Все члены семьи, разумеется, были в курсе Татьяниных впечатлений об этой поездке, но та все равно сочла нужным поддержать мужа:
– Да ничего особенного там нет, – отмахнулась она. – Все то же, что в наших крымских, кавказских и прибалтийских санаториях. По мне, так нет ничего лучше нашей дачи. С удовольствием и не выезжала бы оттуда, так и возилась бы со своими цветами да огородиком…
– А Антоха тебе бы компанию составил, – дружески поддел братишку Андрей. – С тех пор как на дачу рояль купили, он тоже готов оттуда и не вылезать.
– Там красиво, – серьезно сказал Антон. – Особенно осенью.
– А я вот не люблю дачного отдыха, – заявила Ольга. – Илья, передай мне соль, пожалуйста. Мне нравится путешествовать. Так хочется всюду побывать, все посмотреть… А то мир так велик, а я еще почти нигде не была.
На самом деле насчет «почти нигде» Ольга, конечно, сильно преувеличивала. Ездить за рубеж она начала еще со студенческих лет, когда вместе с несколькими соучениками по университету побывала на Кубе. Вернувшись, долгое время была под впечатлением и рассказывала всем знакомым о своей жизни там. Оказывается, мыло у них дефицит, едешь на Кубу – бери ящик мыла, всем кубинцам можно дарить при случае, как у нас дарят кофе или шоколадки. И горячей воды почти нигде нет, только в гостиницах для иностранцев можно нормально ванну принять. И еще у них в окнах нет стекол. «Как же они без них живут?» – удивлялись, слушая ее, Татьяна и Катерина. Ну, на ночь ставнями закрывают и сетки москитные натягивают. А зимой как же? Да какая у них там зима, тропики же.
Вообще-то Ольга выезжала за рубеж почти каждый год – то по университетскому обмену, то на международные научные конференции, то в туристические поездки. Иногда одна, иногда вместе с мужем и старшим сыном. Степан Егорович, зная страсть своей дочери, которую даже поддразнивал «лягушкой-путешественницей», всячески этому способствовал. Так что к тридцати девяти годам Оля сумела увидеть не только Прагу, Варшаву, Краков, Будапешт, Дрезден и Восточный Берлин, но и Венецию, Париж, Барселону и даже Дели. Разумеется, из этих поездок она возвращалась обогащенная не только духовно, но и материально. За границей были куплены второй телевизор, магнитофоны, музыкальные пластинки и кассеты и еще много красивых и нужных вещей, приобрести которые в Союзе было не всегда легко даже человеку со связями. Одеваться и обуваться Ольга тоже старалась за границей. С возрастом она стала большой модницей, эту черту унаследовал от нее и старший сын. Если Антоше, как и его отцу, было совершенно все равно, что на нем надето, то Андрей всегда был не прочь пощеголять в фирменных джинсах, новеньких кроссовках, модных черных очках или яркой спортивной куртке. Андрей взрослел и мужал на глазах и становился все обаятельнее. За это обаяние, доброту и широкую натуру его любили все – и учителя, и друзья, и девочки, которые так и вились вокруг.
Услышав в трубке очередной девичий голосок, просивший позвать к телефону Андрея, Назаров радовался, как дитя:
– Этак скоро правнуков нянчить будем, а, Татьяна? – и молодецки шлепал жену по попке.
– Что ты делаешь, старый хрыч? – притворно сердилась та. – Дети смотрят!..
Но дети на самом деле не смотрели. Андрей, хоть и тепло относился к своим предкам, но, как всякий подросток, мало ими интересовался. Что касается Антона, то тот практически и не замечал, что происходит вокруг, для него в мире не существовало ничего, кроме музыки. С возрастом он все реже и реже играл по нотам чужие классические и современные произведения. То, что звучало с утра до ночи под его пальцами, было его собственным творением. Татьяна слушала и восхищалась – получалось прекрасно. Мелодии, созданные Антоном, были не только гармоничными, но еще и очень самобытными. Чаще всего начинающие композиторы создают свои этюды по мотивам чужой музыки – но у Антона все получалось иначе. Татьяна не узнавала его мелодий, не находила в них ничего похожего ни на классику, ни на популярные шлягеры или музыку из кинофильмов.
– Откуда ты все это берешь, Антоша? – удивлялась бабушка.
– Как «откуда»? Из жизни, – в свою очередь недоумевал внук.
Вот, скажем, как-то раз брат заглянул к нему за шкаф.
– Антох, ты ведь уже не маленький! Когда ж ты перестанешь сюда лазить? – поинтересовался он.
– Мне здесь нравится, – спокойно отвечал Антон. – Думать ничего не мешает. Знаешь, сегодня я проснулся от того, что в ушах звучала музыка. Думал, телевизор у соседей громко играет. Открыл глаза – нет, не телевизор. Все еще спят. Понял, что эта музыка мне приснилась. А она такая красивая!.. Вот пытаюсь теперь все вспомнить…
– Ну ладно, сиди, вспоминай, – засмеялся Андрей. Тоже протиснулся за шкаф и шепнул брату на ухо: – Ты только никому не говори… Знаешь, куда я сегодня иду?
– И куда же? – поинтересовался Антоша.
– В Сокольники, – почему-то с заговорщицким видом шепнул Андрюшка.
– А что это такое?
– Это… Это такой лес, – ответил старший брат. И умчался на целый день.
Вернулся он поздно вечером, с горящими глазами и блаженной улыбкой на лице. Подошел к брату, сидящему за инструментом, и вручил ему красочный осенний букет: желтые и алые кленовые листья, ветка рябины с оранжевыми гроздьями ягод, запоздалый цветок астры.
– Держи, Моцарт, укрась свою темницу.
– Это ты для меня собрал? – заинтересованно поглядел Антон.
– Ну… Не совсем я. – Андрей опустил глаза и довольно улыбнулся, вспоминая что-то.
– Расскажи мне, как сейчас в лесу, – попросил Антон.
– Ты бы сам сходил, не инвалид же.
– Мне не хочется отвлекаться. Столько еще всего сыграть нужно…
– Эх ты, отшельник! Ну, слушай…
И Андрей рассказал брату почти обо всем, что видел сегодня в лесу. О паутине, в которой среди капель росы заснул мохнатый паук. О бело-красном пузатом мухоморе, неожиданно кинувшемся под ноги прямо посреди тропинки. Об уже начавших линять на зиму белках, устроивших состязание в прыжках и беге. О потерявшемся псе (то, что домашний, было понятно – и ошейник на нем, и ручной пес совсем), его печальном ищущем взгляде, выспрашивавшем у всех прохожих, не знают ли они, куда подевался его хозяин. Только об одном не рассказал Андрюшка – о задорном смехе Светланы, о ее рыжих волосах, в которых запутался солнечный зайчик, о ее таких нежных мягких губах и горячем, пылко прижимавшемся к нему, теле… Но от Антона сложно было что-то скрыть. Он, может быть, и не понял ничего, но прочитал и это в подчеркнутом замалчивании брата, в его светящихся глазах и потаенной улыбке.
А на другой день Антоша позвал брата, вернувшегося из школы:
– Иди послушай, это про твои Сокольники.
Сел за пианино и заиграл.
Андрей слушал и постепенно узнавал и желтые листья, и паука, и мухомор, и белок… И собака тоже очень хорошо чувствовалась. Только что это? Словно девичий смех высокими трелями вырывается из-под быстрых тонких пальцев Антона… А это? Это же явно их со Светланой первый поцелуй… И как братишка мог догадаться?
– Что это, Антоха? – удивленно поинтересовался он. – Откуда ты?..
– Это? Вот здесь? Это мажорное форте, – охотно пояснил Антоша. – Неплохо получилось, как ты находишь?
Первое время, когда Антон только начал сочинять, бабушка пачками покупала ему нотные тетради и просила, чтобы он записывал свою музыку. Но внук только отмахивался.
– Некогда, бабуль. Да и не получается, – отвечал он. – Я когда начинаю свою музыку записывать, она из меня как будто уходит, и вернуть назад я ее уже не могу.
Тогда Татьяна Сергеевна стала записывать сама. Сначала, пока Антоша играл, на магнитофон – специально ради этого выучилась им пользоваться, освоила, как вставлять и вынимать кассеты и какие нажимать кнопки, чтобы записать и ничего не стереть, не дай бог. А потом, уже позже, переписывала нотами в тетради, которые аккуратно хранила в шкафу.
Когда Антону было лет четырнадцать, случай свел Татьяну Сергеевну с очень известным музыкантом. Познакомились на приеме, разговорились, Татьяна пригласила маэстро в гости и во время его визита попросила послушать, что сочиняет ее внук. Тот одобрил игру Антоши, просмотрел ноты и похвалил:
– У вас вундеркинд растет. Это очень, очень талантливо! Свежо, ярко, самобытно… Такую музыку нельзя скрывать от людей. Дайте-ка мне записи…
Татьяна сделала подборку нот и пленок и отдала ему. Но ждала напрасно – маэстро в их доме больше не появился. Вскоре стало известно, что он поехал с гастролями на Запад и остался там. Как обычно в таких случаях, имя музыканта больше не упоминали, а те, кто когда-то общался с ним, постарались забыть об этом знакомстве.
В их встречах была своеобразная прелесть, однако Вилен понимал, что вечно так продолжаться не может. Рано или поздно ему придется сделать выбор в пользу одной из женщин, иначе все это может плохо закончиться. Дамы, может быть даже сами того не осознавая, начнут ревновать его друг к другу, пойдут обиды, ссоры – и в результате их общение, которым он так дорожил, не только прекратится, но еще и оставит в душе неприятный осадок. Этого ему очень не хотелось – а значит, все-таки пора было задуматься над тем, с кем он будет развивать отношения дальше.
Вилен давно осознал, что ему нравятся обе его новые знакомые. И каждая по-своему. Но Тамара была понятна – такая милая, простая, открытая, искренняя. Казалось, ее можно читать как книгу – добрую, хорошую, приятную книгу с незатейливым и весьма предсказуемым сюжетом. Мария же все еще оставалась для Меркулова загадкой. Что же все-таки скрывалось за ее сдержанностью и рассудительностью, какова на самом деле была эта женщина, так великолепно умевшая владеть собой? Что творится у нее на душе? О чем она думает, о чем мечтает, чего хочет от жизни? Вилену настолько любопытно было это узнать, что однажды он все-таки не выдержал и решил встретиться с Марией наедине, без Тамары. Кто знает, быть может, если они будут вдвоем, русская испанка лучше раскроется перед ним?