Наконец молитву дочитали, все сели и стали брать из кастрюлек и мисочек кому что хочется. Брали по чуть-чуть, чтобы и другим осталось. За столом вместе с Бэлой Самуиловной обедали шесть человек.
Обед был очень вкусный, хотя ничего мясного на столе не было. И как умудрились простую картошку так вкусно отварить? – удивлялась Бэла Самуиловна. И салатик вот простенький совсем, а вкус ну совсем не как дома!
А супчик… Одна зелень, а какая вкуснотища, ела бы и ела!
Съела Бэла Самуиловна совсем немного, но этого ей хватило. А еще было очень совестно кушать совсем бесплатно… И она решила потом спросить у кого-нибудь – может, хоть посуду нужно будет помыть? Вон народу сколько, посуды, должно быть, гора целая… Или еще как помочь…
После обеда снова читали молитву, и Бэла Самуиловна смирно стояла и слушала. Как будто всю жизнь провела в монастыре…
***
Оказалось, что мыть посуду, да и вообще, что-либо делать в монастыре, называется "послушание". И все делается только по благословению игуменьи. Это ей объяснила сестра Тамара.
– А у Вас будет другое послушание, – сказала она. – Матушка Антония велела Вам передать, – и протянула Бэле Самуиловне книжку. – Будете читать, вот Вам и послушание. А еще игуменья просила передать поклон и попросить прощения, что сейчас не может с вами поговорить, у нее дела. Но сказала, чтобы Вы приходили к ней, если будут вопросы.
***
И Бэла Самуиловна "за послушание" принялась за книжку. Книжка называлась Новый Завет.
Вопросов сразу же возникло столько , что хоть каждые три минуты бегай к игуменье… Но это же невозможно! Тогда Бэла Самуиловна стала записывать свои вопросы на листочек, чтоб не забыть. Иногда отрывалась от книги, внимательно смотрела на свою икону, которую поставила возле себя на тумбочку… И думала, думала, думала… Снова читала. Снова думала…
***
Ближе к вечеру в келье, наконец, появилась соседка.
– Здравствуйте! – обрадовалась она, – Как хорошо, что Вы приехали! А то я тут все одна и одна. Меня Наташа зовут. А Вас?
В общем, познакомились и разговорились быстро. Наташа приезжала из Челябинска два раза в год. Вот у нее-то и было послушание в трапезной. Оказалось, что это довольно тяжелое послушание. Не просто пару тарелок вымыть… Сковородки, кастрюли, со столов убрать, все чтоб блестело… Начистить овощи, приготовить все к следующей трапезе… Конечно, она работала там не одна, вместе с другими сестрами. Да и поработать во славу Божию – это же как… здорово! С молитвой, сказала Наташа, ничего не трудно.
За разговорами не заметили, как пролетело время.
– Ой, – спохватилась Наташа, взглянув на часики, – на вечернюю службу опоздаем! Идемте скорее!
Быстренько переплела косу, повязала косыночку. Бэла Самуиловна в растерянности смотрела на соседку. Потом призналась – у меня платочка нет…
Наташа немножко удивилась, но тут же выволокла из-под кровати свой чемодан, порылась в нем и достала аккуратно сложенную, красивую голубую косыночку – возьмите, Бэла Самуиловна!
Бэла Самуиловна огляделась по сторонам в поисках зеркала. Его нигде не было. Открыла дверцу шкафа – иногда зеркала закрепляют изнутри. Но и там было пусто. Удивилась, пожала плечами, и повязала косыночку как могла, наощупь.
***
Народу в церкви было много. И монахини, и простые люди – трудники и паломники, как объяснила Наташа.
Привезли на инвалидной колясочке совсем старенькую, всю сгорбленную, бабушку. Одета бабушка была странно – в черное, расшитое белыми, непонятными для Бэлы Самуиловны, знаками, одеяние с большим капюшоном. Капюшон был надвинут очень низко и закрывал почти все лицо старенькой монахини. То, что это монахиня, Бэла Самуиловна догадалась. Но, видимо, какая-то особенная… Вдоль стен, на скамеечках, сидело еще несколько таких странных монахинь. Они сидели, очень низко опустив головы, прикрытые капюшонами, и, казалось, совсем ничего не делали…
Бэла Самуиловна огляделась по сторонам. Возле самых дверей она увидела нечто вроде прилавка, который днем она не заметила. За прилавком стояла монахиня и принимала какие-то записки, которые во множестве протягивали ей люди. Все брали свечи, расходились по церкви, расставляли их по подсвечникам возле икон…
Бэла Самуиловна стояла столбиком – она не знала, можно ли ей ставить свечи? И еще – она не совсем понимала, для чего это делать. Наверное, так положено… Наташа куда-то пропала, и что-то спросить Бэле Самуиловне было не у кого.
И вдруг, в какой-то момент, все успокоились, ходить перестали, разговоры затихли, в церкви настала тишина.
Наверное, подумала Бэла Самуиловна, сейчас начнется служба. А я ничего не понимаю… Она осторожно сделала шаг в сторону и оказалась за колонной. Так ее никто не увидит, если вдруг она что-то сделает не так. Или, наоборот, не сделает. В общем, Бэла Самуиловна испугалась и стояла тихонько, как мышь.
Периодически она выглядывала из своего укрытия и смотрела, что происходит. Служба шла своим чередом. Люди молились, крестились, кланялись… Далеко впереди Бэла Самуиловна разглядела какое-то возвышение (как она потом узнала – возвышение это называлось "клирос"), на котором стояли несколько монахинь. Они пели. Совсем негромко, с какой-то нежностью и, как показалось Бэле Самуиловне, грустью. И так звучали их голоса, что Бэле Самуиловне в голову пришла необыкновенная мысль – да это же ангелы! Так могут петь только ангелы!
***
Каждый день Бэла Самуиловна со своим списком вопросов приходила к домику игуменьи. Заходить самой было неудобно, она присаживалась на лавочку и терпеливо ждала, пока ее заметят.
Но в один из дней она прочла нечто такое, отчего дрожь прошла по всему телу. Она, позабыв свой список, побежала к матушке Антонии. Ждать никого не стала. Сама вошла в домик и постучала в двери. Бледная, с трясущимися губами, остекленевшим взглядом, она напугала матушку Антонию чуть не до обморока.
– Господи, помилуй! Бэла Самуиловна, что с вами? Присядьте скорее!
Бэла Самуиловна тяжело опустилась на стул, взяла стакан с водой, предложенный ей матушкой Антонией, но пить не стала.
– Кровь… – глядя "в никуда", прошептала она. – Кровь Его на нас и детях наших… На мне… на Ритке… – в глазах Бэлы Самуиловны плескался ужас…
Игуменья поняла. Тоже присела. Долго молчали. Матушка Антония перебирала четки, молилась. Горячо молилась, до боли в сердце. Как ответить, как объяснить? Как?!
– Бэла Самуиловна, – наконец тяжело начала игуменья. – Мы все… Все… Каждый день… Распинаем Господа нашего… Вновь и вновь. Каждый день. Своими грехами. Самомнением, гордостью, ложью. Маловерием, равнодушием… Да, это не мы с вами две тысячи лет назад требовали Его казни… Но сегодня Его кровь на всех нас. Мне тяжело это объяснить. Сегодня все мы, согрешая, кричим "распни"!…
Но Он все-равно любит нас. И дал нам Таинства церковные – покаяние, причастие… С Божией помощью Вы все это поймете, я в этом уверена. И не бойтесь ничего – велико милосердие Божие, и бесконечна Его любовь к нам.
***
В последний день своего пребывания в монастыре Бэла Самуиловна ходила по церкви, останавливалась возле каждой иконы и старательно записывала имена святых. Ей хотелось узнать о них побольше, и она надеялась, что дома, в компьютере, найдет всю нужную информацию.
Хотела вернуть Новый Завет матушке Антонии, но оказалось, что игуменья подарила ей книжку насовсем. И еще один подарок получила Бэла Самуиловна от матушки Антонии – икону первомученика Стефана.
– Если, – сказала она, – Вы захотите приехать к нам еще раз, то мы пойдем с Вами на то самое место, где мученика Стефана забили камнями…
– А что, – удивилась Бэла Самуиловна, – туда можно пешком дойти?
– Конечно. Это недалеко от Львиных Ворот.
– А за что его побили? – спросила Бэла Самуиловна.
– За то, что он, будучи иудеем, поверил во Христа. За это его забили камнями.
– Насмерть? – ужаснулась Бэла Самуиловна.
– Да.
Бэла Самуиловна вгляделась в икону первомученика. Прижала ее к себе и пробормотала – Господи, помилуй…
– И на Голгофу мы с вами сходим…
– На ТУ САМУЮ? – поразилась Бэла Самуиловна.
…Мир, который открывался перед ней, был настолько необъятен, велик и пока что непонятен, что требовалось очень много времени, чтобы осмыслить, понять, принять… Или отвергнуть…
***
Дома Бэла Самуиловна почти физически почувствовала, как рвутся ниточки, связывавшие ее с прошлой жизнью. Любимая музыка стала ничем, по сравнению с "ангельским" монашеским пением… Выставки больше не привлекали ее. Разговаривать с прежними подружками стало не о чем… Все это было очень больно и мучительно. В самые тяжкие минуты одиночества, когда хотелось плакать, Бэла Самуиловна просила – Господи, помоги!… И Он помогал…
***
Вернувшаяся из Питера Рита обнаружила дома уже три иконы (третью – Ангела-Хранителя, Бэле Самуиловне на прощанье подарила Наташа).
И совсем другую, задумчивую, притихшую бабушку… Все пыталась выяснить, что случилось, но получала один и тот же ответ:
– Ничего, детонька, все хорошо.
Бэле Самуиловне хотелось обратно, в монастырь. К матушке Антонии, к сестрам, которые приняли ее как родную… В церковь, к святым, к огонькам свечей, к той необъяснимой любви, которую она впервые в жизни ощутила именно там…
***
Рита устроилась на работу, отработала год, подкопила денег, и поступила в университет. От бабушки Рита съехала – вскладчину, вместе с двумя подружками, сняли квартирку поближе к университету.
Училась Рита с упоением, даже с каким-то фанатизмом. Забывая себя, сидела ночами над чертежами и проектами. Казалось, что кроме архитектуры и ландшафтного дизайна, ее ничего больше в жизни не интересует, даже многочисленные поклонники.
Иногда, перед сдачей особенно трудного экзамена или проекта, звонила бабушке и просила:
– Бабуль, помолись за меня.
***
Бэла Самуиловна Коган, ныне монахиня Стефания, пела на клиросе в родном монастыре и, как и положено монахине, молилась за весь мир. И, конечно, за свою родную красавицу Ритку.