Тамара проводила ребят до метро. Покидая ее квартиру и идя по улице, Антон то и дело тревожно оглядывался – боялся, что откуда-то из-за угла вот-вот выскочит его тетка. Но все обошлось, Зоя им не встретилась. Оля позвонила домой, попросила родителей задействовать знакомых, которые могли помочь с билетами, и в тот же вечер они покинули Москву на «Красной стреле».
Даже оказавшись в поезде, Антон все никак не мог справиться с волнением. Часть его души была довольна – он смог преодолеть себя, свой страх и инертность, он не подвел Олю, он последовал за ней в новую жизнь. Но что из этого выйдет, как сложится его судьба дальше? Антон так привык к страданиям, что не мог себе представить, что можно жить как нормальные люди, спокойно или даже радостно. Ему казалось, что страдания неотступно следуют за ним – просто потому, что он недостоин другой участи. В его душе гнездилась сотня страхов, несмотря на то что главный ужас его жизни отступил. Но надолго ли? Не случится ли так, что это лишь временное явление, после которого все вернется на круги своя?
Антон вслушивался в монотонную успокаивающую музыку поезда – стук колес, поскрипывание вагона, звяканье стакана на столике. За окном простиралась Россия, укутанная в ночь, деревеньки и городки, протянувшиеся от Москвы до Санкт-Петербурга. Еще никогда в жизни Антон не уезжал так далеко от дома. И теперь стук колес стал для него музыкой перемен, озабоченности и тревоги. Почти всю дорогу Антон молчал, молчала и сидевшая рядом Оля. Она то и дело поглядывала на него, без всяких слов понимая, что творится в его душе. У нее и самой в душе было не меньше тревог и волнений. А может быть, даже и больше, ведь Оля гораздо лучше представляла себе все трудности, с которыми им предстоит столкнуться. Скорей бы уже приехать, оказаться дома, поговорить с родными, переложить на них хотя бы часть того тяжкого груза, который она так неосмотрительно взвалила на свои хрупкие плечи…
На рассвете поезд, наконец, въехал в Санкт-Петербург. Олин отец встретил их на Московском вокзале. К прибытию Антона в семье Воскресенских были готовы – Оля позвонила родителям и предупредила, что приедет не одна. Разумеется, эта новость вызвала у родных весьма неоднозначную реакцию. Особой радости старшие Воскресенские, конечно, не испытали. Из писем и звонков Оли они знали, что в квартире, где временно поселилась их дочь, обитает умственно не вполне полноценный, но очень талантливый юноша, что злая тетка жестоко обращается с ним, а Оля заступается за него и всячески опекает. Родители даже немного гордились дочерью. Но одно дело – знать, что Оля где-то там, в Москве, помогает несчастному мальчику, и совсем другое – узнать, что этот неадекватный мальчик на какое-то время обоснуется в их собственной квартире. Мало ли чего от него можно ожидать… Однако когда эмоции, вызванные Олиным сообщением, немного улеглись, ее отец предложил переживать неприятности по мере поступления, а не заранее. Сначала они посмотрят на этого Антона, поговорят с ним – а потом уже будут делать какие-то выводы.
Квартира на Васильевском острове поразила Антона сходством с его собственной – такой, какой она была в его детстве, до всех трагедий и появления Зои. Такой же старый дом, похожий стиль обстановки, схожая мебель, то же ощущение уюта, комфорта и тепла, которое ощущается душой, а не телом. Даже музыка от дома и его обитателей звучала похожая – благодаря Оле способность слышать эту музыку снова вернулась к Антону. Однако как следует рассмотреть и «послушать» Олину квартиру и ее жильцов Антон сумел не сразу. Выйдя из поезда, он вдруг почувствовал себя настолько усталым, что еле передвигал ноги. Уже в машине Олиного папы Антон начал дремать, а оказавшись наконец дома, сразу попросил разрешения прилечь. По счастью, квартира Воскресенских была достаточно велика, в ней имелась и специальная гостевая комната, где останавливались приезжающие из других городов друзья и родственники. Ее-то и выделили Антону.
Оля боялась, что, привыкнув спать, стоя за шкафом, Антон не сможет делать этого лежа, как все обычные люди, и будет страдать бессонницей. Но вышло прямо наоборот. Он уснул, проспал больше суток и проснулся только на следующий день поздним утром.
Впрочем, то, что Антон так долго спал, обернулось даже к лучшему – у Оли оказалось достаточно времени, чтобы обо всем поговорить с родными. Разговор вышел непростым, члены семьи долго не могли прийти к согласию.
– Ольга, но нельзя же так скоропалительно принимать решения! – качала головой мама. – Ты сорвала парня с насиженного места и привезла сюда… Но что он будет делать дальше? Как он будет жить? У него нет ни профессии, ни родных… У него даже документов нет!
– Документы у него есть, просто остались дома… – не слишком уверенно отбивалась Оля. – Антон потом сможет их забрать. А пока поживет у нас. Пока мы не придумаем, что делать дальше.
– Интересно, и сколько времени будет продолжаться это «пока»? – хмыкнула бабушка, мать отца. Ее характерный акцент выдавал еврейское происхождение. – Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное.
– Ну, вот что, барышни, – перебил, наконец, отец, – давайте-ка оставим в покое лирику и включим головной мозг.
Будучи единственным мужчиной в семье, Марк, Олин папа, просто вынужден был проявлять рассудительность и смотреть на вещи с практической точки зрения. Поэтому он первый сумел отвлечься от эмоций и выдвинул несколько рациональных предложений. Прежде всего, по его мнению, нужно посоветоваться насчет Антона со знакомым психиатром, у него как раз есть такой на примете. Десять лет назад он спас одного талантливого режиссера от психиатрического освидетельствования. Заинтересованная комиссия наверняка сочла бы режиссера таким, как нужно властям, – то есть психически больным. Его упрятали бы в психушку и залечили бы до полной невменяемости, как это, увы, нередко случалось еще совсем недавно. А знакомый психиатр не побоялся вмешаться, но сделал все мудро и осторожно. Сначала режиссер был направлен на санаторно-курортное лечение по поводу якобы мучивших его мигреней. Потом лежал в стационаре, в неврологическом отделении. Потом ему был показан домашний режим… А потом, как в том анекдоте про Ходжу Насреддина: либо ишак подохнет, либо эмир помрет. Так и вышло, «эмир» преставился – в том смысле, что началась перестройка, пришли новые веянья, и крамольный режиссер из изгоя превратился в одну из самых заметных и популярных фигур в петербургском театральном мире.
Встреча с психиатром действительно состоялась, но чуть позже. Потому что Антон, когда проснулся и пришел в себя, тут же рассказал Олиному папе о том, что считал очень важным и что его сильно тревожило. Антон хорошо помнил теткины обещания обвинить Олю в воровстве и всерьез опасался, как бы Зоя, когда придет в себя и обнаружит, что он сбежал, не претворила бы свои угрозы в жизнь. Его самого она вряд ли сможет в чем-то обвинить, в конце концов, все вещи, когда-либо находившиеся в квартире, принадлежали именно ему, а не тетке. Но вот Оля… Она действительно могла пострадать – не она сама, так ее репутация.
Понятно, что Олиному отцу подобное сообщение совсем не понравилось. И Марк спешно проконсультировался с юристом, чтобы узнать, как себя вести в случае, если угроза будет воплощена. Никаких, однако, заявлений не поступило, и через некоторое время семья немного поуспокоилась. Но уже с момента их первого разговора отношение Олиного отца к Антону стало меняться в лучшую сторону, настороженность постепенно уступала место уважению. То, что парень первым делом заботился не о себе, а встревожился, как бы не возникли проблемы у Оли, характеризовало его с лучшей стороны. Еще больше Марк зауважал Антона, когда юноша внял просьбам Оли, сел за фортепиано и сыграл свою музыку. Слушая его, знаменитый дирижер морщил лоб, точно пытаясь что-то вспомнить, а потом лицо его прояснилось.
– Ну, конечно же! – воскликнул он. – Anton R.! А я-то голову ломаю, где я мог слышать эту манеру!
– О чем ты? – не поняла Ольга.
Вместо ответа отец подошел к полке с дисками, достал пластинку и протянул дочке. Оля взглянула на конверт и увидела на нем две фотографии. На первой, цветной, был известный музыкант, некоторое время назад покинувший СССР и перебравшийся за рубеж. А на второй, черно-белой, был снят мальчик лет четырнадцати, в котором Оля без особого труда узнала Антона.
– Что это? – удивилась она. – Тут написано по-немецки…
Отец объяснил ей, что знаменитый музыкант выпустил в Швейцарии несколько пластинок с музыкой своего, как он его называл, юного друга – талантливого юного композитора Антона Р. И эта музыка до сих пор очень популярна на Западе, у композитора даже появились подражатели. Проникли эти пластинки и записи и в Россию, где все ломали голову, кто же это такой Антон Р. и почему на родине о нем ничего не известно. А он, получается, все эти годы провел за шкафом…
Знакомый психиатр сдержал свое обещание и повидался с Антоном при первой же возможности, после заявил семье, с волнением ожидавшей результатов:
– Физическое здоровье молодого человека не вызывает опасений. Истощение, в том числе и нервное, – это дело поправимое. Надо хорошо питаться, чаще бывать на воздухе, заниматься физкультурой – и все войдет в норму.
– А что насчет психики? – задать этот вопрос осмелился только Марк.
– Вот тут все сложнее, – прозвучало в ответ. – Боюсь, что диагноз «аутизм», который, как вы говорите, когда-то ему поставили, вполне справедлив. Конечно, пока это только умозрительное заключение. Чтобы о чем-то говорить точно, необходимо провести полное исследование. Но подозреваю, что окончательное заключение не будет сильно отличаться от предварительного.
– А это лечится? – с надеждой спросила Ольга.
В ответ врач только покачал головой.
– Увы, юная леди. Очень хотел бы обнадежить вас, да не могу. Случаи излечения от аутизма во взрослом возрасте науке неизвестны. С детьми еще вроде бы бывает… И то это спорный вопрос. А тут вам придется смириться с мыслью, что ваш подопечный навсегда останется особым, не таким, как все.