Остановимся теперь на том, как выражена образная составляющая в концепции Берга. В этой функции, как и в функции операциональной составляющей, у него, на наш взгляд, выступает образ машины. Теперь, однако, на переднем плане оказывается не «сотворенность» машины человеком и умопостигаемость ее принципа действия, а ее целостность, внутренняя организованность, упорядоченность. В этом смысле показательна даваемая Бергом классификация форм материи в природе. Она включает: 1) агрегаты – беспорядочные случайные скопления материи; 2) системы – агрегаты, приведенные в порядок, такие, как кристалл или солнечная система; 3) машины. «Машина, – пишет Л. С. Берг, – есть такая система тел, в которой отдельные элементы образуют единое целое, т. е. являются органами, служащими для выполнения известной цели. Одним из видов машин является организм»[536].
Именно образ машины позволяет Бергу оформить и выразить (путем сопоставления, а иногда и противопоставления) свое понимание жизни и эволюции в виде единого, целостного представления, которое выступает в качестве исходного по отношению к развиваемой в дальнейшем концепции. В свою очередь, сам этот образ, поскольку он уже получил достаточно широкое распространение в культуре, мог восприниматься как нечто самоочевидное, а следовательно, и как надежная основа для объяснения и понимания.
Раздел VIИнтервью
28. У человека было ядро… но и оно «поплыло»[537]
Интервьюер: Борис Григорьевич, первый вопрос такой: настал ли момент, когда после постмодерна, после некой культурной паузы приходится снова возвращаться к базовым вещам, к исходным проблемам, касающимся онтологии человека и его существа? Или это уже вчерашний день, великие концепции прошли, и мы наступаем на новые грабли? Ведь после Освенцима остается только пепел. Не зря Агамбен в одной из последних работ «Что нам остается после Освенцима?» писал, что остается только свидетельствовать, но даже и свидетели молчат, потому что сказать нечего и некому или им было страшно сказать. Но с другой стороны, ведь это не освобождает нас от некоей онтологической ответственности. Как Бахтин говорил: «У нас нет алиби в бытии». Настал ли момент снова возвращаться к каким-то базовым вещам или мы будем говорить о том, что новые технологии, человек меняется?
Б.Г. Юдин: Я думаю, что, с одной стороны, такой момент настал, а с другой – мы еще не доросли до этого момента. Мы только собираемся с силами. Я бы так определил нынешнюю ситуацию: очень трудно понять, где мы сейчас находимся. И когда вы сказали про Освенцим, про Холокост, ГУЛАГ, я подумал, что сейчас действительно технологии на передний план выступают, а это прошлое как-то в стороне. И как будто люди предпочитают закрывать глаза. Хотя какая-то связь есть между этими нынешними технологическими исканиями по поводу человека и тем, что было тогда, и есть какой-то единый исток. Но он заключается в том, что все очень хотят поэкспериментировать с человеком.
Интервьюер: Причем, как правило, с телом: импланты, таблетки, генная инженерия.
Б.Г. Юдин: Да, да, да.
Интервьюер: Мы же экспериментируем-то с телом, а не с душой.
Б.Г. Юдин: Нет, я бы так не говорил. Тут, во-первых, не всегда разведешь – с телом или с духом, с душой, а во-вторых, экспериментирование идет и с душой, и это начинает очень здорово ощущаться.
Интервьюер: Но если говорить о психике, например, о восприятии, о том, что чуть ли не ребенка можно делать под заказ и т. д. – это, конечно, уже серьезные вещи, но за этим какая модель человека стоит?
Б.Г. Юдин: Это для меня вопрос очень сложный. В последнее время я как-то вокруг этого боюсь рассуждать. Года три-четыре назад я к такому пришел пониманию, что есть «пограничные зоны человеческого существования» – это зона между жизнью и смертью, зона перед рождением, имеется в виду индивидуальное человеческое существо. Дальше, зона между машиной и человеком, зона между животным и человеком. Есть еще работы по синтезированию человека… Есть синтетическая биология, которую можно помыслить как проект. И зона между человеком и трансчеловеком. Мне казалось, вплоть до недавнего времени, что есть какое-то такое ядро в человеке. А вокруг некая зона неопределенности, где не все ясно. Но дальше ясно, что это не человек. А есть вот такое ядро сугубо человеческого. Сейчас я в сомнении некотором пребываю, что вроде бы эта картинка у меня рушится.
Интервьюер: Ядро «плывет».
Б.Г. Юдин: Да, ядро «поплыло». И вот здесь как раз чувствуется влияние этих технологий. Смотрите, какая штука: трансгуманизм я трактовал как одну из попыток поиска, работы с этими зонами. Каждая из них – это не только зона каких-то манипуляций с человеческим существом, но и точка наблюдения, точка зрения, с которой можно попытаться понимать человека. Каждая из них меняет наше понимание человека. Вроде бы так все и складывалось, а в самое последнее время приходит в голову мысль, что вообще-то нет этого ядра и все является этими зонами. И трансгуманизм я стал по-новому понимать, раньше я относился к нему критически, сейчас вижу то достоинство (я считаю это достоинством), что в нем по крайней мере есть представление об этом ядре, есть какой-то все же человек, который не очень состоятельный, но какой есть – такой есть. И можно его совершенствовать, улучшать. Это что-то такое исходное, что можно совершенствовать, улучшать. А сейчас, повторюсь, у меня уже происходит затуманивание.
Интервьюер: Хорошо, но если ядро «поплыло», а что имелось в виду под ядром? Что он там разумный, что он с душой, что он меняющийся? А что под ядром классики все понимали в проекте Просвещения, потом Мишель Фуко прокричал о смерти, потом пошел к древним грекам?…
Б.Г. Юдин: Нет, мне интересна сама вот эта конструкция, предположение, что есть ядро.
Интервьюер: То есть сама конструкция? Есть некоторое ядро и вокруг него некие полигоны?
Б.Г. Юдин: Да. Ядро действительно по-разному определялось у разных мыслителей. Но сейчас у меня все же сильные сомнения…
Интервьюер: Что оно «плыло» или было ли оно?
Б.Г. Юдин: Это вопрос, который…
Интервьюер: Потому что мы привыкли, естественно, допускать, что оно, по идее, должно быть. У нас есть онтологическая идентичность какая-то.
Б.Г. Юдин: Оно было в том смысле, что люди считали, что оно есть. Но было ли на самом деле – это вопрос такой уже… чересчур философский. А сейчас… У меня было представление, опять же, до недавнего времени, что трансгуманизм разрушает существо человека, для него неприемлемо старое представление.
Интервьюер: Но исходно же он был гуманистичен и провозглашал усовершенствование природы человека.
Б.Г. Юдин: Это для меня вопрос открытый – насколько он гуманистичен?
Интервьюер: То есть, как это говорилось у Хаксли-старшего, это не про то?
Б.Г. Юдин: Нет, это одна из трактовок. Но вот насчет гуманистичности трансгуманизма… Знаете, мне приходилось даже доклады какие-то такие слушать и читать тексты по этому поводу. Рассуждения на тему: вот интеллект возьмем и будем его усиливать.
Интервьюер: Мы его даже сканируем.
Б.Г. Юдин: Да, трансчеловек вот будет… И получается, что человек сам по себе, немножечко…
Интервьюер: Становится пассивным материалом?
Б.Г. Юдин: Что он нужен только как носитель интеллекта с другими какими-то характеристиками, про совершенствование которых говорят трансгуманисты. И человек-то у них пропадает в том смысле, что он им интересен только как объект.
Интервьюер: Некий материал для экспериментов, такой биоид, носитель интеллекта.
Б.Г. Юдин: Да, да, да. А есть какие-то призывы, лозунги, что мы сделаем вот это вот существо, усилим его физические возможности, будем совершенствовать и долголетия еще достигнем.
Интервьюер: Но тогда логика такая: давайте заменим этого бренного носителя, смертного, больного. Не обязательно носителю быть двуногим и бескрылым.
Б.Г. Юдин: Да, да, да.
Интервьюер: Носителем может быть совершенное техническое устройство с прекрасным интеллектом, ведь так получается?
Б.Г. Юдин: Я совсем недавно читал одну книгу про робота Люси. Робот Люси – это такое существо, действительно робот, который в себе несет черты, с одной стороны, человека, но которому надо еще расти и развиваться, такого ребеночка, с другой – это машина. Никакой такой телесной оболочки у нее нет, там датчики всякие…
Интервьюер: Ну, киборг.
Б.Г. Юдин: Да, да, да. И еще такой вот орангутанг – животное, которое тоже на пути к человеку. И исследования с этой Люси проводили, некое естественнонаучное наблюдение за тем, как происходит эволюция. Причем в трех самых разных направлениях.
Интервьюер: Это же кибернетическая модель, за которой наблюдают. Они сделали машинку, запустили…
Б.Г. Юдин: Она изначально кибернетическая, но дальше мыслится как модель растущего человека и как модель животного, которое предшественник, вроде бы, человека. И здесь тоже у меня возникает опасение, что человек как таковой становится не очень-то и нужен.
Интервьюер: То есть тренд ухода все-таки наблюдается?
Б.Г. Юдин: Да. И еще я вот что хочу сказать, это для меня важно: начинается все в сфере биомедицины, где такое экспериментирование с человеком изначально заложено. Но в этой сфере по крайней мере есть то, что я раньше называл ядром (несколько минут назад), есть какое-то там представление о норме – каким должен быть человеческий организм, человеческая психика. И то, что делается в биомедицине, для чего применяются технологии, это если эта норма нарушена, то к ней надо человека вернуть. Это очень важно, как точка отсчета. А дальше начинается самый поворот, когда человек становится объектом экспериментирования. Это поворот такой, который где-то американец Грэм описал, историк советской науки, где-то я впервые у него это вычитал, что в начале XX века естественные науки начали изучать человека. И изучать в таком ключе экспериментирования. Это, может быть, были какие-то первые стадии, а дальше эта волна нарастала, и когда появляется Скиннер, то человека уже надо в какие-то рамки пытаться ввести. И Скиннер – это как один из примеров, конечно. И это такой какой-то коренной поворот, который мы только сейчас, может быть, начинаем осмысливать.