамках программы «Трансформация содержания гуманитарного образования», осуществлявшейся фондом «Культурная инициатива». В качестве экспертов намеренно были привлечены специалисты-гуманитарии, не связанные непосредственно со школьным преподаванием. Это было сделано с тем, чтобы выявить представления не столько профессиональных педагогов (на которых не может не сказываться груз устоявшихся стереотипов), сколько более широкого, «экстра-педагогического» гуманитарного сообщества, так как в условиях глубоких реформ, переживаемых нашим образованием, необходим более широкий и объемный взгляд на содержание гуманитарных знаний, преподаваемых будущим поколениям россиян.
Экспертам, представляющим такие дисциплины, как история, экономика, этика, политология, культурная география, экология, право, философия и т. д., было предложено ответить на вопросы, касающиеся:
– общей оценки сложившейся системы гуманитарного образования и его содержания;
– определения того, что в рамках учебных курсов утратило актуальность, а также «лакун», т. е. тех фрагментов гуманитарного знания, которые, по мнению экспертов, обязательно должны быть усвоены школьниками, но отсутствуют в нынешних программах и учебных курсах;
– выявления «сквозных» тем, освещение которых не может быть ограничено рамками какого-то одного учебного предмета.
Благодаря проведенной экспертизе удалось сформулировать конкретные предложения по поводу изменений, которые необходимо внести в содержание школьного гуманитарного образования. В частности, были намечены темы новых учебных пособий, а также отдельных блоков для включения в содержание существующих предметов. В то же время был получен опыт проведения многоступенчатой гуманитарной экспертизы, определены некоторые важные параметры междисциплинарного взаимодействия специалистов.
Но, кроме того, гуманитарная экспертиза не может ограничиваться одними лишь научными знаниями. Существуют, скажем, такие явления, как правовая или юридическая культура, как политическая культура, как, наконец, общегуманитарная культура. Те, кто в большой мере обладает такой культурой, естественно, будут особенно чуткими к возможным правовым, политическим или общекультурным воздействиям новых технологий на человеческий потенциал.