Олег Петрович сжалился, на бегу подхватил дрожащее существо и помчался дальше. Дома обтер зверя полотенцем, дал горячей гречневой каши с тушенкой…
Ну и та же история – ветеринар – прививки – паспорт…
Только вот одного на улицу Олег Петрович Ушастого не выпускал. Купил ошейник, поводок, гуляли теперь все вместе – Олег Петрович, Наглая Морда и Ушастый. Собаки гордо посматривали по сторонам – мы, говорил их взгляд, – домашние! Вот и хозяин у нас есть!
Ушастый отъелся, растолстел, стал даже симпатичным… Ну, скажем так – на любителя…
***
Работал немолодой Олег Петрович теперь только в первую смену, от ночей категорически отказался – здоровье уже не то. Одинокие вечера проходили по одному, раз и навсегда заведенному сценарию. Кормежка зверей, выгул собак, вечерние новости по старенькому телевизору и холостяцкий ужин. Макароны, яичница, или картошка – меню было небогатым.
А потом… потом Олег Петрович разговаривал с Богом. Да. В церковь он ходил только на Пасху, кое-как исповедовался, причащался, и – до следующей Пасхи.
Молиться не умел, знал только Отче наш, да и то иногда в словах путался… Зато в старенькой, с потрескавшейся полировкой, еще с советских времен оставшейся "стенке", хранилось древнее свидетельство о крещении. А в кухне на столе, прислоненная к стене, стояла большая, старая икона Спасителя – бабушкино наследство.
После ужина, помыв посуду (оставлять не любил – все-равно потом самому же и мыть), Олег Петрович начисто вытирал старенькую, потершуюся на сгибах клеенку, и усаживался за стол напротив иконы. Складывал руки перед собой, как школьник…
Долго молчал, собираясь с мыслями… А потом начинал рассказывать Богу все, что произошло и накопилось в душе за день. И казалось Олегу Петровичу, что взгляд у Христа всегда разный, в зависимости от его рассказов…
***
Летом неожиданно заболел Наглая Морда. Похудел, погрустнел, почти ничего не ел. У него явно что-то болело. Олег Петрович встревожился. Сначала боролся своими силами – давал псу обезболивающее, варил кашки, но ничего не помогало.
Однажды ночью Олег Петрович проснулся от крика. В ужасе вскочил с кровати, побежал к старенькому одеялу, на котором лежал Наглая Морда. Пес плакал. Из глаз катились крупные слезы, и он даже не скулил, не выл, а именно кричал от боли. Рядом испуганно крутился Ушастый, облизывал морду друга…
Олег Петрович сел на пол рядом с Наглой Мордой, гладил, что-то шептал, успокаивал… Еле дождался утра, завернул дрожащего, страдающего пса в одеяло, вызвал такси и помчался в ветеринарную клинику. Обследование стоило очень дорого, но деньги на этот раз у Олега Петровича были – недавно зарплату получил.
Ветеринар дотошно расспросил Олега Петровича о состоянии собаки, потом осмотрел пса сам… Тут же, на месте, сделали анализ крови, рентген, УЗИ… И Олег Петрович услышал страшный приговор – рак желудка. С метастазами…
– Как – рак?! – поразился Олег Петрович, – разве собаки болеют раком?
– Что ж они, не люди, что ли, – проворчал врач. – Болеют, еще как.
– Что же теперь делать, доктор? Может, операцию?
– Не поможет. Слишком поздно. Что ж Вы так затянули… Впрочем, такой вид рака – скоротечный, так и так не успели бы… Надо усыплять собаку. Зря только мучается.
– Как – усыплять? – испугался Олег Петрович. – Не могу! Не надо!
– Собака мучается, и помочь ему уже нельзя. Усыплять. – Твердо повторил ветеринар.
***
Вечером, привезя домой обессиленного, страдающего пса, Олег Петрович бережно уложил его на одеяло, дал бесполезную обезболивающую таблетку, а заодно – снотворное, которое выписал им ветеринар.
Прошел в кухню, сел за стол… и с болью сказал:
– Господи, Наглая Морда умирает… Рак у него… Что мне делать, Господи? Усыпить его – это грех? Но он так мучается… Господи, ну что же делать?
Спаситель смотрел сочувствующе, но ничего не отвечал.
Он дал Своим созданиям разум, свободную волю, возможность принимать решения самим…
Еще неделю промучились. Наглая Морда кричал от боли, плакал, Ушастый метался вокруг, Бродяги притихли и сидели в углу, даже гулять не ходили…
Олег Петрович сидел рядом с псом, страдал вместе с ним. Мокрой ваткой обтирал горячий, потрескавшийся кожаный нос… Пытался напоить водой – хотя бы с ладони. Наглая Морда облизывал хозяйскую руку и снова обессиленно закрывал глаза…
И наконец Олег Петрович решился. Вызвал ветеринара на дом. Тот еще раз осмотрел пса, покачал головой… И приготовил шприц.
Сердце у Олега Петровича на миг остановилось, потом перевернулось и застучало быстро-быстро… Доктор сказал – прощайтесь. Олег Петрович взял себя в руки, подошел к Наглой Морде, присел рядом на пол. Погладил. Сказал – не бойся, скоро тебе не будет больно. Поцеловал горячий сухой нос. Пес на мгновение открыл глаза и взглянул на хозяина в последний раз. Он все понимал.
Олег Петрович тяжело поднялся и немного отступил в сторону. Ветеринар склонился над псом и ввел лекарство. Наглая Морда вдохнул, выдохнул… И все.
– Это все, доктор?
– Да. Если хотите, у нас есть специальное кладбище для собак. И памятник можно поставить.
Но ни специального кладбища, ни памятника, Олег Петрович не захотел. Своего друга он похоронит сам. Расплатился с врачом, попрощался, запер двери.
Долго сидел возле Наглой Морды. Потом собрался с силами, завернул пса в одеяло, выпросил у дворника тачку, уложил в нее мертвого друга, лопату, и пошел за город, в светлый березовый лесочек.
Идти было недалеко, но по пути его несколько раз останавливали полицейские патрули.
– Здравствуйте! Сержант полиции Иванов, – представлялся старший. Ваши документы, гражданин! – косились на одеяло, лопату… – Что в тачке?
Олег Петрович молча протягивал паспорт и бесцветным голосом отвечал – Друг.
У полицейских волосы вставали дыбом – псих, что ли?! Они ошарашенно смотрели на него, как на придурка, проверяли документы и осторожно отворачивали краешек одеяла. Увидев собачью морду, облегченно вздыхали и отпускали Олега Петровича на все четыре стороны.
Только один полицейский, пожилой, усатый, проявил сочувствие. У меня, говорит, тоже недавно собачка умерла. Я понимаю… Держитесь…
***
Наконец Олег Петрович добрел до лесочка. Выбрал сухое, красивое местечко под молодой березкой… выкопал яму… С трудом уложил в нее Наглую Морду вместе с одеялком. Слезы застилали глаза, но он сумел все-таки закопать могилку, утрамбовал землю, посыпал листвой и цветами… И даже нашел небольшой белый камень. Установил на могилке, стараясь поглубже угнездить его в землю. Вот теперь все. Постоял, помолчал, и побрел домой, толкая перед собой тачку с лопатой…
***
В квартире стало как-то пусто и тихо, несмотря на присутствие Бродяг и Ушастого. Те, словно что-то понимали (конечно, понимали!) – старались не отходить от хозяина. Лезли под руки, ласкались, успокаивали…
А Олег Петрович уходил в кухню и жаловался Спасителю:
– Тяжко мне, Господи… Ох как тяжко.
А другим, думаешь, легче? – отзывалось в голове… Да, соглашался Олег Петрович. Не легче.
***
После смерти Наглой Морды денежных расходов поубавилось. Все-таки прокормить почти-ротвейлера стоило немалых денег.
И Олег Петрович стал раздавать милостыню.
"Профессиональных" нищих определял как-то сразу, с первого взгляда, и обходил их стороной. А вот пьяниц и старушек с трясущимися руками жалел. Старался дать каждому, хоть рублик, хоть несколько копеек. Одна старушка перекрестила его и сказала вслед:
– Спаси тебя Господь, сынок! За кого помолиться-то?
– За всех, бабушка… За всех… – махнул рукой Олег Петрович, развернулся и ушел.
***
В конце августа он стал замечать в скверике недалеко от дома старушку, которая сиднем, с утра до позднего вечера, сидела на одной и той же лавочке. Пытался дать ей денег, но старушка категорически отказывалась.
Вечерами делился со Спасителем:
– Господи, сидит и сидит одна. Целыми днями… Деньги не берет… Осень почти… Холодно, небось… А она все сидит…
Так чего же ты ждешь? – прозвучало в голове.
И правда, – подумал Олег Петрович, – чего я жду? Оделся и пошел в скверик. Бабушка была на месте. Он присел на скамеечку рядом с ней. Поздоровался. Помолчал. Потом сказал:
– Меня зовут Олег Петрович. А Вас?
Бабушка недоверчиво взглянула на него. Была она старенькая, лет под восемьдесят. Жизненный опыт подсказывал ей, что ничего опасного в этом человеке вроде бы нет.
– А я – Анна Николаевна. Вы что-то хотели, Олег Петрович?
– Да, хотел. Точнее, хочу. Хочу понять, почему Вы сидите тут одна с утра до ночи. У Вас что-то случилось?
Анна Николаевна долго молчала. Потом нехотя, горько проговорила:
– Из дому выгоняют… Мешаю я им… Дочь пьет, зять пьет, внучка – и та пьет! Еще и дружков своих натащат полный дом… Невмоготу мне с ними. Только вот ночевать домой и возвращаюсь. И то не всегда. Иной раз до утра там пьянка – гулянка…
Олег Петрович выслушал, подумал, а потом, неожиданно даже для себя, предложил Анне Николаевне перебраться к нему… У него никто не пьет, из дома никто не прогонит, тихо и спокойно. Только вот кошки и собачонка, а так он совсем один. И комната для бабушки найдется. Он ей свою спальню отдаст!
Анна Николаевна слушала молча, недоверчиво, с опаской глядя на неожиданного собеседника. Хотя что-то подсказывало ей – можно согласиться, хороший человек. А так жить, на лавочке – ей уже не под силу. Того и гляди, помрет… И похоронят ее кое-как… Может быть, даже в какой-нибудь общей могиле.
От этих мыслей Анна Николаевна содрогалась, ей становилось страшно. А странный человек продолжал настаивать. И она согласилась. Уж хуже-то точно не будет… Но на всякий случай попробовала еще раз уточнить:
– А все-таки, зачем я тебе нужна-то? Ну вот если честно?
– Если честно – мне Вас очень жалко, – искренне ответил Олег Петрович. – Пойдемте! Вот прямо сейчас и пойдем, чего тут сидеть?