[453]. Отталкиваясь от сформулированного Ф. Яром биоэтического морального императива, Сасс выдвигает его геоэтическую версию: «Уважай мать-Землю со всеми ее формами жизни, естественными или созданными человеком, прежде всего как цели в себе и, насколько возможно, относись к ним соответствующим образом»[454].
Нисколько не ставя под сомнение значимость такого рода попыток развить и даже расширить трактовку биоэтики как этики отношения к живому, следует, тем не менее, отметить, что социально институционализированными становятся другие трактовки биоэтики.
В целом же можно констатировать, что биоэтическая рефлексия как рефлексия относительно биомедицинской практики стала одной из ключевых составляющих процессов признания и принятия обществом новых технологий в области терапии человека. В дальнейшем подобного рода рефлексия стала, во-первых, оформляться в особый слой знаний, по преимуществу социально-гуманитарного характера, а во-вторых, выходить за рамки терапевтических технологий, охватывая всю сферу того, что сегодня принято называть технонаукой.
В этой связи интересным представляется своего рода пограничный случай: биоэтическое регулирование исследований, в которых испытуемыми выступают люди, при том, что сами исследования являются социологическими, антропологическими, психологическими и т. п. и не имеют отношения ни к медицине, ни к терапии человека. Такие исследования уже давно стали объектом биоэтического регулирования, обязательной биоэтической экспертизы в США, тогда как практики их этического регулирования в большинстве европейских стран не являются столь же устоявшимися и единообразными. Эти различия можно объяснить разницей культурно-исторических обстоятельств, в которых происходила институционализация биоэтики в США и в странах Западной Европы.
Как оказалось, те образцы, методологии и средства рефлексии, которые были наработаны в биоэтике, стали востребованными и в других областях инновационно-технологической деятельности. И во всех случаях задачи их разработки и применения несут в себе отчетливо выраженные нормативные элементы. Было бы, конечно, упрощением считать, что именно биоэтика задает канон для таких бурно развивающихся социально-гуманитарных методологий практик, как оценка технологий (technology assessment), ответственные исследования и инновации (responsible research and innovation), вовлеченность общества в науку (public engagement), гуманитарная экспертиза, исследования науки и технологий (science and technology studies) и т. п.
Можно отметить даже появление своеобразной конкуренции в этой сфере социально-гуманитарных методологий. Представители такой новой области, которая именует себя социологией биознания (sociology of bio-knowledge), считают, что она должна прийти на смену биоэтике.
Как пишут австралийские социологи Э. Коуэл и А. Петерсен, «объявление о клонировании овцы Долли в 1996 г. и завершение картирования генома в 2000 г. наряду с нарастающим оптимизмом вокруг геномики, изучения стволовых клеток, репродуктивной медицины и нейронауки, породило много шума относительно того, что науки о жизни неизбежно “революционизируют общество”. Однако споры вокруг последствий этих достижений обычно вели ученые, философы, специалисты по биоэтике и правоведы, т. е. те, кто находится за пределами социологии. Вопросы, касающиеся нормативного сопровождения этих достижений, часто называли “биоэтическими”. Социологи же были в стороне от этих дискуссий об “общей картине” последствий этих достижений, оставляя их объяснение другим, например, специалистам по биоэтике»[455].
В другой своей публикации А. Петерсен говорит о том, что недостатки биоэтики, прежде всего ее «принципализм», то есть опора на абстрактные принципы, ограничивают ее возможности продуктивно участвовать в дискуссиях и определении политики относительно новых технологий. В этой связи автор предлагает «альтернативный нормативный подход, а именно социологию био-знания, фокусирующуюся на правах человека»[456]. Не вдаваясь в более детальный разбор этой позиции, хотелось бы, тем не менее, отметить, что концептуальный арсенал биоэтики отнюдь не исчерпывается четырьмя принципами Т. Бичампа и Дж. Чилдресса, да и эти принципы вовсе не обязательно понимать как нечто ограничивающее рамки возможных дискуссий относительно нормативного регулирования новых технологий.
Тем не менее во всех этих рефлексивных методологиях есть нечто общее: их социально-гуманитарная направленность, заметная роль в них нормативного начала, необходимость выявления и согласования интересов различных стейкхолдеров, а также вовлечения в процессы выработки и принятия решений тех, кто в дальнейшем станет потребителем этих инновационных продуктов и технологий и представителей широкой общественности. Мы можем зафиксировать, следовательно, то обстоятельство, что формирующийся сегодня слой социально-гуманитарных знаний становится органическим элементом технонауки.
Второе обстоятельство, побуждающее расширять сферу применения биоэтической рефлексии, связано с тем, что более объемным становится круг проблем, к решению которых начинают привлекаться биомедицинские технологии. Все чаще они используются за пределами сферы собственно терапии, ради того, что называют улучшением человека. Вопрос о соотношениях между терапией и улучшением порождает немало дискуссий[457], некоторые авторы предлагают вообще не делать различий между двумя этими понятиями. Мне, однако, это различие представляется принципиально значимым. Во многом его значимость проистекает как раз из того обстоятельства, что с точки зрения биоэтической рефлексии область терапии намного более институционализирована, чем область улучшения.
Если в первой мы имеем более или менее определенный набор стейкхолдеров с более или менее определенными интересами, то во втором случае такой определенности нет. Ни потенциальный набор стейкхолдеров, ни специфические интересы каждого из них не являются четко установленными. Поскольку биоэтическая рефлексия в области технологий улучшения человека не институционализирована, у нас нет ни достаточных концептуальных средств, ни достаточно легитимизированных моральных практик для того, чтобы выносить обоснованные оценки и принимать взвешенные решения относительно различных технологий улучшения человека. Недостаточная легитимизированность практик улучшения человека находит свое выражение, в частности, в том, что сама применимость биоэтической рефлексии к такого рода практикам требует специального обоснования, которое еще только предстоит разработать.
Если попробовать рассуждать на самом общем уровне, то можно отметить следующее обстоятельство: оставаясь в рамках биомедицины, мы имеем дело с достаточно четко выстроенной иерархией ценностей, в которой первое место со значительным отрывом от всех остальных занимает ценность здоровья. Такой преобладающей ценности нет во всех тех областях, применительно к которым обсуждается проблематика биотехнологического улучшения.
Обратимся в этой связи к дискуссиям относительно «улучшения» физических возможностей человека, более конкретно – к чрезвычайно остро дискутируемой теме допинга. Один из главных аргументов противников допинга заключается в том, что применение стимулирующих препаратов, которые позволяют на короткий период улучшать функционирование тех или иных систем и органов, в более или менее отдаленной перспективе приводит к ухудшению здоровья. Было бы наивно полагать, будто спортсмены, принимающие такие препараты, их тренеры и врачи ничего не знали о том, что допинг наносит вред здоровью. Однако для спорта высоких достижений характерны иные ценности, чем для области биомедицины, так что ценность здоровья здесь занимает намного более скромные позиции. Спортсмен жертвует своим здоровьем для того, чтобы установить рекорд или добиться победы.
В дискуссиях по этическим проблемам применения допинга в спорте сталкиваются разные биоэтические принципы. Сторонники применения допинга считают, что в соответствии с принципом уважения автономии спортсмен вправе предпочесть победу над соперниками (и обычно сопровождающие ее моральные и материальные бонусы) сохранению своего здоровья. Их оппоненты опираются на принцип непричинения вреда (здоровью спортсмена) и на этом основании считают необходимым запрет допинга. Еще один аргумент противников допинга основывается на принципе справедливости: поскольку спортивные соревнования носят состязательный характер, употребление допинга дает незаслуженное преимущество его пользователю.
Таким образом, возможности использования биоэтической рефлексии для кратковременного «улучшения» функционирования некоторых систем организма при действии определенных нагрузок – это задача, которую еще предстоит решать. Отнюдь не случайно то обстоятельство, что биоэтические органы межправительственных организаций, таких, как Комитет по биоэтике Совета Европы, Международный комитет по биоэтике ЮНЕСКО, отнюдь не спешат включать проблематику допинга в орбиту своих интересов.
А в более общем плане остается открытым и вопрос о применимости биоэтической рефлексии ко всем другим биомедицинским технологиям «улучшения» человека. Ведь сегодня отсутствуют даже сколько-нибудь широко принятые классификации этих технологий. Это не значит, что биоэтическая рефлексия, направленная на технологии улучшения человека, бесполезна. Напротив, это значит, что такая рефлексия чрезвычайно необходима.
25. Человек и машина: интимные связи?[458]
Дискуссии последних лет вокруг трансгуманизма интересны далеко не только, а скорее всего, даже совсе