Поезд отправился ровно в одиннадцать, как и предупреждал Владыкин. Когда планировали акцию, Кречет предусмотрел даже опоздание царя — правда, не слишком продолжительное, до четверти часа. Это был предел возможного, науку не обманешь. И да, перед взрывом состав должен набрать ход, только тогда разрушение одного вагона точно вызовет опрокидывание остальных. Запал рассчитан на пятьдесят минут, значит прошла половина времени. Всё складывалось, как по графику…
Верный скорым шагом пересек площадь и взобрался на пассажирское место. Медведь тронул вожжи, не мешкая. Отъехав без суеты саженей на сто, гаркнул на вороных и погнал во весь дух обратно к шоссе. Здесь-то сказалось превосходство настоящего лихача над обычным «Ванькой». Лошадей он выбирал наметанным глазом, специально для великого дела, ну а мужик, прилагавшийся к ним… Что ж, мужик погиб за торжество революции. За свободу.
Царское пролетели, как на крыльях, за ним сразу, не сбавляя скорости — деревню Большое Кузьмино, для которой столичный тракт служил основной улицей. Дальше впереди были видны огни Большого Пулкова, действительно крупного и зажиточного села, чьи обитатели никогда не знали крепостного права. Приближаться к его околице не стоило.
Оставив деревню позади, экипаж стал сбавлять ход. Борис, сидевший как на иголках, ощутил прилив тревоги. Всю дорогу он не убирал в карман часы. Длинная стрелка подбиралась к половине двенадцатого, но со стороны железной дороги не раздалось ни малейшего звука, похожего на отдаленный взрыв.
Один из вороных всхрапнул, экипаж дернулся и встал около верстового столба. Слева и справа от шоссе раскинулись засеянные поля, еще правее чернел лесок. Смерклось лишь самую малость, по соседству не было ни души.
— Тут подождем, — пояснил Медведь, слезая с места кучера.
— Сколько ждать? — голос Бориса некстати дрогнул.
— Недолго.
Дорога в этот поздний час пустовала. Ее участок до Пулкова будто вымер, позади тоже не оказалось ни повозки, ни всадника. Когда проскакивали Большое Кузьмино, Борису почудилось какое-то движение сзади, но сейчас он уже сомневался в этом. Григорий Денисович обещал, что за ними будут следить. Успокаивал его? Лукавил? Или Медведь сумел оторваться от агентов? Странное место, в принципе неподходящее для конспиративной встречи. Или не для встречи? Неужели…
— Дай закурить, — попросил Медведь, стоявший возле лошадей.
— У тебя же свои есть, — ответил Борис, чувствуя, как перехватывает дыхание от напряжения.
— Свои на квартире забыл. Не жадничай.
Вынести такое было свыше его сил. Еще и голос напарника показался недобрым. Борис рывком достал револьвер и, взведя курок, направил ствол на Медведя.
В этот миг он понял всё окончательно. Пока неслись во весь опор, Медведь одновременно пытался вслушиваться в призрачную майскую ночь вокруг, твердя про себя, что поезд успел отъехать далеко и взрыва они могут вообще не услышать. А ведь взрыва, пожалуй, и не было…
— Ты чего? — как можно беззаботнее спросил он, даже усмехнулся кривовато.
— Руки подними, — сказал Верный.
Его губы тряслись, но оружие в руке не прыгало. Такой же Верный, как он, Медведь, допустим, Хомяк. Или Таракан. Правильно Кречет его приговорил.
— Подниму, если хочешь. А дальше что?
— Поднимай живо! Кинжал свой не трогай!
Голос предателя сорвался на визг. Похоже, он не знал, что делать потом. Медведь движением рук показал, будто подчиняется, а сам отпрянул влево. Грохнул выстрел, пуля обожгла бок, пройдя по касательной.
Щелк! Пока Верный снова взводил курок, Медведь выдернул из рукава метательный нож. Владению этой штукой он тоже выучился на Балканах. Второй выстрел совпал с броском.
Острый, как бритва, клинок угодил Верному чуть выше галстука. Тот запрокинулся на спину, выронив револьвер. Кони ржали, норовя встать на дыбы. Медведь после тупого удара в плечо ощутил, как плетью обвисла правая рука. Рукав армяка намокал от чего-то горячего и липкого.
Стук в ушах… нет, стук копыт по дороге. Ближе, ближе. Он стиснул зубы, устремился с обочины в поле и сообразил, что до леска ему не добраться. После краткого шока пришла боль.
— Стой! Стой!
От остановившихся экипажей бежали люди. «А вот выкусите! Не дамся, не пойду в петлю», — захлебываясь ненавистью, подумал Медведь и левой рукой вытащил из потайного кармашка пилюлю, полученную от Кречета.
Подоспевшие агенты Третьего отделения увидели, как он с перекошенным лицом рухнул на пашню. Яд подействовал мгновенно.
Глава одиннадцатая
Целиться ниже
В кондитерской Вольфа и Беранже было мало посетителей. По воскресеньям столичное общество пробуждалось поздно, раскачивалось с ленцой. Касалось это, конечно, людей передовых, эмансипированных. Петербуржцы, державшиеся за старые заветы, вставали рано и собирались в церковь. Григорий Денисович Платонов к передовым кругам себя не относил, но и в храм не пошел. Сидя в любимом заведении за тем же, что и в прошлый раз, угловым столиком, он потягивал из чашки очень крепкий кофе по-восточному. Разделить с ним пузатый кофейник опять вызвался подполковник Левкович.
— Николай Владимирович пребывает в очень скверном расположении духа, — говорил он. — Шеф полагает, что вы слишком доверились Богданову и убедили министра, а тот государя.
— Чем же он не оправдал доверие? — поинтересовался Платонов.
— Отклонился от инструкции, пустил в ход оружие… Это была ваша идея дать ему револьвер.
— Вы действительно восстановили картину произошедшего?
— Поверьте, задача была несложной, — сказал жандармский офицер. — Сделано два выстрела. Один не причинил вреда злоумышленнику, другим он был ранен и не смог далее сопротивляться. Его кинжал остался в ножнах на внутреннем поясе, а это основное оружие, которым были убиты Владыкин и вчерашний извозчик на Малой Итальянской. Выходит, стычку затеял Богданов, застав сообщника врасплох.
— Но зачем ему было затевать стычку? И, наконец, как вы себе это видите? Богданов, отъехав недалеко от Царского Села, вдруг требует остановиться — прошу заметить, не в деревне, а буквально в поле — и угрожает Медведю револьвером?
Левкович не сразу нашелся с ответом.
— Кстати, личность убитого террориста пока не выяснена? — продолжил Григорий Денисович.
— Ищем через картотеку, подняли материалы по «Народной расправе». Думаю, найдем, но понадобится время. А у студента, знаете, могли просто нервы сдать.
— Не могу поверить, что они сдали без повода, — Платонов на секунду зажмурился, наслаждаясь напитком.
Подполковник по привычке понизил голос, хотя соседний столик был свободен.
— Между нами, Николай Владимирович расстроен из-за еще одного обстоятельства.
— Собираетесь выдать мне государственную тайну? — невесело пошутил Григорий Денисович.
— Да какая тайна… Опаснейшие заговорщики — молодые люди из прекрасных семей. Не знали нужды, тягот, получали хорошее образование, могли преуспеть. Вместо этого навлекли позор на родителей, на всех близких. Шеф не может понять, почему. Ей-богу, революция хуже чумы с холерой. Куда заразнее!
— Старший из Соколовских точно мог преуспеть. Его способности пригодились бы и в горном деле, и в военном. Запал от бомбы вам так и не достался?
— Увы. Бутылки с динамитом мы вынули прямо в вагоне-кухне, а ящик пришлось сбросить с поезда, — сообщил Левкович. — Подобрали то, что уцелело, но формулу по обломкам не вывести. Надеюсь, воспользуемся лабораторией господина Кречета.
— Найти бы ее сначала…
— Давайте запасемся терпением, Григорий Денисович. Я не верю в счастливые озарения. Только упорная черновая работа приносит результат. Сейчас на ноги поднята вся агентура, нам помогают полиция, дворники. Предупреждена таможня. Всем розданы приметы, студия без сна и отдыха печатает фотопортреты. Рано или поздно Соколовские попадутся!
Страстный монолог Всеволода Романовича не особенно зажег Платонова. Он подлил еще кофе и меланхолично ответил:
— Время меня и беспокоит более всего. Точнее, его нехватка.
Место для себя Грек, посланный братом, тоже присмотрел заранее. Отсюда до точки взрыва, с учетом вероятных задержек царского поезда, было примерно одинаковое расстояние. Кречет заверил его, что в любом случае звук будет слышен. Располагаться ближе к железной дороге было опасно: после крушения всю округу наводнят солдаты и жандармы, важно убраться как можно скорее. Так что образ подпившего столичного повесы, выбравшегося субботним вечером за город, к приятелям, Греку вполне подходил. Наняв извозчика у Гостиного двора, он, пока ехали, потчевал его рассказами о своих мифических собутыльниках, время от времени принимаясь петь романсы. Возница оставался невозмутимым, только хмыкал иногда.
Ориентиром Грек выбрал Чесменскую военную богадельню, открытую при папаше нынешнего императора в путевом дворце екатерининской эпохи. Само здание, как и ворота, ведущие во двор, находились на некотором отдалении от шоссе. Очень удобно: и сторожа вряд ли полезут с расспросами, и стоять можно сколько угодно, не возбуждая опасений у извозчика. Не в глухой ведь чаще.
— Да, вот здесь и встречаемся, а потом снова гулять будем. Ты как думал? — с пьяной интонацией вызывающе обратился он к мужику, хотя тот не собирался спорить.
Достал из кармана жилетки часы: начало двенадцатого. Медведь и Верный как раз должны закончить и отчалить от вокзала. Если всё идет по плану…
Вокруг действительно стояла тишина. Только поодаль от них тонко попискивала какая-то птица. «Пять или шесть верст не помеха, точно услышу», — мысленно сказал себе Грек.
Развлекать извозчика уже не тянуло, но деваться было некуда.
— Где ж они есть? К-куда з-запропастились? — растерянно приговаривал он, каждые две-три минуты глядя на часы.
Никогда за свои двадцать семь лет Дмитрий Соколовский не ждал так истово. Больше полугода он, как и старший брат, жил этой акцией, не мог серьезно думать ни о чем другом. Николай и ему не доверял всего, что знал сам. Однако это не мешало младшему беспрекословно следовать за ним. Когда Кречет открыл ему детали сегодняшнего плана, он пришел в восторг.