Зоя вышла на пенсию и пустилась во все тяжкие, моталась на такси по ресторанам, по магазинам, где покупала все подряд, пару раз отдыхать съездила – и это было самое счастливое время для запертого в квартире Антона, хоть он и не мог играть на фортепиано.
Мужчины у Зои часто менялись и редко задерживались – не так уж много находилось желающих поддерживать длительные отношения с пусть и богатой, но немолодой, непривлекательной и неприятной женщиной, к тому же обладающей весьма специфическими сексуальными пристрастиями. Но одно время у нее завелся постоянный кавалер – здоровый волосатый мужик, ходивший дома абсолютно голым. Этот мужик, его звали Жорой, даже поселился у них в квартире. Антон его боялся и, сталкиваясь иногда по дороге в туалет, старался как можно скорее спрятаться. Впрочем, Жора оказался не так уж плох. Хоть и звал Антона придурком, но однажды сделал ему царский подарок.
– Слышь, ты, придурок, а это она от тебя ящик-то закрыла? – спросил он, придя домой как-то вечером сильно навеселе. – Во дурында! Там на замке-то два ключика было, один она спрятала, а второй так и оставила на комоде валяться. На, это тебе подарок, – и сунул в ладонь Антона ключ.
Антон очень сильно удивился, так как не привык ждать от Зоиных кавалеров ничего хорошего. Она говорила им, что в ее квартире живет «псих», поэтому в лучшем случае они смотрели на него как на пустое место, а в худшем могли и пнуть или ударить. Один из них, в наколках по всему телу, увидев худого бледного парня в застиранной одежде, как-то нехорошо, страшно, по-звериному заржал и предложил Зое «поиграть» с Антоном. Антон не понял, что это значит, но почувствовал, что ничего хорошего. Пулей бросился в гостиную, метнулся за шкаф и спрятался там. К счастью, тип в наколках был пьян, не стал его искать и быстро забыл о его существовании. А Антон так до утра и просидел за шкафом, боясь даже пошевелиться.
С ключом от фортепиано он тоже ожидал какого-то подвоха. Но когда на следующий день замок двери щелкнул, сообщая, что Зоя и ее сожитель действительно ушли, Антон вышел из-за шкафа и бросился прямиком к инструменту. Действительно, ключ подошел, не обманул его Жора! Антон открыл пианино – и жизнь снова как будто ворвалась в его унылое существование. Он закрыл глаза и играл. Музыка из его сновидений, музыка, звучавшая в его мыслях, музыка, навеянная воспоминаниями о людях, с которыми Антону когда-то приходилось сталкиваться… Музыка, в которую влились воспоминания о дедушке и бабушке, о матери и отце… Музыка пропавшего без вести Андрея… Антону очень хотелось верить, что его брат жив, ведь без надежды его бытие было совершенно безрадостно. Поэтому он и придумал себе легенду, сотканную из газетных и телевизионных историй, поскольку телевизор работал постоянно, когда Зоя была дома, а газеты, преимущественно желтую прессу, которой последние годы стало очень много, Зоя и ее кавалеры часто разбрасывали по квартире, а Антон собирал и читал от скуки.
С тех пор как закончилась война, в средствах массовой информации появилось немало историй об «афганцах», которых ошибочно считали убитыми, хотя они были живы. Вот Антон и надеялся, что с его братом произошло нечто подобное. Его перепутали с кем-то, кто действительно погиб, а сам Андрей либо попал в плен, либо был контужен и потерял память. А может, он стал разведчиком, тайно остается в тылу врага и, как Штирлиц из дедушкиного любимого многосерийного фильма, не может не только вернуться домой, но даже дать о себе знать родным, пока не выполнит важное и опасное задание… Но в любом случае он жив – а значит, обязательно вернется. Вернется в самый трудный момент жизни Антона, так же как после самого темного часа ночи наступает долгожданный рассвет.
В мире временных, постоянно сменяющих друг друга явлений всем людям хочется, чтобы их счастье длилось вечно, а страдания побыстрей закончились. Потому что если страдания будут продолжаться бесконечно, можно сойти с ума. Ведь человеку нужен какой-то очень сильный стимул, чтобы с ним ничего не произошло.
Так случилось бы и с Антоном, если бы не вера, что его брат жив. Не будь этой веры, его слабая психика просто не выдержала бы всех несчастий и Антон впал бы в полное безумие, в состояние, в котором не понимаешь, что с тобой происходит. Это как сон, который помогал ему уходить от реальности, где безраздельно властвовала Зоя. Но сон, который никогда не прервется, никогда не окатит холодным ушатом отрезвляющего утра. Антон убежал бы в такое сумасшествие, где Зоя не имела над ним власти, где не могла снова причинить ему боль – ведь нельзя задеть то, чего нет. Однако разум Антона держала надежда – надежда на то, что Андрей жив, что он обязательно вернется и спасет младшего брата от тетки и связанного с ней зла.
Благодаря этой надежде с Антоном происходило нечто феноменальное, что явно очень заинтересовало бы психиатров и психологов, если бы они узнали об этом и имели возможность наблюдать. Антон не просто не лишился рассудка, напротив, он становился более разумным, чем раньше. Его сознание постепенно училось воспринимать и анализировать информацию, которую раньше Антон просто игнорировал, считал ненужной. Он интуитивно учился решать задачи, которые раньше были ему совершенно не под силу, и находил единственно верные ответы – ответы, помогавшие выжить. Пока Антон не осознавал еще всего этого в полной мере – но уже чувствовал происходящие в нем самом перемены. И теперь все его переживания превращались в музыку, иногда тревожную, иногда тихую, как волны моря…
Антон пришел в себя, только когда услышал, как вставляется ключ в замочную скважину входной двери. Сколько он играл? Как он успел закрыть пианино? Как сумел спрятать ключ и скрыться в своем убежище? Прыть-то откуда такая взялась?
– Я вроде музыку слышала, когда поднималась, – грозно сказала Зоя, подходя к фортепьяно и отметив, что замок на месте. – Ну-ка выйди!
Антон вышел.
– Ты, что ли, играл?
А он уставился в пол. Ни да ни нет. За что и получил оплеуху. К счастью, Зоя ничего не заподозрила – Антон и раньше, бывало, отмалчивался вместо того, чтобы ответить на ее вопрос. Ну что взять с умственно неполноценного? И как только брат мог зачать такого урода? Это все порченые гены этой девки, Ольги, которая увела у нее брата. Зоя с ненавистью посмотрела на племянника и прошипела сквозь зубы:
– Бегом на кухню жрать, и чтобы потом я тебя не видела!
Поначалу, когда Зоя еще только начала его третировать, Антон постоянно жутко хотел есть, но она не разрешала ему ничего брать из холодильника, избивала даже тогда, когда ей только казалось, что еды на кухне стало меньше. А потом чувство голода как-то притупилось. Он почти перестал есть и очень сильно похудел. Зоя даже забеспокоилась.
– Ты вообще ешь что-то? – спрашивала она. – Смотри мне, подохнешь за этим шкафом, кто мне пенсию за тебя платить будет? Еще и выгонят отсюда. Ну-ка вылазь!
Он выходил, она смотрела на него, на старые линялые тренировочные брюки, которые с него сползали, на тощие руки, на выпирающие локти, на лоб, красный оттого, что он прикасался к стенке шкафа, – видно, Антон только проснулся.
– А ты все дрыхнешь за своим шкафом! Люди вон работают, вкалывают, а ты сидишь на моей шее, дебил! Иди жри!..
И с ненавистью плескала ему в тарелку чуть теплый суп. Суп был сытный, на мясных обрезках, но с плавающей в нем противной перловкой. Антон с детства ненавидел крупы, все близкие знали об этом и относились с пониманием, особенно Катерина, которая всегда старалась готовить разнообразно. От Зои, разумеется, ничего подобного ждать не приходилось. Почти не жуя, быстрее, чтобы не видеть и не слышать эту женщину, которая даже поесть не давала спокойно, Антон торопливо впихивал в себя несколько ложек супа и почти бегом покидал кухню, чтобы скрываться за шкафом.
– Дебил! – слышал он за спиной. – Почему не доел до конца? У нас свиньи нет, доедать за тобой. Еще продукты из-за тебя выбрасывать приходится!
Но за шкафом уже ничто не мешало ему слушать его музыку, слышную только ему. Мысль о том, что можно выбраться из укрытия, когда тетка уйдет, и позволить этой музыке зазвучать, была восхитительна. За окном уже был ноябрь, и серое небо, казалось, навечно повисло над городом. Дождь барабанил по стеклу в такт мыслям Антона и рождал в его душе новые мелодии. Из щелей в рассохшихся рамах безжалостно дуло, батареи под окном не очень помогали. Зоя заклеила намыленной бумагой на зиму рамы в «своей» комнате, кухне и гостиной, где проводила много времени за просмотром телевизора и видеомагнитофона. Но заклеивать рамы и возле «убежища» племянника она принципиально не стала. Во-первых, не станет она ради дебила напрягаться, во-вторых, авось племянничек перемерзнет, схватит пневмонию и не доживет до весны. Однако Антон не чувствовал холода из-за жара, полыхавшего внутри: он снова мог играть.
С тех пор как Зоя чуть не застала его, он стал совершать вылазки осторожнее, рассчитывал время, когда она могла вернуться, и ставил будильник, чтобы за четверть часа до ее прихода успевать вернуть замок на крышку фортепиано – тогда музыки не будет слышно на лестнице.
Однажды шум входной двери раздался в неурочное время, и Антон страшно испугался. Но, к счастью, это пришла не Зоя, а Жора, ее сожитель, и не один, с какой-то женщиной. Стоя за шкафом, куда он еле успел спрятаться, Антон слышал их голоса.
– Вот тут я и живу, – хвастался Жора. – Ну че, как тебе хата? Отпад, да?
– Да, квартира клевая, – соглашалась женщина, судя по голосу, довольно молодая. – Запущена только, ремонт бы не помешал… И добра сколько… На целый антикварный магазин.
– А хошь, я тебе прикол покажу? Умрешь со смеху. Антоха, выходи! Да вылазь, не ссы, мы тебя не обидим.
Поколебавшись, юноша все-таки вышел из-за шкафа, и женщина аж вскрикнула:
– О, господи!.. Кто это еще? Худой какой, оборванный…
– Да он дебил, – пояснил Жора, будто эти слова могли объяснить состояние и облик юноши. – Он моей Зойки племянник, что ли… Сечешь – квартирка-то эта со всей начинкой его! А он, придурок, в щели за шкафом торчит. Зато на пианине лабает – чума! Ну-ка, Антоха, сбацай нам что-нибудь!