Еремин взял Шеина в свое звено. Ведь его самого когда-то называли пионером и ругали, когда он ошибался.
Одному ему было бы легче. Только о себе забота. Коси, знай, в свое удовольствие. А когда у тебя под рукой еще два комбайна? И ты за них отвечаешь, как за самого себя? К вечеру подсчитаешь — мало сделал. Заработал мало. Вспомнишь — другие звенья рассыпались, как горох по полу. И все по той же причине. Кому охота водить других за руки, когда самый сезон для заработка?
Нет, Еремин не бросит Шеина. Тогда тот совсем пропадет. Вон он опять что-то встал. Крутится возле комбайна, что-то ищет. Надо подъехать, помочь. Может, пустяк какой…
За ту осень Еремин убрал напрямую больше семисот гектаров. Это было неплохо. Звено он сохранил. Всю осень выезжали втроем, — втроем и вернулись на стан.
Маслихов ехал в Степное, на третье отделение. За него больше всего беспокойства. Управляющий не расторопен, агронома нет, механизаторов мало. Приехали на практику учащиеся Брянского училища механизации. Ну, что они, совсем зеленые? Один мастер на всю группу, за всеми не усмотришь.
Он звонил утром в управление, просил прислать агронома в Степное, хоть на месяц. Весной они присылали Журавлеву. Дельная, спросить может. Снова бы приехала, спокойнее было бы. За таким хлебом, как нынче, глаз да глаз нужен. Вон овес зеленый, как лук. Поздно сеяли, успеет ли дойти? Погода путает все карты. Час льет, час сушит. Работа идет урывками. Масса большая, плохо сохнет. Все прежние годы ждали дождей, хоть одного в июле. А нынче воды перебор. Под вечер косить уже нельзя. От земли такая сырость, что пшеница разбухает от влаги.
А хлеба нынче много. Пожалуй, за минувшее десятилетие это третий такой урожай. А кто-то говорит, что у них зона рискованного земледелия. Маслихов вспомнил разговор секретаря обкома партии, побывавшего у них недавно, с управляющим первого отделения Аверьяновым.
— Хорош нынче хлеб? — спросил секретарь обкома.
— Хорош, — согласился управляющий.
— Как в пятьдесят шестом?
— Пожалуй, не меньше.
— Значит, центнеров по восемнадцать вкруговую?
— Нет, меньше, — сказал Аверьянов, — хотя…
— Постой, постой, — перебил его секретарь обкома. — Я помню, ты в пятьдесят шестом за восемнадцать центнеров получил орден Ленина.
— Помните? — удивился Аверьянов.
— Помню. Значит, восемнадцать. Что ж ты боишься признаться, что такой хлеб вырастил?
Аверьянов рассмеялся. Военная хитрость. Он не против восемнадцати, но погода… На корню хлебу радуешься, а что в амбар положишь? Нам бы полмесяца суши — весь тогда хлеб будет наш.
Ох, уж эта погода! Вчера Маслихов ехал из Марииновки. Впопыхах забыл заехать на заправку. Километров за пять до дому бензин кончился. Хорошо, что захватил в дорогу плащ. Шел дождь с градом. Оставил машину, пошел пешком. Добрался до дому часа в три ночи. Жена ахнула — где тебя так? Сегодня до обеда все будет стоять. Ливень, он узнавал, прошелся по многим полям.
На одном массиве Маслихов остановился, пошел вдоль валков. Возле соломенных копен останавливался, тряс солому, смотрел, нет ли зерна. Наткнулся на оставленный валок. Небольшой, метров десять длины. Удивился, почему его обошли. Пошел навстречу комбайну. Через несколько метров понял, почему не подобран валок. Замахал руками, чтобы комбайн остановился.
Подошел комбайнер. Так и есть, курсант. Молодой парнишка. Узнал директора, смутился, зря не остановит.
— Смотри, что ты делаешь, — сказал Маслихов. — Подбираешь не с той стороны. Надо навстречу колосу идти, а ты наоборот. Гляди!
Он взял обеими руками валок и стал перебирать его.
— Видишь, так валок, как лента, идет и никогда не разорвется. Понял? А если с корня подбирать, валок начнет беспрестанно рваться. Пошли посмотрим, как деки у комбайна отрегулированы.
Посмотрел, велел уменьшить зазор.
— А ну, заводи.
Присел возле вентилятора, подставил ладони. Зерно пробивалось.
— Заделай, — сказал Маслихов. — Зерно сыплется. Еще раз оглянулся на поле. Вытащил лист бумаги.
Показал, как ходили жатки.
— По их следу и надо подбирать. Тогда не ошибешься.
Отъехав несколько километров от Степного, Маслихов увидел, что в широкой низине, в высокой густой пшенице буксует комбайн. «Все еще сыро», — подумал он.
Вышел из машины, пересек поле наискось. Комбайнер бросал под колеса солому. Бешено крутились ремни, от резких толчков подпрыгивала жатка.
— Возьми чуть левее, — крикнул Маслихов. — Еще немного.
Он пошел впереди комбайна, пробуя землю. Шел, пока комбайн не выбрался на пригорок.
— Оставь это место, — сказал Маслихов, — потом докосим. Бери повыше.
Пока добрался до Марииновки, останавливался несколько раз. Обогнал машину с кукурузной резкой. Вышел на дорогу.
— Сколько везешь? — спросил у шофера. Четыре тонны с гаком.
— Пожалей машину, — сказал Маслихов. — Вон рессоры пошли в другую сторону. Борта полопаются, а нам еще хлеб возить. Не набирай столько массы. Лишний рубль заработаешь, а потом в мастерской стоять будешь.
Задержался у кукурузного поля. Комбайн стоял. Не было машин. Кукуруза вымахала метра за два с половиной. Несколько минут, и кузов полон. А машины подолгу кружат, пока доберутся до бурта, где силосуют. Подошли две машины. Маслихов поинтересовался, почему задержались.
— Дороги — раз, — ответил один из шоферов, — а потом из-за весов время летит. Может, одного контрольного веса хватит?
Маслихов согласился. Сейчас он доберется до деревни, найдет управляющего и все решит.
На ток второго отделения несколько дней возили горох. Сыпали его на новенький зацементированный профиль. Сортировали. К вечеру подходили мазы и везли горох на элеватор.
Встретив агронома отделения, Маслихов спросил, много ли привезли сегодня гороха.
— Пока ни одной машины, — ответил агроном. — Сыро везде.
— А пшеницу подбирают?
— Тоже пока нет. Вчера дождь был.
— Знаю, — сказал Маслихов. — Может не везде смочило?
— Второе поле сухое, — ответил агроном. — Уж не знаю, как его не задело.
— Наверное, там комбайны? — поинтересовался директор.
Агроном не знал, но сказал, что управляющий уехал вместе с комбайнами. Может быть, он и перегнал их на сухой массив.
— Ты распорядись, чтобы машины лишний раз не заезжали на весы, — сказал Маслихов. — А то комбайны стоят.
По пути в пятую бригаду Маслихов заехал на стан. Ну, конечно, Гриша Стома все еще копается с жаткой. Второй день загорает. Никак его не пробьешь. Все в поле, он один здесь.
— Как дела, Гриша?
— Завтра выеду.
— Ты же обещал сегодня?
Стома махнул рукой. Да, этот не торопится. Не поймет человек. Сейчас самые выгодные условия для комбайнеров, дополнительная оплата идет. Надо будет найти механика, пусть он выгонит его поскорее в поле.
Маслихов ехал и надеялся, что встретит машины с зерном. Но дорога была пуста. Может, они сыплют зерно на запасной ток? А может… Да нет. Неужели управляющий не догадался перегнать комбайны на второе поле? Они вчера обо всем договорились…
Маслихов специально завернул на второе поле. Потрогал валки — сухие. Действительно, дождь прошел стороной. С утра можно было подбирать.
Почувствовал, что в сердце непрошенно закипает злость. Почему управляющий не пустил сюда комбайны? Что случилось? Неужели полдня простояли на полосе? Ждали, когда просохнет горох. А рядом, в пяти-шести километрах сухое поле.
Управляющего он разыскал на гороховом массиве. Тот вместе с тремя шоферами сидел на меже. Курили, лущили горох.
— Когда начали? — спросил Маслихов.
— Минут тридцать назад. Сыро было, Александр Петрович.
Маслихов больше не мог сдержать себя. Такой день, пять комбайнов простояли, три машины.
— Почему не подбирали пшеницу?
— Сыро.
— А на втором поле? — закричал Маслихов. — Тоже сыро? — Управляющий молчал. — Ведь договорились, пошел дождь, ищи, где сухо. Лошадь у тебя для чего? Проехал бы поля, посмотрел. Не будет же два лета в один год! Сентябрь обещает дожди. Такой хлеб поднять, сколько ждали! Расшумелись на всю область: два плана сдадим! А сами, как кроты слепые.
Управляющий не оправдывался. Он хорошо помнил уговор с директором, что при такой погоде, как можно чаще и смелее маневрировать комбайнами. Но сегодня почему-то побоялся, не рискнул. Надеялся, что горох быстро подойдет.
Маслихов ходил по меже. Вот опять будут говорить, что он не сдержался, накричал. Но он бы расцеловал управляющего, если бы тот сделал то, что нужно.
— Это Рябчук косит? — спросил Маслихов, когда немного успокоился.
— Он.
— У него же вчера ремень лопнул. Где он достал его?
— У соседей, — сказал управляющий. — Утром зашел к ним за чем-то, глядит, в сенках ремень висит. Рябчук и выпросил его.
— Молодец, — сказал Маслихов. — Поехали к нему.
К Рябчуку у Маслихова был разговор. Проверять этого парня не нужно. Как на самого себя можно положиться. С ним каждый хотел работать. С ним безопасно. Загонки точно нарежет. Где что сломалось, мигом отыщет. Сам простоит, а другому поможет.
Уже не первый год ходил с ним в паре Иван Карклин. Иван уговорил Рябчука, чтобы работать им вместе. Сам-то он и сейчас кое в чем слабоват, хотя не первый год на комбайне. А года три назад от Рябчука ни на шаг. С каждой мелочью лез. Да потом ему вообще трудно одному. На левой руке нет двух пальцев. Так что в ремонте ему нелегко. Рябчука же не надо просить, чтобы помог.
Он всем был бы хорош — Иван Карклин, если бы немного не жадничал. Чуть что — семья, мол, у меня, мне бы побольше заработать. Ругались они из-за этого с Рябчуком, но до ссоры не доходило.
Маслихов хотел предложить Рябчуку возглавить звено. Такое же, как у Александра Еремина. Тоже с новичками. К звеньевому — на комбайн штурвального. Если где поломка и звеньевому некогда, штурвальный сам ведет машину. На Рябчука можно было положиться. Не сошлется, что голова у него одна и за других думать некогда.