[479]. Эти подходы часто продолжают линию критики гуманизма, начатую постструктурализмом и постмодернизмом. Сторонники этой позиции отстаивают ту точку зрения, что фундаментальная взаимопереплетенность людей и технологий несет с собой освобождение, поскольку открывает возможности для новых форм участия в политической власти сопротивления модернистско-гуманистическим дисциплинарным матрицам.
Методологический постгуманизм объединяет некоторых сторонников STS и философии техники. Они стремятся к «разработке более совершенных концептуальных средств для изучения науки и технологий в обществе, а не к созданию новой постгуманистической онтологии»[480]. В этом случае в центре внимания оказываются не политические последствия радикально новых онтологий, а то, как те ли иные конкретные технологии в конкретных контекстах «опосредуют» наше поведение, опыт, познание и идентичность.
Таким образом, в позиции трансгуманизма все-таки предполагается, пусть даже неявно, что человек, при всех его слабостях и ограниченностях, есть нечто обладающее самостоятельным существованием. А это является чрезвычайно важным не только в онтологическом и мировоззренческом, но и в методологическом, и аксиологическом смысле. Между тем концепции, исходящие из так или иначе понятого симбиоза человека и машины, лишены такого основания, а потому последовательное их применение требует некоторой предварительной аналитической работы, установления логических и методологических правил оперирования такого рода концептуальными средствами.
Различные аспекты взаимодействия, вплоть до взаимопроникновения, человека и (современной) машины рассматривает голландский исследователь Рини ван Эст[481]. Ван Эст работает в Отделе оценки технологий института Ратенау – исследовательского центра, входящего в Королевскую академию искусств и наук Нидерландов и финансируемого главным образом Министерством образования, культуры и науки Нидерландов. Институт Ратенау изучает развитие науки и технологий и то влияние, которое они оказывают на общество и политику. Книга ван Эста и его коллег носит довольно-таки вызывающее название: «Интимные технологии: битва за наши тела и поведение».
В предисловии к книге, написанном директором института Ратенау Яном Стаманом (Jan Staman), отмечается та же самая тенденция, которую отмечает и Ван ден Эде: современные технологии начинают гнездиться между нами, очень близко от нас и даже внутри нас. Мы сами становимся смесью человека и машины, киборгами. Вот примеры: компьютеры эволюционируют от настольных к переносным, далее к смартфонам, а вскорости – и к компьютеру-очкам. Благодаря глубинному анализу данных Гугл быстрее экспертов-медиков определяет наступление пандемии гриппа. А маркетологи при измерении вкусов потребителей больше доверяют технологиям распознавания эмоций, чем тому, что говорят сами потребители. Мы вступаем в новую фазу развития информационного общества, когда информационные технологии становятся интимными по своей природе. Воздействуя на людей непосредственно, на личностном уровне, интимные технологии порождают множество этических и социальных вопросов. Часто они затрагивают фундаментальные права, такие, как право на частную жизнь, на физическую целостность, на безопасную окружающую среду, на собственность, а также свободу мысли и свободу совести. Политические и административные органы ныне стоят перед таким вызовом, как необходимость своевременно разработать моральные и правовые основания, которые позволили бы направить это развитие в правильном направлении.
Мы живем, отмечают авторы в первой главе «Момент интимных технологий», в переломный момент, когда быстро уменьшается расстояние между технологиями и нами самими. Мы впускаем их внутрь себя. Мы помещаем их между нами самими. В результате технологии получают все больше знаний о нас и даже могут действовать совсем как мы, подражая каким-то чертам нашего поведения. Человек и машина обретают способность все больше смешиваться между собой, так что едва ли будет метафорой выражение, что мы становимся все более интимными в отношении технологий. Технологии все в большей мере будут делать нас индивидуальностями, личностями. В книге ван Эста и его соавторов рассматриваются такие фундаментальные вопросы: каким образом интимные технологии влияют на нашу человеческую природу? Будут ли они делать нас ближе к самим себе и друг к другу?
Вторая глава носит название «Технологии внутри нас, между нами, о нас и совсем как мы». Если говорить об имплантах, вживляемых в мозг, или биокультивируемых сердечных клапанах, то эти технологии становятся частями нашего тела, а следовательно, и нашей идентичности. Технологии во все большей мере проникают и между нами, например, в виде средств массовой коммуникации. Они собирают знания о нас: так, умные камеры, направленные на нашу кожу, могут измерять наш пульс, а будучи направлены на лицо женщины, определять, фертильна ли она, даже если сама она не знает этого. Наконец, некоторые технологии ведут себя «прямо как мы»: они обретают человеческие черты, проявляют разумное поведение или бывают похожими на нас своим внешним видом. В целом же технологии становятся все более миниатюрными, все более умными и все более персонализированными.
Мобильный телефон является в этом отношении удачным примером. Тот объем вычислительной мощности, который требовался для доставки человека на Луну в 1969 г., теперь помещается в нашем кармане или футляре. К этому привел целый ряд событий. Так, произошла революция в области материалов. В XIX в. мы могли изучать и производить материалы на микроуровне, теперь же мы можем действовать на уровне в тысячу раз меньше, проектируя объекты наноразмеров. Эта техника способствовала и информационной революции, позволив хранить в цифровой форме большие объемы информации о наших телах и поведении, а затем и имитировать и моделировать тело и поведение. С другой стороны, без мощных компьютеров не удалось бы создать машины, способные производить наноматериалы и продукты. Это – характерный пример того явления, которое принято называть конвергенцией технологий. В данном случае нано- и информационные технологии переплетаются в виде направленной вверх спирали.
Наряду с этим обе области стимулируют развитие наук о жизни, причем не только биологии, включая генетику, и медицины, но и когнитивной нейронауки. Современное оборудование, от чипов ДНК до сканов магнитно-резонансной томографии, открывает все больше возможностей для изучения тела и мозга и для вмешательства в них. Открытия в области наук о жизни, в свою очередь, становятся основой для строительных достижений, таких, как нейронные сети, ДНК-компьютеры и саморемонтирующиеся материалы. В целом же, четыре технологические революции в областях нано-, био-, информационных и когнитивных технологий подстегивают друг друга. Этот динамический квартет, именуемый НБИК-конвергенцией, разгоняет огромную технологическую волну до состояния урагана. И значительную часть этой волны составляют интимные по своей природе технологии.
Некоторые мыслители считают это поворотной точкой не только в наших взаимоотношениях с технологиями, но и в человеческой истории в целом. Вот типичная цитата: «В течение всех предыдущих тысячелетий наши технологии были направлены вовне, на контроль окружающей среды… Ныне, однако, мы в массовом порядке начали направлять технологии вовнутрь себя. Они стали соединяться с нашим мозгом, нашей памятью, нашими метаболическими процессами, нашими личностями, нашим потомством, а может быть, и с нашими душами»[482]. Первым шагом в этом направлении можно считать период сразу после Второй мировой войны, когда ученые начали пристально изучать человеческую природу, контролировать ее и подражать ей. В этом участвовали такие дисциплины, как генетика, неврология, фармакология, информационные технологии и искусственный интеллект. Тогда они были в младенческом возрасте, сегодня же занимают главенствующие позиции. НБИК-конвергенция есть непосредственное продолжение этой относительно молодой традиции, базирующейся на нынешней технической изобретательности и растущей взаимозависимости между физическими науками (нано- и информационными технологиями) и науками о жизни (био- и когнитивные технологии). Цель же остается той же самой, что и в 40-е годы прошлого столетия: понять человека и его социальный мир, контролировать его и подражать ему. Она лишь стала намного ближе. Переплетение физических наук и наук о жизни находит выражение в двух технологических мегатрендах: «Биология все в большей мере становится технологией», а «технология все больше становится биологией»[483]. Первое означает, что живые системы все чаще изготавливаются человеком. Это – генетически модифицированные быки, клонированные овцы, искусственно выращенные сердечные клапаны или реконструированные бактерии. Речь идет не только о биологических вмешательствах, поскольку используются также вмешательства, базирующиеся на информационных технологиях, например, воздействующие на мозговые процессы. Примером может служить глубокая стимуляция мозга, направленная на ослабление тремора у пациентов с болезнью Паркинсона.
Противоположная тенденция отражается в артефактах, которые становятся все больше похожими на живые объекты или представляются способными вести себя как человек. Так, во Франции есть банкоматы, которые распознают голландские банковские карты и показывают пользователю тексты на голландском языке. Другие устройства способны распознавать человеческие эмоции и учитывать их в своем поведении. При изучении человека эти два мегатренда могут преобразоваться в три тенденции. Во-первых, человеческие существа во все большей мере выглядят как машины, которые можно разбирать для проверки и ремонта, а можно подвергать апгрейду или улучшать каким-то иным образом. Во-вторых, машины становятся все более гуманоидными, или, по крайней мере, инженеры стремятся наделить их человеческими чертами, чтобы они становились социальными, эмоциональными, а может быть, даже моральными и любящими творениями. В-третьих, изменяются взаимодействия между людьми, именно вследствие того, что машины все больше проникают в нашу частную и социальную жизнь.